Время: 26 декабря 1268 г.
Место: Новиград
Участники: Цирилла Фиона Элен Рианнон, Эмиель Регис Рогеллек Терзиефф-Годфрой
Своеобразное продолжение квеста «Мидинваэрн».
Ведьмак: Глас рассудка |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Ведьмак: Глас рассудка » О людях и чудовищах » По следам на песке (Новиград, декабрь 1268)
Время: 26 декабря 1268 г.
Место: Новиград
Участники: Цирилла Фиона Элен Рианнон, Эмиель Регис Рогеллек Терзиефф-Годфрой
Своеобразное продолжение квеста «Мидинваэрн».
Все выходило гораздо лучше, чем могло бы быть. В воздухе пахло гарью. Эмиель Регис Рогеллек Терзиефф-Годфрой плотнее закутался в новенький, тяжелый плащ на волчьем меху, снятый, по всей видимости, с плеч некого разведдеятеля, притом не совсем обыкновенного, но такого, который при жизни явно черпал вдохновение в богатейших закромах умственного народного промысла. В пословицах и поговорках, в свой черед характеризующих межличностные отношения не иначе как бесконечное противостояние социального начала и, собственно, животного. Иными словами, человек человеку волк, думал покойный разведдеятель, а раз так — истинный хищник прямо-таки обязан восторгать величием. Ну, либо, за неимением оного, поражать феноменальной пушистостью. Ворот плаща был настолько огромен, ворсист и густ, что для поддержания себя в тонусе алкал, как минимум, одного личного парикмахера. Не цирюльника. Цирюльник выдохнул. Да, все выходило гораздо лучше, чем могло бы быть. О причинах Регис догадывался: критическую точку невозврата население города более-менее успешно преодолело с окончанием сумерек и теперь определялось с выбором — продолжить барахтаться в пучинах злого уныния, или же, наконец, принять очевидное — не бывает ситуаций без выхода, бывает лень, глупость, жадность, бывает чересчур неподъемная задница. Неопровержимая истина, заключил Эмиель Регис Рогеллек Терзиефф-Годфрой мысленно: как бы глубока ни была выгребная яма, человечество не даром изобрело очень большие и очень прочные лестницы. Все, что требовалось от жителей города — найти в себе смелость протянуть ближнему руку помощи.
Бескорыстно. И желательно — без оружия.
Гарью пахло все сильнее. Покончив с профессиональными обязанностями медика; вылечив все, что поддавалось лечению, Регис приступил к обязанностям философа. Присоединился к похоронной миссии.
Минуло за полдень. Как всякий энтузиаст-труженик, чей каждодневный график был неразлучно связан с проникновением в недра естества человеческого, когда-то Эмиель Регис Рогеллек Терзиефф-Годфрой пережил бурный период увлечения некромантией, а потому давным-давно выяснил: для возвращения души в мир подоблачный первое, а, пожалуй, и единственное, что требовалось — освободить тело от всего наносного, мирского и бренного — от сапог, серег, колец, браслетов, от серебра и, разумеется, от золота. В конце концов, согласно любому мало-мальски авторитетному катехизису, духовное очищение совершенно невозможно без очищения физического... С другой стороны, усмехнулся Регис, — впрочем, невесело, — весьма может быть, именно по этой причине история до сих пор не ведала ни одного запротоколированного факта подлинного воскрешения — надо думать, возвращаться в мир хорошенько во всех смыслах выпотрошенным было несколько стеснительно.
— Перерыв? — утирая лоб заячьей шапкой, буркнул Ольфек Ярышка, мародер, возница, напарник Региса.
— Поддерживаю, — поддержал Регис, аккуратно скатывая красивый плащик на собольем меху. Девушке с медными волосами, вывороченными глазницами и оторванной нижней челюстью он так и так был без надобности.
Пахло гарью. Похоже, кто-то в таверне умудрился сжечь кролика. Эмиель Регис Рогеллек Терзиефф-Годфрой поморщился.
Золтана он не видел с утра; смирился с пропажей Ричарда, не исключено, что самообразовавшегося на другом краю города в поисках зубодробительного приключения; абсолютно не удивился пропаже Феликса, ответственного за конвертацию награбленного в непосильным трудом нажитое имущество.
А вот Цири... Цири Регис настойчиво рекомендовал не покидать пределы этого скромного, страшно пропитого заведения. Уж больно она походила на эльфку, мерзкого, ненавистного нелюдя... Это во-первых. Во-вторых, только-только отыскав, терять ее вновь было невыносимо, нестерпимо и непростительно.
— Цири? — тихо позвал Эмиель Регис Рогеллек Терзиефф-Годфрой, держа под мышкой красивый плащик на собольем меху, снятый с мертвой рыжеволосой девушки. В главном зале было пусто и холодно. — Цири!
Все выходило гораздо лучше, чем могло бы быть. К вящей радости иерарха Кируса Энгелькинда Хеммельфарта, в ходе Ночи Клыков и Когтей новехонькая шибеница оказалась не тронута, по-прежнему символично, идеологически точно и выверено возвышаясь над едва-едва различимой под трупами панорамой города.
— Я, между прочим, с подарками.
Когда ты всегда в дороге, или еще пуще - в бегах - начинаешь ценить моменты, когда покой и хотя бы минимум комфорта позволяют считать временное прибежище подобием дома. Когда пусть и хлипкие стены и крыша над головой в виде ладно сооруженного шалаша, землянки, хибарки или - о чудо! - таверны - давали подобие чувства безопасности. Когда ты можешь просто взять - и остановиться. Посмотреть на пламя костра или камина. Поесть, пусть и не всегда вкусную, но горячую еду. Помыться, оттереть с себя пыль, грязь, быть может и чужую кровь. Поспать, не вскакивая от каждого шороха.
