Ведьмак: Глас рассудка

Объявление

НОВОСТИ

✔ Информация: на данный момент проект находится статусе заморозки. По всем вопросам обращаться в ЛС на профиль Каролис.

✔ Для любопытствующих: Если видишь на картине: кони, люди — все горит; Радовид башкой в сортире, обесчещен и небрит; а на заднем фоне Дийкстра утирает хладный пот — все в порядке, это просто наш сюжетный поворот.

✔ Cобытия в игре: Несмотря на усилия медиков и некоторых магов, направленные на поиск действенного средства от «Катрионы», эффективные способы излечения этой болезни пока не найдены. На окраинах крупных городов создаются чумные лазареты, в которые собирают заболевших людей и нелюдей, чтобы изолировать их от пока еще здоровых. Однако все, что могут сделать медики и их добровольные помощники – облегчать последние дни больных и вовремя выявлять новых пациентов. Читать дальше...
ИГРОКИ РАЗЫСКИВАЮТ:

Супердевы Цвет эльфской нации Патриоты Старый волчара

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Ведьмак: Глас рассудка » Книжные полки » Общий квест: Мидинваэрн (1268, декабрь)


Общий квест: Мидинваэрн (1268, декабрь)

Сообщений 1 страница 20 из 76

1

http://funkyimg.com/i/2ex2S.png

Время: 25 декабря, 1268.
Место: Новиград и окрестности.
Участники: Цирилла, Феликс Фогг, Геральт из Ривии, Лютик, Эмиель Регис, Золтан Хивай, Ричард, Шани, Трисс Меригольд, Эскель, Ламберт.

В средине декабрьских лютых морозов, что щиплют за нос и выхолаживают душу, случается прекрасное веселье: великий праздник Йуле, что у эльфов звался Мидинваэрн. Одна из самых громких, известных да веселых гулянок проходит в вольном городе Новиграде: уж там-то может покутить и батрак, и аристократ, не боясь, что его репутация окажется "подмочена". Разве что нескончаемым потоком самогона, хлеба жидкого, что помогает забывать о суровости зимних морозов.

