Лагерь Ордена Пылающей Розы. Лазарет.

Все в этом мире связано незримыми нитями, каждый - с каждым, знает ли он об этом или нет, верит в это или нет. И в тот момент, когда два светила - дневное и ночное сошлись в небе, пусть и скрытые от людей пеленой облаков и снегопада, когда где-то за окраиной деревни вспыхнуло тело Хозяйки, когда незримая никому, кроме чародеев, волна Силы разлилась по лагерю Ордена и топор в руке Йоханна из Кариотты заискрился... В этот момент лекарь, поднявшись с земли, неспешным шагом приближался к светловолосому новичку, и лицо его было странно неподвижным, а глаза - словно у рыбы, вытащенной из воды.
- Манфред? - переспросил он, приближаясь к парнишке, ибо тот несколько минут назад назвался этим именем. Во взгляде лекаря, неподвижно вперенном в лицо Себастьяна сквозило странное сочетания хищной цепкости древнего существа и в то же время - откровенного любопытства годовалого ребенка.
- Даааа!!! Мы сделали!! - торжествующе вопили над тушей обезглавленного лешего Янек и Феликс, хлопая друг друга по плечам, но рыцарь, казалось, этого не слышал. Пока возле лазарета не появились двое, тащившие на плаще тело третьего.
- Брат-лекарь! Брат-лекарь!! Ланц, мать твою!!!
Наваждение мгновенно сползло с лица лекаря, сделав его совершенно обычным, если не считать избороздивших левую половину лица шрамов. Незримые нити рвались одна за другой, поскольку ничто в этом мире не остается неподвижным навечно: Хозяйка горела, планеты продолжали свое неспешное движение по небосклону, где-то на краю лагеря командор шел в атаку. Лешие один за другим начали застывать на месте, и воодушевленные таким преимуществом рыцари с богатырским ревом кинулись валить их. Судя по звукам, доносящимся сквозь метель, рядом уже не кипела битва, а работала артель дровосеков.
- Феликс, Янек! - взгляд брата-лекаря был хмурым и сосредоточенным, - И ты, Манфред - за работу!
Ланц прихватил Манфреда-Себастьяна за плечо и буквально потащил в лазарет, куда уже внесли раненого. Обстановка внутри была отнюдь не радужная - походные печки, прогревающие его, потухли, холод царил такой же, как и снаружи, потолок и стены поблескивали от покрывавшего их инея.
- Манфред, растопишь все печи, нагреешь воды, и ко мне. Вы, - кивнул Ланц обоим пажам, - принимаете раненых.
И раненых понесли, валом, - видимо, оборона подходила к концу и образовалось много свободных рук. Тройме, в считанные минуты подготовивший лекарства и инструменты и надевший кожаный фартук, ходил между койками и оценивал масштаб предстоящей работы.
"Брат Харальд - перевязать, брат Арвед - перевязать, брат Йорн - оперировать, брат Гюнтер - безнадежен, брат Карстен - оперировать, брат Юстус - мертв, брат Дамиан - перевязать..."
Лазарет отогревался и стремительно наполнялся суетой, стонами и матом. Раненых прибавлялось, появилось еще несколько пажей, которые под руководством Янека сновали туда-сюда, оказывая первую помощь, лекарь оперировал на грубо сколоченном деревянном столе, освещенным несколькими толстыми свечами.
- Манфред, управился? Иди сюда.
И снова долгий и внимательный взгляд в лицо, но уже не такой, как вначале. Обычный взгляд, обычного человека. Недоверчивый, оценивающий... и с каким-то странным, почти мучительным беспокойством, от которого чуть правее переносицы пролегла короткая вертикальная складка.
"Неужели это он? Но... нет, он должен быть младше. Или ошибаюсь?"
Раны, в основном, были нехорошие, рваные, и что хуже всего, с изрядным количеством засевшей в них мелкой щепы, которую приходилось кропотливо вытаскивать. Обезболивающее принималось не сразу, у некоторых принималось слабее, чем должно, но действовать надо было быстро. Дурная лазаретская реальность.
- Манфред, придержи ему ноги. Да навались сильнее, ты не с девицей на балу! Вот так. Свечу не повали.
Рана. Рваные края, фонтаном бьющая кровь, щепки. Мучительное мычание раненного с зажатым в зубах бязевым жгутом. Щепки, одна, вторая, третья... И наконец-то совсем остекленевшие от наркоза глаза.
- Подай мне те щипцы, - и снова внимательный взгляд, пока руки работают, казалось бы, сами собой.
"Могла она уехать в Каэдвен? Возможно... почему бы нет?"
- Так. Теперь иглу... угу... Повязки...
Теперь можно пару минут передохнуть, пока со стола стащат одного пациента и положат следующего.
- Так ты говоришь, из Каэдвена, Манфред? А из какого города родом? И не сочти за бестактность... как имя твоей матери?