Нечасто Цири могла себе позволить такую роскошь. Для нее такие минут отдыха часто были смерти подобно, буквально. Постоянное движение было залогом того, что она и окружающие ее люди останутся в живых. И девушка очень удивилась сама себе, когда не смогла оспорить волю Региса, когда тот велел оставаться ей в таверне, временном пристанище их кампашки и ждать его возвращения.
Цирилла всегда была своевольной. Всегда спорила с приказами, делая это иногда даже из принципа, а не с несогласия. Однако здесь был не тот случай. То ли с вампиром спорить мешало чувство самосохранения, то ли его убеждающее красноречие, а быть может желание побыть среди тех, кто мог ей помочь и хоть как-то связывает ее с Геральтом.
В этот день она позволила себя проспать почти до полудня. К обеду продрав глаза, девушка еще долго нежилась на матрасе, набитым соломой. Она ощущала, как со вчерашнего дня ноют мышцы, но боль была привычной, едва заметной, которая давала о себе знать, если к ней прислушиваться.А еще ощущался голод, заставляя живот недвусмысленно бурчать.
"Ну что ж, значит пора расшевелиться.." - зевнула девушка, потягиваясь.
Быстро собравшись и позавтракав яичницей с домашней колбасой, больше состоящей из сала, нежели мяса, Цири забилась в уголок трапезной, усевшись на скамью, перекинув ногу, словно оседлав ее, оперевшись спиной на стену. Ей хотелось почистить меч, но лязганье точильного камня о металл могло привлечь лишнего внимания. Хотя... Народа вокруг не было от слова совсем. В нынешние неспокойные времена люди если и путешествовали, то с опаской, скрытно, стараясь не контактировать с чужаками. А в этой таверне никто не хотел контактировать с ней, незнакомкой, за которую заплатил господин с невыносимым взглядом и убеждающим голосом. Она слишком походила на эльфку, чтобы быть чистокровным человеком, но и была слишком человечной, чтобы быть эльфом. Ее внешность нагоняла злость и машинальную ненависть многим приезжим. И лишь протекция Региса и недружелюбный собственный вид заставлял обходить ее стороной.
Устроившись настолько удобней, насколько это возможно, Цири погрузилась в раздумья. Судьба вновь была непонятной. Предназначение? Ха! Да толку от него? Оно было движущей силой, но направление все ускользало и ускользало от нее. Что делать дальше? Куда идти? Ведь стоять на месте было бессмысленно и опасно. Но и двигаться вперед без плана было бесполезно.
От тяжелых мыслей девушку отвлек голос, окликающий ее по имени. Тряхнув головой, словно сбрасывая наваждение, Цири поднялась со скамьи и вышла на свет.
- Здравствуй, Регис. Ты долго отсутствовал.. Какие подарки?
— Долго? Да, должно быть, да. Увы, задержали обстоятельства.
Обстоятельства, посвящать в которые Цири было совсем не обязательно и вовсе ни к чему.
— Вот, прошу, — улыбнулся Эмиель Регис, протягивая дочери ведьмака Геральта аккуратно скатанный темный плащик на драгоценном собольем меху. Плащик едва заметно попахивал кровью. Впрочем, как и все вокруг.
— Выспалась? Позавтракала? Надеюсь... ну, не обижал никто? — неизвестно где растеряв, казалось бы, неиссякаемый запас элоквенции, слегка смущенно отвел взгляд в сторону без малого четырехсот тридцатилетний вампир. И, похоже, только что стал свидетелем эпохального для себя открытия. Право слово, по всей видимости, философское молчание, столь высоко ценимое в кругах изысканной аристократии, среди новорожденных и — шутка ли — глухонемых, действительно таило в себе некий сакраментальный, доступный одновременно никому и каждому эпохальной же важности смысл. Оно обесценивало. Обесценивало сам факт красноречия, призванного и призываемого не иначе как с целью ни в коем случае не допустить сокращения дистанции между собой и кем-то, кто мог бы, однако никогда не станет тебе по-настоящему близок. Для некоторых, века тому установил и выяснил без малого четырехсот тридцатилетний вампир, отношения хоть сколько-нибудь родственные — даже не роскошь, но пытка, бесконечно мучительная пытка добрыми воспоминаниями о добрых друзьях прошлого, навеки запечатанными в нескончаемой веренице могил.
Регис не знал в точности, было ли это естественным свойством всех носителей Aen Hen Ichaer или, быть может, сказалась одержимость Геральта, такая же заразительная, как вместе взятые оспа, туберкулез и тиф, и все же угадывалось в Цири что-то такое, что-то неуловимое, что заставляло в ее присутствии чувствовать себя почти до неприличия живым.
Прав был Геральт, безошибочен в выводах — умереть во ее спасение было куда приятнее, чем, никогда ее не встретив, не подозревая о ее существовании, вероятно, долго, и в то же время абсолютно бесцельно жить.
— Хочу заметить: мне жаль, Цири, что тебе так и не удалось пересечься с Геральтом, — не размыкая губ, улыбнулся, с каждым мгновением все стремительнее теряя красноречие, почти четырехсот тридцатилетний вампир. — Искренне жаль. Геральт — один из самых удивительных людей, каких я когда-либо встречал. Безмерно храбрый, в общем и целом, рассудительный, очень тебя любящий... правда, нудноват.
В дверь таверны что-то ударило. Регис нахмурился.
— Эй, Марыська! — хрипел с улицы сильно пропитый мужской бас. — Ты больше курва, чем ведьма или больше ведьма, чем курва? Прости сердешно, то ли запамятовал, то ли не знал...
Шшшорк!
Тррах!
Очередное обстоятельство, через силу сосредотачиваясь на Цири, на ее ярко-зеленых глазах, игнорировал уличное представление Эмиель Регис Рогеллек Терзиефф-Годфрой, философ, монстр, практикующий эмпат. Природа человеческая. Отлично понимая, какими многообещающими перспективами богата охватившая город сумятица, под общий шумок, крик, вопль, нечленораздельный гам, едва ли не каждый третий новиградец старательно избавлял себя от всего неудобного и лишнего — от должников, кредиторов, молодых любовниц, старых жен, от чересчур задержавшихся на свете, братьев, сестер, мам и пап.
Ничего нового. Женский писк как единственно возможный ответ на сильно пропитый мужской бас, волновать Региса был не должен. Но, к сожалению, волновал.
— Слышишь? — кивнул в сторону двери вампир, философ, косноязычнейший эмпат. — Первая и самоочевидная из причин, почему я не хочу, чтобы ты в одиночку входила на улицу... Ах! Где же мои манеры! Расскажи, пожалуйста, как ты! И... надеюсь, тебе понравился мой подарок?
Незнакомая женщина по ту сторону двери всхлипывала.
Заходился в смехе сильно пропитый мужской бас.
Довольно простой вопрос заставил на какое-то время задуматься. Все познается в сравнении, не так ли? Цири приняла скатанный сверток прикидывая, что бы ответить. Что тюк из соломы местами сгнил, а местами дико неприятно кололся, заставляя и теперь периодически чесаться? Что еда, которая подавалась в этой таверне за грамительски большие деньги, сейчас - по законам "военного времени" - оправдывалось тем, что "это все, что можно было достать. Не нравится - проваливай и попробуй найти лучше. И что вкус у местной стряпни был где-то между помоями, приправленными увядшими овощами и заветренным мясом и грязью, что вполне быть правдой, ибо "чем грязнее тара, тем шире морда". И, наконец, что сложно чувствовать себя в безопасности, когда вокруг раздавался громкий пьяный хохот вперемешку с бранью, женскими визгами и оханьем, постоянно что-то билось, разбивалось, кого-то били, насиловали или били и насиловали одновременно. Но что греха таить, когда ей пришлось бежать и Цинтры и удалось высвободиться от того нильфгаардца, совсем маленький ребенок видывал и не такое: девочка могла не есть совсем, или, растирая слезы по грязному личику, грызть кору и коренья, какие только могла найти. Что их стайку голодных оборванных сирот шпыняли все кому не лень, били просто ради развлечения все, кто мог по праву сильного. Что девочек постарше расхватали любители не сопротивляющегося тела, насилуя и калеча их ради... А просто потому, что могли.
Поэтому, все уже было хуже. Когда-нибудь, но было.
- Не беспокойся, Регис, все хорошо. Я сыта, выспалась, насколько это сейчас возможно. А обидеть... - девушка пожала плечами, бросив взгляд на свой меч, - Я сама могу. Хотя перед своим ходом что-то ты такое сделал и дал недвусмысленно понять, что беспокоить меня не стоит, - Цири благодарно улыбнулась. Она действительно была благодарна своему спутнику. Он заботливо создал ощущение того, что рядом с ним точно бояться не стоит.
- Мне... тоже. Жаль.. - чуть хрипло отозвалась девушка на вежливые заверения Региса. Словно ее близкие стали чем-то схожим со Святым Граалем, а она - рыцарем, обреченным на вечные поиски. - Да, портрет его весьма верен, - Цири не смогла сдержать мимолетной улыбки, - Но мне кажется, что если я наконец встречусь с Геральтом, все мои беды закончаться. Странно, правда?
Ее вопрос заглушили женские крики, похожие на визгливый плач. ему вторил мужской пропитый хохот, чей тон заставил девушку напрячься - внешне беспокойство выдавалось лишь заходившими желваками на скулах и сжавшейся рукой на рукояди меча.
- Слышу. Слышала... Уже много раз. И это совершенно невыносимо...Ох, прости. Плащ? Не стоило, мне нечем даже отблагодарить тебя. - она не могла не заметить, что подарок был оторочен мехом, дорогим, хоть сейчас и немного смятым.
— Отблагодарить? — игнорируя, насколько это вообще было возможно, женский визг и мужской хохот, убрал руки за спину Эмиель Регис. — Вероятно, для существа моего вида к жизни в вашем, людском, социуме я адаптирован даже лучше, чем следовало бы, и все-таки я не достаточно меркантилен, чтобы требовать ответной благодарности от юной особы, которую вижу второй раз в жизни. Это всего лишь плащ. Обыкновенный плащ и обыкновенный жест вежливости с моей стороны. Ответной благодарности он не требует. Мне довольно того, что ты в целости и сохранности.
Ответной благодарности Регис действительно не требовал. Разве что не отказался бы выяснить, откуда, собственно, Цири взялась. Здесь, в Новиграде. Более того — посреди атакованной сумасшедшей живностью антикварной лавки Эрин. Сколько с тех пор прошло времени? Дня полтора, не больше. От лавки, должно быть, совсем ничего не осталось. Что, однако, отныне не имело значения. Значение имело другое — сможет ли их компания покинуть город без потерь, без лишних свидетелей и, что немаловажно, без преследования. По причинам, не нуждающимся в уточнении, на сегодня похоронные бригады были отнюдь не единственными представителями социально активных слоев общества, наводнившими эти некогда относительно тихие, относительно мирные, теперь же — сплошь заваленные трупами улочки.
После того, как неведомые чары разрушились, вспоминал Регис, после того, как дикая и домашняя скотина наконец вспомнила правила хорошего тона и прекратила попытки сместить человека с пьедестала венца творения, город заполонили чудища иного рода — мародеры, грабители, насильники — во-первых. Во-вторых, ничем и ни в чем не уступающие им законники. А эти, понимал Эмиель Регис Рогеллек Терзиефф-Годфрой, могли признать в Цири не только объект грабежа и, разумеется, вожделения, но и законную наследницу цинтрийского престола. То есть персону архиважную, одновременно спасительницу и погибель Севера.