Орден Пылающей Розы. На окраине лагеря.

Произносимая девчоночьим писклявым голосом, от того вдвойне противная считалочка стихла. Два тела рухнули в снег.
«Сами померли или чародейка убила?», — мельком подумал Крес, поражаясь тому, какое, оказывается, холодное, даже ледяное древко секиры, по-прежнему испускающей тусклый изжелта-красный свет.
В остальном было тихо. Древолюди застыли, рыцари, как и полагается рыцарям, суетились, впрочем, слаженно, целеустремленно, не слишком бодро, но вполне деловито, разбирая, по кому из братьев готовить тризну, кого — волочь в лазарет.
Крес молчал. Долго. Уже без улыбки.
О том, скольких он сегодня лишился, подумает потом. Куда важнее было другое — выяснить, курва, что здесь случилось.
И наказать виновных.
— А? Не они? — обернулся к чародейке Йоханн, перехватывая ее изучающий взгляд и отвечая аналогичным.
Что ж, она была молода, стройна, изящна, разумеется, красива — даже сейчас, в сумерках, великих трудов стоило не залюбоваться, как соблазнительно искрят золотые нити в ее густых, каштановых локонах. А вот глаза, глаза, как у всякой чародейки, были холодными, умными, пожалуй, даже с избытком  — рассудительными. То ли голубые, то ли синие.
— Да, вероятно, это не они, — подтвердил Крес, напрочь теряя интерес к мертвым девочкам. Если он вообще, этот интерес, когда-либо был. — На помощь моего командира я бы не рассчитывал. Гнуснейший человек, к тому же жадный. Но выдающийся руководитель. Если позволите, госпожа Меригольд, предложу альтернативный план: сейчас мы отправимся в мой шатер, выпьем, перекусим, немного поболтаем. Потому что, — скривился Креститель. — Хелль права. Бесплатный сыр — в мышеловке. В совпадения я не верю, а для более-менее продуктивного колдунства, душа моя, тебе явно не достает сил.
Снег падал. Рыцари суетились. Не долго думая, Йоханн отыскал ладонь чародейки — прохладную, и крепко сжал. Ладони у него были не слишком узкие, не слишком широкие, очень горячие и невозможно сухие.
— Будем знакомы — меня зовут Йоханн. Йоханн из Кариотты. И это мой лагерь, это мой отряд. И... ты ведь понимаешь, Трисс Меригольд, я не в том настроении, чтобы принимать отказ.

Лагерь Ордена Пылающей Розы. Лазарет.

— Ланц! Ланц! — вламываясь в лазарет, рычал Альбрехт, рыцарь из пришлых, прижимая к груди левую руку. Рукав стеганки был распорот, истерзанное предплечье опухло и сильно кровоточило.
— Тяпнула! Тяпнула! Сука! Гребаная скотина!
Гребаная скотина, что удивительно, плелась следом за Альбрехтом. Самая обыкновенная серая, длинномордая дворняга. С опущенным хвостом и почти человеческим раскаянием в умных, изжелта-карих глазах.

***
— Ты же вернешься, Керби, правда?
— Конечно вернусь. Ну? Ну? Чего разнюнилась? Моя ты дурочка, — улыбнулся Керби. Улыбнувшись, поцеловал.
Люсьен плакала. А говорили, мол, девочки в «Gwyn Diomed'ea», самом экстравагантном борделе Новиграда, сплошь жемчужины. И никогда не плачут.
— Улыбнись, Лю, ну улыбнись. Пожалуйста. Ради меня.
— Хорошо, — кивнула Люсьен. — Вот только я уже скучаю.
— Хватит, дурочка. Хольк пробудет в порту еще две недели. Рановато ты заскучала.
— А что скажет капитан?
— Да какая разница? Без штурмана ему все равно никуда. Ну! Ну! Улыбайся, Лю. Улыбайся! Ты мне нужна красивая.
И Люсьен улыбнулась. Всего на мгновение. Потому что через миг громко, испуганно ойкнула.
Ее укусила блоха.
Хольк назывался «Катриона». И он действительно пробыл в порту Новиграда две недели. Семь месяцев назад.

— Думаете, это начало эпидемии, мэтр Кавалли?
— Не могу сказать, мэтр Карво, — оторвался от реторты мэтр Кавалли. В реторте что-то булькало. Что-то красное. — Но очень похоже. Впрочем…
— Впрочем? — выгнул брови мэтр Карво.
— Впрочем! — улыбнулся мэтр Кавалли. — Думаю, мне удалось отыскать лекарство. Не такая уж эта pestis и страшная. Верно говорю, Лили?
Лили, крупная борзая сука, не ответила. Лили заворожено следила за клетками. И заточенными в них крысами.
— Ты ж моя умница, — похвалил собаку мэтр Кавалли. — Коллега, обратите внимание на крыс. Выглядят вполне здоровыми, правда?
— Да, — скептически нахмурился мэтр Карво. — Пожалуй, да.
— К вашему сведению, коллега, еще вчера они подыхали.
— Ох! Ну надо же! Кстати, давно собирался спросить, вы не опасаетесь держать в лаборатории собаку? Мало ли, что взбредет ей в голову. А у вас тут, — с придыханием добавил мэтр Карво: — Исследования.
— Ах, не выдумывайте, коллега! Моя Лили — умничка. К тому же нет на свете создания, более миролюбивого.
— Ну, как скажете, коллега. Тогда я спокоен.
— И Новиграду, замечу, беспокоиться не о чем. Никакой эпидемии, коллега! Никакой эпидемии!
Лили гавкнула. Крысы замерли. Будто по команде. Все как одна. Это было четыре месяца назад.

— Нет, Лили! Нет! Лили, фу! НЕЕЕЕТ! ААААА!
Умничка Лили, самое миролюбивое создание на свете, рычала, вгрызаясь в тонкую шею мэтра Кавалли, беспрестанно чавкала. Впервые за всю жизнь она была свободна.
Кровь кипела. Охота пьянила. Охота дурманила. Удачная охота.
Мэтр Кавалли дергался. Умирал мучительно. И очень, очень долго.
Из разбитой реторты что-то вытекало.
Падая, мэтр Кавалли обернул несколько клеток. Некоторые открылись. По лаборатории сновали крысы, жирные, вездесущие, ничуть не менее опасные, чем крупная борзая сука.
И их было много.
С Ночи Когтей и Клыков, чудовищного новиградского побоища, прошло около месяца.

Дружок выл. Он не ел уже сутки, а потому, заметив юркнувшую из-под крыльца крысу, бросился вдогонку, догнав — глухо урча, разорвал.
Крыса оказалась жесткой. И не слишком приятно пахло.
Съел, не раздумывая.

Дружка, серую, длинномордую дворнягу из Новиграда, спасенную от верной гибели поразительным дуэтом шулера и вампира, без малого три недели назад обнаружила в лесах Аэдирна Хозяйка.
И тоже спасла. Потому что увидела в нем Нечто. Нечто неживое, но и не мертвое. Нечто, способное убивать.
Нечто дремало.
Тогда.
Не сейчас.
***
— Сука! Сука! Гребаная ско… — прохрипел Альбрехт. Осекся, упал.
Лицо было бледным, влажным от пота; кожа — лихорадочно горячей.
Дружок топтался на месте. Самая обыкновенная серая, длинномордая дворняга. С опущенным хвостом и почти человеческим раскаянием в умных, изжелта-карих глазах.