— В твоих способностях постоять за себя я нисколько не сомневаюсь, — сентенциозно продолжил Регис, — но мне бы крайне не хотелось позволить тебе влипнуть в неприятности. Геральт не простит, — пожал плечами вампир. — В том, что вы рано или поздно встретитесь, как видишь, я не сомневаюсь также. Да, все не успеваю спросить: ты уже определилась, куда направишься? Тебя ведь так долго не было... До меня доходили слухи... самые разные. В большинстве своем неприятные.
— Ну и курва ты, Марыська! — доносилось с улицы.
— Отродье ведьмовское! А, ребята? Ну гляньте на нее! Ей-ей паскуда дьявольская!
Марыська выла.
Регис против воли морщился.
Избиение марысек по сути явлением было рядовым и будничным, а потому совершенно не достойным внимания.
— Если не возражаешь, Цири, я бы с удовольствием предложил свое общество. Странствовать вместе и веселее, и безопаснее, — улыбался вампир. Марыська выла. К первому мужскому басу присоединились еще несколько.
— Я бы тоже не отказался повидать Геральта.
Чем черт не шутит, думал Регис, быть может, воссоединение Цири и Геральта действительно сделает мир чуточку лучше.
Верить в это, конечно, хотелось.
И, конечно же, не верилось.
Цири уставилась на свернутый плащ, приоткрыла было рот и вдохнула воздух, будто собираясь что-то сказать, но слова потерялись по дороге.
— Сп..сибо, — тихо и сдавленно проговорила она запнувшись из-за подступившего кома в горле.
То количество заботы, которым окружил ее тот, кто как он сам это подчеркнул, видел ее второй раз в жизни, могло насторожить. Должно было. За излишнюю доверчивость приходится платить сторицей — она знала это слишком хорошо. Выдающиеся человеческие качества были удобной приманкой, а их "образчики" на деле оказывались мошенниками, разводящих наивных простаков. В ее случае —настойчивой заботой о ее благополучии обычно прикрывались те, кто собирался использовать ее силу, происхождение, генетический материал в своих интересах. Но с Эмиелем Регисом было совершенно иначе. И дело было не только в полном доверии Геральта высшему вампиру и героической жертве Региса ради друга, но и ее собственная особая чуйка на людей, унаследованная не то от царственной бабки, не то от кровного отца, взращенная всем ее непростым жизненным опытом, отметала скепсис разума, распознавая подлинную искренность — как при самой первой встрече в лаборатории Вильгефорца, как вчера посреди стремительно разрастающегося хаоса, так и сейчас. Ему действительно ничего не нужно было от нее, он помогал от чистого сердца — так как это делали только самые близкие ей люди.
И принять это высшее проявление человечности неожиданно оказалось труднее, чем самые крайние проявление подлости и жестокости — в них не было ничего приятного, но они были... привычны. Сталкиваясь с ними она не терялась, не чувствовала себя настолько беззащитной и бесконечно уязвимой, не способной ответить чем-то равноценным. Малоприятное ощущение, но сбегать от него Цири не собиралась.
— Спасибо, Регис, я ценю твою заботу. Очень, — девушка справилась со своим голосом и подняла взгляд на мужчину.
Крики с улицы усилились.
Прежде чем ответить на вопрос, Цири машинально окинула взглядом залу трактира. Которая по-прежнему пустовала, резко контрастируя со своим ночным образом, когда повсюду были раненые и перепуганные люди. И все равно понизила голос почти что до шепота, зная, что для Региса не составит труда ее услышать.
— У тех, кто идет за мной длинные уши — во всех смыслах, — пояснила она меру предосторожности. По словам Аваллак'ха, предводители Дикой Охоты приходили в мир Aen Siedhe едва ли не как к себе домой. С того момента, как Геральт и Йеннифер снова оказались в этом мире, ее здесь тоже ждали - в этом сомневаться не приходилось.
— Я не знаю. Мне нужно найти своего... друга, но все места этого мира, о которых он рассказывал, скорее всего известны и врагу, — вряд ли Креван проводил Карантиру экскурсии по своим лабораториям, но тот был достаточно смышленым учеником и слишком хорошо знал своего учителя. — Я не могу так рисковать. Остаются мои. Я думаю..., — девушка погладила пальцами кошачью голову медальона и несколько секунд молчала, прежде чем решилась сказать это вслух, — отправиться домой.
Женщина завыла отчаянней и пронзительней, мужских голосов стало больше. Цири машинально подсчитала их, пока воображение дополняло картину.
Всем ведь не поможешь, а в отдельности... Не нужно это, вредно и едва ли сделает мир лучше. Минутное успокоение совести не оправдывает возможных рисков и отдает лицемерием. А последствия вмешательства часто делают только хуже.
Пока ум лихорадочно прокручивает возможные варианты, руки уже перевешивают меч на пояс и разворачивают сверток.
— Прости, продолжим разговор чуть позже, — уйдя от ответа на предложение Региса — пока — Цири встает из-за стола, накидывает плащ, скрывая оружие и прячет лицо под капюшоном. — Тут стало слишком шумно.
Она редко прибегала к той части своих умений, что были заложены Калантэ. Не было повода, а если и был - то слишком опасно это было, порой опаснее прямой схватки, так как привлекало внимание и надолго застревало в людской памяти, а этого ей как раз нужно было избегать. Но сейчас могло и сработать, если только Марыська не станет ловить ворон.
— Что здесь происходит? — властный и недовольный женский голос громко потребовал отчета от спин мужиков, загородивших женщину, своей интонацией не допуская ни малейших сомнений в своем праве на это.
— Длинные уши? Во всех смыслах? Очень любопытно.
Эльфы? Гномы? Дриады? Низушки, присягнувшие на верность Нильфгаардской Империи? Нет, ничего забавного в замечании Цири не было. Напротив, с равным успехом одинаково истинным мог оказаться любой вариант. Или все сразу.
Буквально вчера по пятам этой необыкновенной пепельноволосой девочки гнался мир, — весь мир, без исключения, — тем самым наглядно доказывая, как легко, оказывается, стираются расовые разногласия (на почве ушной дифференциации в частности), когда на кону — общая цель, в целом — благородная, прежде всего — финансовая. Сколько стоила голова Цири, Регис не знал, но примерно догадывался — достаточно, чтобы даже после ее якобы успешного бракосочетания с нильфгаардским императором желающие озолотиться за счет цинтрийской княжны остались. И в немалых количествах. По слухам. А слухи, как помнится, гуляли самые что ни есть разные.
— Места этого мира? Уж не хочешь ли ты сказать, твой враг родом, деликатно выражаясь, не отсюда? Еще любопытнее, Цири. Еще любопытнее, — на мгновение вампир задумался. — Впрочем, если не хочешь делиться нюансами — все пойму, это личное. И, следует понимать, под домом ты имеешь в виду отнюдь не Цинтру? О, конечно нет. Там вроде бы одна Цирилла Фиона Элен Рианнон уже имеется. Ну или, по крайней мере, мелькает наездами. Утверждать не берусь, в современной политике разбираюсь плохо. Зато превосходно разбираюсь в истории. Каэр Морхен? Ты говоришь о древней ведьмачьей крепости? Той самой, где мне — сугубо на правах теории — несколько не обрадуются? Ах! Почту за честь сопроводить в путешествии! Да, как ты заметила, временами я бываю слегка навязчивым...
Крики усиливались. Оставаться равнодушными и далее шансов, конечно же, не было. Ни единого.
Вмешиваться Регис не спешил. Несмотря на юный возраст, Цири давно выросла. Посторонняя помощь ей не требовалось. Однако ни одна уличная потасовка не могла обойтись без свидетелей.
У самых дверей таверны замер. Сосредоточился на изучении противоположной стороны улицы.
— А ты кто такая будешь? — обернулся первый мужик. Высокий, крепко сложенный, в овчинном тулупе, но без шапки. Волосы были густыми, светло-рыжими, по-бараньи курчавыми.
— Ага, кто така, шоб приказывать? — подкрутил ус второй, помоложе первого. Щуплый, смугленький.
— Родовитая, видать, — подхватил третий. В общем и целом, совершенно стандартный, ничего особенного из себя не представляющий. В отличие от зажатого в кулаке кинжальчика. Инкрустированного то ли бериллами, то ли изумрудами.
При прочих оружия заметно не было, хотя кто знает, что они прятали под полой или за пазухой.
Последний, четвертый из компании, молчал. Невысокий, в кожаной куртке, с длинными худыми пальцами.
Марыська, прижатая к стене, щурилась. Глаза у нее были светлые и ничего не выражающие. Карие.
Цири не удержалась от нервного смешка, когда Регис решительно обрушил все ее нелепые попытки конспирации, озвучив и ее полное имя, и место возможного назначения, которое она так боялась называть. В пустом трактире, в которое ее никак не могли караулить, под истошными воплями все эти меры от нежелательного подслушивания действительно казались чрезмерным опасением, граничащими с паранойей, но...
Но только казались. Прошло то время, когда она воспринимала Охоту с легкомысленностью — окончилось примерно тогда, когда Эредин выследил и забрал ее родных с Острова Яблонь, жестоко и наглядно разрушив ее иллюзию о безопасности.
Чтож, сама виновата. Нужно было выражаться яснее. В отличие от нее, Регис понятия не имел о ком идет речь.
— Регис, пожалуйста, я сама не любитель шарад, но давай обсуждать эту тему не так... явно, — выражение ее лица было крайне встревоженным. — По крайней мере, пока мы не окажемся вдали от ушей любой возможной длины. Нельзя, чтобы кто-нибудь догадался о том, кто я и куда направляюсь.
Мысль о возможной реакции Весимира на приглашение высшего вампира в ведьмачью обитель вызвала улыбку — пока — пока это можно было воспринимать как забавный анекдот. Сейчас хватало и других, куда более насущных поводов для беспокойства.
Регис предпочел остаться в стороне — и к лучшему, наверное. Цири привыкла действовать полагаясь только на себя, так было привычнее... понятнее. Но все же его присутствие неподалеку действовало успокаивающе, она не сомневалась, что старый друг Геральта прикроет ее в случае чего — и чувствовать это было... приятно.
Все могло быть и лучше. Все могло быть и хуже. Мужики ни капли не стушевались при ее оклике — отвлеклись и заинтересовались, но не более. Значит, чувствовали себя уверенно, в своем праве, не опасаясь случайных свидетелей и стражи. И это страшно злило, навевая крайне неприятные воспоминания — которых девушка предпочитала избегать. Но в отличие от ее опыта, подобное ощущение собственной безнаказанности часто являло собой смесь самонадеянности с недостатком воображения, а точнее — глупости, которую следовало развеивать наиболее популярными способами.