Цири не успели ничего ответить — ведьмак поспешно приняв решение за обоих, ринулся воплощать его в жизнь. Укол разочарования был столь же острым, сколь и несвоевременным — и неизбежным. Геральт бы...
Ламберт бежал к Хозяйке. Цири оставалось надеяться, что она успеет его опередить. Она была быстрой — очень — звери, бросившиеся наперерез ведьмаку, не успевали понять откуда прилетало стальное лезвие, лишавшее их лап, вспарывающее брюхо, перерубавшее хребет и лишавшее головы. Картина мельтешила перед глазами, меняясь слишком быстро, чтобы успевать ее осознавать — она и не осознавала, работая на инстинктах, перемещаясь в пространстве рваным, бешеным ритмом. И несмотря на вой — волков и вьюги — вслушивалась, ждала. Ее план требовал слаженной работы — слаженной в высшей степени, не той которой можно достигнуть словами, но требующей сонастроенности, чувства напарника — такое, как тогда, на бесконечно длинной, сколькой от крови лестнице.
По которой они спускались с Геральтом.
Сперва почувствовалась подземный толчок, затем — оглушительный хруст ломаемых веток. Ведьмак — тоже Волк, но другой — совсем другой — ее не дождался. Нет — никогда и не собирался ждать. Он действовал в одиночестве, как привык, напролом, не обращая внимания на ее предупреждения. Не слушая ее голоса — для него он ничего не значил.
Она действовала быстро. Настолько, насколько могла, не жалея сил. Могла бы поклясться, что нигде не замешкалась.
Но все же — опоздала.
Ведьмак уже отрывал древесное исполинское тело от земли, отрывал собственными руками — и Цири замерла, в ужасе наблюдая за этим. В голове билось предупреждение Региса — именно поэтому она собиралась открыть портал под чудовищем, который должен был выбросить ее в воздух — но теперь было слишком поздно и ей оставалось только наблюдать. Оглушительному треску, сопровождаемому запахом горелого дерева и кожи — перчатки! Хватит ли их защиты от неизвестного воздействия Хозяйки? — вторил волчий хор. Сама земля заходилась от боли, сгорая в пламени — из огненного-красного вдруг ставшего зеленым и прогремевшим страшным голосом, предупреждавшим — нет, обещавшим.
А затем все стихло. Ненадолго.
Те из волков, кто мог еще бежать — спешили прочь от проклятого места, словно сама смерть гналась за ними по пятам. Кому не так повезло ковыляли, ползли, скуля, зализывая раны, но тоже не желая помирать на обреченной земле. На белом снегу были отчетливо заметны черные выжженные борозды и темные пятна, словно дыры, от крови. Но с неба все также падали вниз хлопья — не то снега, не то пепла — укрывавшие страшные раны погребальным саваном.
Однажды, ты заберешь нас всех. Мы не бессмертны, нам не избежать твоих объятий. Но на смену — будут приходить другие, кто также удобрит владения твои кровью. Однажды — в свой срок. Не теперь и не так.

Ламберт сдавленно ругался сквозь зубы, едва не шипя от боли — значит, был жив. Значит, был Ламберт. Пока этого было достаточно, но ему требовалась помощь — и, возможно, не только с жуткими ожогами рук. Цири обхватила ведьмака за плечи и вместе с ним переместилась в знакомую ей комнату таверны с двумя кроватями, где последнюю неделю обитал творческий дуэт Региса и Феликса. Сейчас ее уже не заботила сколь либо правдоподобная история попадания внутрь.
— Не уходи никуда, я сейчас приведу помощь, — бросила девушка и не дожидаясь ни ответа, ни возражений вышла за дверь и поспешила вниз, от души надеясь, что друзья, в особенности Регис, не покинули пределов корчмы.