— Много будете знать — состариться не успеете, — Цири говорила раздраженно, достаточно отчетливо, чтобы каждое ее слово достигало слушателей, но и достаточно быстро, чтобы никто не мог прервать ее речь. — Говорю, помрете скоро, если будете лезть не в свое дело. А кто я — определенно не ваше дело — и для сохранности ваших же задниц лучше, чтобы так и оставалось — надеюсь, доступно объясняю? Мне, в свою очередь, глубоко насрать кто вы такие, а вот что я хочу знать — это какого лохматого черта ваши вопли создают столько шума, что я своих мыслей не слышу — не то, что собеседника? Что у вас тут такое? — она быстро шагнула вперед к вжавшейся в стену девушке, которая, к ее сожалению, не воспользовалась подарком судьбы и не попыталась сбежать, и резко схватив за руку, выдернула из окружения, не выпуская мужиков из зоны периферийного внимания. — Столько ора — из-за какой-то девки! За ночь не оглохли? У меня вон голова до сих пор раскалывается от криков раненных и умиравших. А, кстати, — Цири нарочито небрежным движением приподняла подбородок Марыськи, — тебя я как будто узнаю. Это ты помогала нам перевязывать людей в трактире ночью?
Стоять в стороне без дела было сложно, но можно. Задумчиво сцепив пальцы в замок, Регис со скучающим видом разглядывал ничем не примечательные, ничем не привлекательные фасады домов. Если он правильно понял Цири, за каждой дверью таился шпион.
Что ж, лишняя осторожность лишней не бывает. Впрочем, он был уверен — в таверне их не подслушивали. Не то место, да и время, пожалуй, не то.
— Я! Я! — часто закивала Марыська. Светло карие глаза зажглись пониманием. Цвет был необычный. Для человека. Но и на полуэльфку она не походила, скорее квартерон.
— А с каких это пор в Новиграде командуют бабы? — смачно сплюнул на мостовую рыжий, с курчавой бараньей головой. — И с каких это пор бабы лезут туда, куда их не просят?
— А ты глянь! Глянь на нее! — радостно подхватил второй. Смуглый, щуплый, с крохотными, круглыми, очень темными глазами. — Сама такая, небось! А, Марыська? Шабаш у тебя тут что ль?
— Шабаш, как есть, — ухмыльнулся третий, поигрывая кинжальчиком. — Ведьмы, они ж в одиночку не ходють. Где одна, там еще.
— Позвольте с вами не согласиться, — все-таки не выдержал Эмиель Регис Рогеллек Терзиефф-Годфрой. — Во-первых, для шабаша обе дамы... ну, слишком одеты. А вам, как экспертам, должно быть ведомо — творить бесчинства магессы способны лишь, раздевшись догола, ибо ничто так не манит черные силы, как нежная, девичья плоть. Во-вторых...
— А ты кто? — скривил рот рыжий. У него было молодое, но совершенно обезображенное злобой лицо.
— Я? — выгнул брови Эмиель Регис Рогеллек Терзиефф-Годфрой. — Доктор. И эта девушка... поправка: обе... не имеют ничего общего с колдовством, потому как прошлой ночью ассистировали мне, помогая штопать обглоданные задницы — не исключаю ваших друзей, ваших братьев, ваших отцов и прочих родственников тоже. Но вам, разумеется, все равно. О! Как иначе! Как иначе-то? Ведь нет ничего приятнее, чем под шумок накинуться на бедную девицу... бить? мучить? насиловать? вчетвером?!
— Заткни хайло! — оскалил желтые зубы рыжий с бараньей головой. — Не твое дело!
— Нет, — выдохнул Регис. — Мое.
— Колдовство, значит? — взвизгнул — очень пронзительно, очень неожиданно — надрывный девичий голос. — Будет вам колдовство!
Пользуясь мгновением Марыська вывернулась в руках Цири, откуда не возьмись в тонкой, слишком тонкой для кметки ладони блеснул то ли скальпель, то ли не совсем обыкновенный нож. То ли скальпель, то ли нож, который без промедления воткнулся в бедро рыжего. Рыжий заревел, как вол:
— Дави суку! Дави ее!
Первым отреагировал самый молчаливый из компании, Четвертый. Улыбнулся, дернул плечом:
— Пардон, — улыбался Четвертый. В кулаке сверкнуло узкое, граненое лезвие стилета. Стилета, метившего в цирин бок.
Ладонь ведьмачки лежала на рукояти меча с того момента, как в разговор вмешался Регис — и отвлек внимание на себя. Она уже смирилась с неизбежностью наглядной демонстрации глубины заблуждений отдельно взятых граждан Новиграда - долго уговаривать себя и не пришлось, ублюдки вызывали естественную злость. Признаете только силу? Будет вам сила. Она была собрана и готова к тому, что последует, но не торопилась, отслеживая действия всей четверки — ожидая кто первым решится перейти от перебранки к драке. Ожидая первого удара, того, кто самостоятельно подпишет себе приговор.
Курва — пронеслось в голове у Цири, когда бедная девица, неожиданно для всех, решила-таки взять судьбу в свои хрупкие руки, вестимо решив, что лучшая защита — это нападение. Курва.
Цири ушла от удара плавным, но быстрым отточенным многими часами тренировок движением, пропуская противника вперед и на ходу, единым движением выхватила меч и одновременно развернулась в бедрах, используя всю инерцию для рубящего удара в плечо — так, чтобы силы удара острого как бритва гномьего гвихира хватило, чтобы отрезать руку нападавшего. Из всей четверки он производил наиболее непонятное и опасное впечатление, а потому обезвредить его следовало первым — и без лишних представлений.
— Извинение принято, — сухо ответила девушка, отпинывая стилет в сторону от дерущихся. Из всей эмоциональной палитры, которыми переливалась ее гневная тирада в голосе осталась только холодная сталь, безразличная, но полная решимости проливать кровь.
Убивать их, впрочем, Цири не намеревалась. Прокрутилась, проделав серию молниеносных финтов окровавленным мечом, призванных отогнать противников на дистанцию и охладить пыл, демонстрацией скорости и умения обращаться с клинком — тот язык, который они уж точно должны были понять.
— Еще желающие?
Курва. Кууууурва. Цири злилась. На новиградских мразин, в конец ошалевших от воцарившегося в городе беспредела. На Марыську, удивительно скоро сообразившую, что нежданную подмогу можно использовать для своей мести. Но пуще всего — злилась на себя. За то, что сомневалась.
Однако, все еще могло быть хуже. С ее-то удачей — именно сейчас крайне редкая и особо безразличная к крикам в это утра стража Новиграда всенепременно должна была заглянуть к таверне. Ведьмачка от всей души надеялась, что Регис, успевший изучить город много лучше, чем она, успеет сообразить путь к экстренному отступлению, в случае чего. На благодарность бедной девицы рассчитывать не приходилось вовсе.
Отредактировано Цири (2017-04-19 13:37:35)
При всей своей якобы цивилизованности, при всей своей манерности, при всем своем необоримом стремлении доказать, что называется urbi et orbi*, крупный город — это не только место, где завороженный разнообразием сервиса турист имел все шансы лишиться исподнего даже не покидая пределов гостеприимно приютившей его таверны, при всем при этом Новиград, как ни силился, как ни пыжился, оставался совершенно типичным образчиком градостроительства и, что важнее, градоуправления Севера. А именно: жил по принципу «кто не спрятался, я не виноват» и «если бьют, то бьют оптово, больно, решительно и всех».
Из немногочисленных свидетелей потасовки вмешиваться в естественный порядок вещей не спешил никто. Да и с чего бы? Драка как драка, вполне обыкновенная — четверо мужиков против парочки юных, хрупких на вид дев. То бишь неинтересно. Из участников ордалии ни один даже не был раздет.
Деморализованные неожиданным отпором самопровозглашенные охотники на ведьм отступили. Надо думать, всего на мгновение. Или нет...
Четвертый, самый юркий, самый предприимчивый из компании икнул; икнув, раскрыл рот, мучительно заваливаясь на бок, страшно, покойничьи забледнел. Грязный снег под ним раскрасился алым. Серо-оранжевый в отблесках зимнего солнца лязгнул о брусчатку и замер крепко-накрепко зажатый в отрубленной руке стилет.
— Ну курва-а-а-а! — подавился собственным дыханием Курчавый. — Ну ку-у-у-урва!
— Что, не нравится? Не нравится? — змеей зашипела Марыська. — Подходи, давай! Не жмись. Ты — следующий!
Регис молчал. Дело принимало скверный оборот. Скверный вдвойне, ибо крики Марыськи наконец-то были услышаны — из-за угла показались трое. Конники. Все в черном, как и полагается агентам спецподразделения, созданного и возглавляемого наместником по вопросам безопасности иерарха города Его Сиятельством Ляшарелем.
— Что это у нас тут такое? Фь-ю-ю-ю! — присвистнул усатый, моложавый черный спецагент. Лошадка под ним приплясывала, неспокойная, тонконогая, рыже-белая. — Батюшки, да это же сам гроза ночных подворотней Вагнер! Ну и разделали же тебя, Вагнер! Любо-дорого посмотреть.
Вагнер не ответил, корчась в луже крови, Вагнер начал блевать.
— Что тут произошло? — блуждая взглядом по лицам разбойников, Марыськи и Цири, продолжил спецагент. — Мы за этим шельмецом полгода охотились. А тут...
— А тут самооборона, — во всю мощь вампирьего дружелюбия, не разжимая губ, улыбнулся Эмиель Регис.
«Или сейчас, или никогда».
Антрацитово-черные глаза блестели.
— Да-да. Самооборона. На нас напали, мы были вынуждены ответить. А теперь, господа, всего хорошего. Чудесный день! Нам пора, Цири, — настойчивее добавил Регис.
Вампирий гипноз средством был крайним, неизменно эффективным, даже безупречным, одна проблема — не на всех и не всегда безупречно-эффективно действовал.
Впечатлений же им на сегодня достаточно.
К тому же он так и не успел выяснить главное — кем были они, ее, Цири, вездесущие преследователи.
____________________________________
* — городу и миру (лат.)
К чести ведьмачки, надо сказать, ей удалось сохранить хладнокровный вид. Не выдать того же шока, который отражался сейчас в карих глазах и отвисшей челюсти Марыськи, резко растерявшей весь былой пыл и неотрывно, завороженно глядя в нечеловеческую беспросветную и бездонную пропасть антрацитовых глаз.
Не-че-ло-ве-чес-ку-ю. Все сведения, что ей сейчас вспоминались о существах подобных Регису были ужасно обрывочны, больше похожие на страшилки, нежели привычные выжимки характеристик и повадок, свойственных большинству трудов в библиотеке старого замка. Это заставляло усомниться в реальном существовании источника, быть может то были услышанные байки, но память упрямо подсовывала строчки:
«Они напоминают нас не только внешним видом, но также интеллектом и поведением. При этом они не живут на безлюдье и не скрываются в тени. Как раз наоборот: они особенно облюбовали города, где ведут с виду нормальную жизнь. Однако все это сходство не должно скрывать очевидной разницы...»
Что же, спорить с последним сложно: очевидная разница была очевидна.
До мурашек.
Черный нетопырь, возникший из ниоткуда и разорвавший людей Вильгефорца, устроив ад в лаборатории из бьющегося стекла, ядовитых паров реагентов и — крови — потоков крови, черный нетопырь обратившийся мужчиной — другом Геральта — что у нее на глазах выгрыз, высосал всю кровь из посиневшей шеи мертвого аколита... был жутковат, но понятен. Безукоризненно вежливый Эмиель Регис только что проведший — что? — массовое... внушение? после которого несвоевременно доблестная стража Новиграда потеряла к ним всякий интерес, как, впрочем, и остальные присутствующие — нет. Она была знакома с основами ментальной магии, натаскана закрываться рефлекторно, не задумываясь — и понимала, что даже самые могущественные чародеи не провели бы такой сеанс.. убеждения вот так — играючи. Не могла не подумать — сколько-то еще его сородичей, способных науськать толпу людей, что стадо, живут в городах и селах Континента и на что способен хотя бы десяток таких созданий. Объединенных общей целью.