Лагерь Ордена Пылающей Розы. Лазарет.
- Приютский? – доктор посмотрел на своего ассистента с выражением рассеянной озадаченности.
Услышанное как-то не укладывалось в рамки давно пережитого прошлого. Чтобы Элейн отдала своего ребенка в приют? Тот самый выбор, который она сделала, когда пришлось выбирать между своим ненадежным любовником и своим нерожденным еще младенцем? Тот самый выбор, который сломал их общую жизнь, разведя ее на две отдельных. Как получилось, что она отреклась и от этого выбора тоже? Или же… откуда-то возникшая свинцовая тяжесть наваливается на плечи, спину, медленно стекает в живот и ноги. Тяжесть одного предположения, которое Ланц почему-то никогда себе не позволял. Поскольку много раз после их разлуки, думая о возможной судьбе Элейн, он мог представить все что угодно: она могла выйти замуж за другого и нарожать ему кучу детей, могла покрыть голову платком и навсегда уйти в обитель, уехать хоть в Каэдвен, хоть в Темерию, да хоть уплыть на Скеллиге или отправиться к магичкам на Аретузу, убедив себя в наличии соответствующих способностей, не приходило в голову только одного варианта, весьма простого и очевидного для доктора – она могла просто умереть.  Нет. Нет, конечно, нет, он ошибся. Манфред  не имеет к ней никакого отношения. Никакого. Это ошибка. Ошибка. Путаница. Просто оказался немного похож.

- Альбрехт, черт бы тебя… - Ланц едва успел подхватить оседающего на землю рыцаря, и придержав его ладонью под шею, понял, что у того сильный жар. Уже сейчас, хотя укус был совсем свежим. Ох, и не нравилась доктору картина происходящего…
- Собаку держи! – крикнул он ближайшему оказавшемуся рядом пажу. – Не убивать! Завяжи ей пасть и вон ее из лазарета, привяжи снаружи. Манфред, дай-ка сюда больше света.
Краем глаза он успел заметить, как псина метнулась к выходу, паж побежал за ней и прыжком навалился на нее и придавил к земле.
«А дела-то наши не особо веселые,» - мысленно комментировал доктор, бинтуя предплечье брата Альбрехта. – «Нечем мне тебя утешить, Альбрехт – это не водобоязнь, скажу сразу, но что-то мне не нравится, как быстро свалила тебя лихорадка. Что это может быть? Антракс? Чума?»
- Его надо в отдельную палатку. Янек, беги к  брату Норберту, пусть обеспечит. Вернешься – будешь здесь за старшего. Феликс, доставай чумные робы – мне и Манфреду. И мою сумку, да, ту самую. Манфред, - Ланц обвел взглядом лица пажей, побледневшие  и явно растерянные, и остановился взглядом на новичке, - ты идешь со мной.