Опомнившись, Цири кивнула. Регис прав — им пора. Давненько уже пора. Она не знала сколько продлится вампирский фокус — и выяснять опытным путем не хотелось.
Марыська выглядела растерянной — оставаться в переулке ей явно не хотелось, но и их компания внушала понятное опасение. Ведьмачка жестом велела ей следовать за ними, предупреждая взглядом не делать глупостей.
— Забудь о том, что видела, — без обиняков выдала Цири, предвосхищая возможные вопросы, как только они затерялись в закоулках Новиграда. — Забудь о том, что видела нас. Если хочешь прожить хоть сколько-то долго и хоть сколько-то счастливо — забудь и никогда — слышишь? — никогда об этом не упоминай.
Угрозы в голосе не было и в помине — это был совет на прощание. Чертовски хороший совет. И — очень хотелось верить — не бессмысленный,
Вампир и ведьмачка замедлились только выбравшись за городские ворота. Оставаться в городе дальше было опасно. Слишком много людей... слишком много Марысек. Цири угрюмо молчала всю дорогу, не желая оправдываться, объясняться. Не перед Регисом, но перед самой собой. «Какого черта» — думалось ей. «Какого черта я чувствую себя настолько неправой сделав то, что должна была?».
— Смерть идет за мной по пятам, — наконец выдавила из себя Цири, прорывая тягостную тишину между ними. Снежный покров предместий Новиграда мягко золотился светом вечернего солнца, неумолимо приближающегося к горизонту. — Смерть идет за мной по пятам и забирает всех, кому не посчастливилось повстречаться на моем пути. Ты знаешь это, Эмиель Регис, друг Геральта, — воплощение человечности, мысленно добавила она эпитафию, услышанную на ступенях Стигга. — Ты знаешь — но все равно предлагаешь свою помощь и компанию, — на последних словах в горле снова запершило. — А я знаю, что не имею права соглашаться. Не имею, — ведьмачка до боли сжала кулаки. — Пускай тебе и удалось обвести безносую, но ты путешествуешь не один — и если только твои спутники не умеют восставать из пепла как ни в чем не бывало — я.. не имею права. Время — чертов Уроборос. А я не хочу больше хоронить хороших людей, пытавшихся мне помочь.
Не сомневайся. Дикая Охота убьет любого.
Отредактировано Цири (2017-09-30 14:45:29)
Испугалась?
Нет, безусловно, ни жестом, ни блеском в глазах истинной реакции на небольшую прививку цивилизованности этому одичавшему людскому стаду Цири не выдала, напротив — вела себя спокойно, на диво рассудительно — впрочем, чему удивляться, имея дело с пепельноволосой ведьмачкой?
Выдавал запах.
«Испугалась, — думал Регис, провожая взглядом Марыську, которая, в отличие от Цириллы Фионы Элен Рианнон, скрывать страх необходимым не посчитала. — Правильно, Цири, правильно. Страх — эмоция, в общем-то, фундаментальная. Напоминает нам, как легко, оказывается, потерять то, за что ты, не щадя себя, сражался. И как безгранично важно продолжать бороться за то, что осталось. А еще, Цири: мы все — абсолютно не то, чем кажемся. Я и подавно».
Солнце клонилось к закату. В бледном, золотистом сиянии снег, в действительности — серовато-грязный, казался таким же безвинным и лакомым, как взбитые сливки — пенная корона на кружке с горячим шоколадом.
Возвращаться в таверну сейчас — было опасно. Не вернуться, само собой, он не имел права.
— Ах, моя дорогая Цири, — мягко улыбнулся Регис, не обращая внимания на до боли стиснутые кулаки пепельноволосой ведьмачки. — Что правда, то правда: два сапога пара. Сдается мне, истинный талант привлекать на свою сторону союзников — это у вас с Геральтом семейное. А смерть, Цири, смерть — неизбежна. Поэтому, дорогая моя ведьмачка, повторяю тебе то, что однажды сказал другому ведьмаку, моему другу и твоему отцу Геральту: потребность в искуплении, стыдливое чувство вины, готовность принять крещение огнем, пройдя сквозь очистительное пламя, — отнюдь не то, на что ты, милая моя, имеешь исключительное право. Все мы, дорогая моя Цири, взрослые люди. И каждый из нас, включая меня, необыкновенно высоко ценит жизнь. Загвоздка в том, Цири, что жизнь, — хоть сколько-то долгая и хоть сколько-то счастливая, — но… слушай внимательно, пожалуйста… прожитая вдали от возможности помочь другим — не жизнь вовсе, это, Цири, бессмысленная, бесполезная, кощунственная растрата. Отведенного тебе судьбой времени. Таким образом, — протягивая руку ладонью вверх, улыбался по-прежнему Эмиель Регис Рогеллек Терзиефф-Годфрой, вампир и друг ведьмака Геральта. — Никогда не отказывайся от помощи. Потому что, принимая помощь, Цири, ты помогаешь не только себе, ты помогаешь и тем, кто предложил помощь тоже. Потому что время — Уроборос, потому что все — взаимосвязано. А с Дикой Охотой, — широко осклабился философ, гуманист и монстр, стоматологическому богатству которого обзавидовалось бы любое чудовище, — мы уж как-нибудь разберемся.
Вы здесь » Ведьмак: Глас рассудка » О людях и чудовищах » По следам на песке (Новиград, декабрь 1268)