Лагерь Ордена Пылающей Розы. Отдельная палатка на краю лагеря.
Альбрехта вырвало, едва они с Манфредом донесли его до палатки. Теперь он лежал на боку, скрючившись и подведя руку к животу и тяжело дышал.
- Что за херня со мной, брат Ланц? – хрипло спросил он, прикрыв глаза.
- Лихорадка у тебя, Альбрехт, - отозвался Ланц, набирая шприц крови из другой руки рыцаря. – Случается такое иной раз, когда тянешь руки к подозрительному бродячему зверью. Сейчас сделаю тебе отвар, должно полегчать.
- Лихорадка, говоришь… Всего-то лихорадка… - Альбрехт криво и как-то устало оскалился. – А чего клюв свой надел?
Где-то через полчаса после отвара больной заснул беспокойным сном, жар у него унялся лишь слегка. Палатка наполнилась запахом горящих можжевеловых веточек и курения из смолы офирского кедра – это должно было пригасить распространяющуюся в воздухе инфекцию. Ланц что-то быстро записывал в свою тетрадь, периодически поглядывая на больного.
- Послушай-ка меня, Манфред, - наконец-то обратился он к пажу. – То, что у Альбрехта неизвестная пока что, но весьма заразная болезнь, думаю, ты и так уже понял. Поэтому то, что я сейчас скажу, ты будешь исполнять неукоснительно, если хочешь жить. Пока ты с ним в одной палатке, не снимай с себя ни робу, ни маску, ни перчатки. Не прикасайся здесь ни к чему голыми руками, особенно, к нему, - доктор кивнул на больного. – В лазарет не ходи, пока я тебе этого не позволю. Палатку покидай только по нужде или если срочно понадобится разыскать меня. На то время, пока я буду здесь отсутствовать, на тебе будет уход за больным и наблюдение. Если я не ошибся в своих предположениях, вырвет его еще не раз, да и портки он будет пачкать с завидным постоянством. Твоя задача в том, чтобы он тут лежал в чистоте. Какими отварами его поить, я укажу. Любую подозрительную вещь, которая появится – сыпь, бубоны, усиление или снижение жара – все записывай. Понял меня?
«Понял ли он меня вообще?» - сомневался доктор, глядя на ассистента, который теперь, также как и он, напоминал страшную длинноносую птицу. – «Надо было взять вместо него Янека или Феликса. Ребята ходят за больными не хуже тебя самого. Но признайся хотя бы себе, ты выбрал Манфреда только по одной причине – у Феликса с Янеком есть матери, а Манфред – приютский. Такая вот простая арифметика, о нем никто не будет сожалеть. Кроме тебя, разве что.»
- Ладно, Манфред. Присядь пока, отдохни, наработаться еще успеешь, - Ланц кивнул пажу на складное сиденье, а сам присел на край постели в ногах у спящего больного. Тихо потрескивала горящая печка, потрескивали тлеющие веточки можжевельника. – Расскажи о себе еще. С чего это ты решил податься в Орден. В Бан Арде, я полагаю, таких как мы не очень жалуют.

Отредактировано Ланц Тройме (2017-06-08 18:47:43)

Лагерь Ордена Пылающей Розы. Лазарет.
— Приютский, господин, — Себастьян виновато развел руками. А потом спохватился — надо, наверное, было назвать Ланца братом. Бес его знает какие у них тут порядки и обращеньица по иерархии! Ну ничего, так может хоть подлижется. Да и доктор, судя по всему, был не последним человеком в лагере, так что пусть уж погосподствует немного. И всё же, до чего странно Ланц смотрел на Манфреда-Себастьяна … Будто пытался увидеть в нём что-то неуловимое, скрытое от других. Соответствуя собственным представлением о приютских пажах, фон Эймар по всем канонам актёрского мастерства принялся живописно ковыряться в носу. Но Ланца его представление не впечатлило — для него нашлась работёнка.
   — Уже бегу, брат Ланц! Развеем светом любую тьму!, — схватив факел, Себастьян подбежал к рыцарю и лекарю, стараясь не устроить пожар и не добавить Ланцу новых отметин на лице. Сам же, между делом, недоумевал — собака покусала, эка невидаль! Хотя чисто по-человечески он рыцаря понимал. Барчонок-то псин не любил ещё с Корво. Во-первых, они напоминали о ней. А во-вторых, тогда он впервые увидел оборотня. А это вам, ей-ей, не собачьи укусы!
   Лекарь молча изучал раненого и его молчание в хоре стонов, криков и разного рода оханий вызывало разумное опасение. Уж после леших ещё и с какой-то ужасной сворой столкнуться только не хватало! Наконец, Ланц поднялся и отдал распоряжения. Да такие, что Себастьян ажно побелел:
   — Брат Ланц, это что же получается? Чума?! Вот прямо туточки?, — Себастьян справедливо рассудил, что кричать об этом на весь лазарет — дело последнее, а потом пошептал это на ухо лекарю. Сам он на правах тронутого магией был к болезням неуязвим, в том числе и к чуме. Но, тем не менее, полноценным чародеем он так и не стал, а в последнее время и вовсе колдовал редко. Опасения оставались, а потому он с ловкостью залез в халат, который подал ему Феликс. Он видел их раньше всего раз, но нежелание оставаться перед заразой с иммунитетом, которого может быть и нет, наградило Себастьяна буквально сверхестественной ловкостью и вскоре он облачился полностью.

Лагерь Ордена Пылающей Розы. Отдельная палатка на краю лагеря.
Себастьян громко фыркнул, когда струя рвоты ударила ему в ботинки. Больному становилось только хуже. Они оттащили его до отдельной палаты, где лекарь принялся творить свои лекарские дела, а Себастьян замер в углу, ожидая следующих распоряжений, да периодически резко вскидывая голову — маска жуткой птицы была до разного рода крайностей неудобной.
   “Да уж, братец Альбрехт, плохонько дело. ты так и до утра не протянешь! Что же это за зараза такая? Дворняга куснула его … Ну не знаю, ну не с неделю же назад. И если он сейчас уже такой, то всё село в страшной опасности”, — Себастьян внимательно следил за лекарем Ордена. Пускай магики к докторам относились с заметным пренебрежением, фон Эймар на свой дилетанский вкус мог оценить мастерство Ланца. И ведь, что удивительно, его даже чума не напугала! Достал халат, да и пошёл делать то, что должно. Удивительные же люди в этом ваше Ордене Пыла …
   — От больного ни шажочка не делать, я понял. А всякое вот на его шкуре записывать, — нет нужды давать Ланцу думать, что доставшийся ему Манфред учёнее, чем пенёк, — Мы же спасем его, брат Ланц? А что если он не один заболел?
   Манфред сел на указанное ему сидение. Но только лишь для того, чтобы снова столкнуться с распросами лекаря. Когда Ланц упомянул Бан Ард, Себастьян едва не воскликнул: как же так! Узнал, разгадал! Но благо барчонку хватило сообразительности, что речь идет о городе, который он сам же и указал. Глубоко вздохнув, он начал свой рассказ, выстраивая историю прямо на ходу:
   — Ну, начало понятное — подкидыш я. Ни папеньки, ни маменьки не знал. Обходились с нами совсем плохонько, кормили так, лишь бы с голоду раньше времени не подохли. А как вошли в возраст, так и отдавали на работы, — Себастьян снова поправил маску. Кажется, в его собственном сознании история Манфреда наконец начинала складываться и даже не выглядела слишком дырявой, — Остальные ребятки меня задирали, но я-то не злобный! Пообижаюсь, да забуду. А вот как себя помню, отдали меня с годами на лесопилку. Жестокая и тяжёлая работенка, ей-ей! Но мне ещё повезло, даже на пилу ни разу не упал. Но вот что самое плохонькое было — обращались со слугами как со скотиной! И кормили плохо, и работать до хруста костей заставляли.
   Себастьян на мгновение умолк, подтягивая в памяти какие-то отдельные детали, без которых продолжить рассказ было невозможно. Культ Вечного Огня, да? Как же там с ними обстояли дела в Бан Арде … Вот как знал же, что надо не только юбками интересоваться!
   — Ну так вот, о чем я … А, ну верно! Я как-то, значит, совсем понял, что погибну так. И как-то еду я в повозке с досками до рынка, а там проповедник! И горячо так рассказывает, ей-ей. А это вот правду говорите — не любят у нас в Каэдвене Культ Вечного Огня. Но я туточки и проникся сразу. Вот, говорю, люди делом заняты, о вечном думают. Это не доски резать! А ночью да и сбежал к церквушке. Там меня и направили к Ордену — говорят, не дело такому юноше при церкви работать. А мне вот кажется с хозяином моим ссориться не хотели! Ну, неважно, дошёл я до отделеньица ордена, а оно страсть какое малое. Да и решил взять свою жизнь в свои руки, да и записался. А теперь тут вот, в Кислобор с подкреплением попал. А вы-то брат Ланц тут как очутились?
[AVA]http://sg.uploads.ru/2UeIN.jpg[/AVA]