0

2

Пролог

Разгорался костер. Пламя поднималось до самого черного ночного неба. С него будто все звезды слизала тусклая луна, чтобы те не мешали огромной процессии, собравшейся вокруг высокого, огромного и буйного костра.
- Ой, продал лесник молодого дубу, - выводили высокие, мягкие женские голоса, - и купил лесник золотого зубу...
Мужики подбрасывали веток в огонь, а после отходили, вклиниваясь в медленно кружащийся вокруг костра хоровод. "Колец" хоровода было так много, что не всем хватало места, и потому некоторые кметы, уперев руки в бока, ходили вокруг, подпевая песне.
- А она - чернява, - грубо, громогласно подхватили мужики, - молода, кудрява, усю ночь не спала, с лесником гуляла...
Холод отступал - из-за огня, из-за людского тепла. Но никто не спешил раздеваться, избавляясь от тулупов иль теплых сапогов, ибо песня была всего лишь первым вступлением. Старики могли бы сказать, что песню о леснике, добившемся взаимности от красивой девушки да обрюхатившем ее, пели еще в незапамятные времена, когда по полям бродили чудища, и на сеножать выходили не только с вилами, но и мечами да солдатами для охраны. В песне той не было ничего особенного, окромя науки молодым девкам, коих манили из деревень златом да увещеваниями всякими. Но старики могли бы и на это сказать, что в песне той тайный смысл, что раскроется лишь во время, когда настанет полуночь, время призраков и нечисти, время, когда Королю Падубу придется встретить брата своего, Короля Дуба. Встретятся два брата и, как было сотни лет до сего времени, сразятся, и пустит кровь Король Дуба брату своему, и кровь та наполнит землю, насытит, что даст великий урожай и мягкий остаток зимы, буйнородящую весну и благое лето.
- Завел лесник, - вновь запели женщины, - под белу березу, под сена копицу...
- Сделал лесник, - вторили мужики, - с девки молодицу...
И песня вилась, вихрилась; и пламя разгоралось, озаряя небо взамен звезд.
Медленно, чинно, покачиваясь от тяжести зимней шубы к костру вышла старуха, обмотанная в шерстяной платок, увешанная бусами с причудливыми символами. Кто-то средь них рассмотреть мог черепа мелких зверушек, кто-то - сушеные ягоды, веточки цветов и листьев. Старая ворожея, уважаемая и почитаемая как в деревнях, так и в больших городах, вздела сухонькие руки вверх, распластала тощие скрюченные пальцы вверх. Пламя, будто послушный внучек, раздулось, поднялось еще выше.
- Настало время, - голос старухи звучал так полно, так громко, что все умолкли и остановились, - воздать Остролисту последнее. Настал час уйти Старому Королю, настало мгновенье прийти Королю Новому.
И кметы, будто ожидав сих слов, вновь двинулись хороводами, распевая строки песни, давно вьевшейся в их быт вместе с молоком матерей.
- В это время года, из раза в раз, и вновь, - скрипела старуха, покачиваясь, прикрыв глаза, и толпа вторила ей, и песнь разносилась, стучала отзвуками в двери пустых домов, - пока в небесах светит злато и кровь, и солнце летнее тускнеет в небе зимнем, пора!
- Пора-а-а, Старый Король, - загудела толпа, и будто скорее стали кружиться хороводы, - пора-а, Король, тебе погибнуть!..
- Что здесь творится?! - резкий крик прервал пение. Кметы остановились, разорвали руки, и вместе "колец" хороводов осталась лишь толпа крестьян, испуганных и немного подмерзших. Через толпу к костру пробирались, расталкивая застывших людей, несколько рыцарей в сверкающих доспехах. На их груди пылала роза.
Ворожея, скрючившись, повернулась к выступившей пятерке рыцарей, прищурила глаза.
- Что здесь, мать вашу, происходит, я спрашиваю! - рявкнул усатый рыцарь с непокрытой головой, тронутой заплешиной. Морщин на его лице было немного, но вдосталь, дабы сказать, что он не молод и редко бывает в добром расположении духа. Рука его держалась на рукояти меча, а глаза жгли праведным огнем, очистительным пламенем, как розу на его кирасе.
- Гулянья, милсдарь, - кряхтя, проскрипела старушка. - На Йуле гулянья, милсдарь.
- Что еще за языческие бредни? - фыркнул рыцарь моложе, с рыжеватой шевелюрой и тонким шрамом на щеке. - Вы оскверняете символ Вечного Огня!
- Как батьки да мамки наши гуляли, - скрипела старуха, - дак и мы гуляем, милсдарь.
- Вздор! - рявкнул усатый рыцарь, поднял руку. - Всем разойтись! Немедля! Кончились ваши гулянья, чернь немытая, а ну пшли вон!
Ворожея вскинула руки, растопырила узловатые пальцы.
- Не можно так, милсдарь! Должно песнь закончить! Должно костер гореть до рассвета!
Кметы молчали. Рыцари негодовали.
- Заткнись, старуха, да греби отсюда по добру, поздорову. И все вы, слышали? Пошли вон, пока мы не!..
- А вам бы не пойти, милсдари, - выступил тут мужик, широк в плечах да с бородой, руки сжав в кулаки, - куда шли?
- Что ты сказал, собака? - вмиг вздыбился, оскалился на мужика рыцарь чернявый, с черными, будто ночное небо, глазами. - Ты на кого рот раззявил?!
- Спокойнее, Тирель, - молвил усатый рыцарь, хмуро взирая на старушку, а после на мужика. - Ни к чему нам драки. Так ведь, старуха? Вели крестьянам идти по домам. Иначе заберем тебя за осквернение Вечного Огня и поклонение языческим тварям.
- Король Дуба не тварь! - оскорбленно вскрикнула молодая девушка, ладная, с густой копной светлых волос, спрятанных под шапкой. - Он принесет на поля урожай, а в леса дичь, и деток малых в дома, а вы ничего! Ничего не принесете! Идите, ну!
- Проваливайте! - раздалось из толпы. - Вон пошли!
Усатый пытался утихомирить толпу, но кметы разбушевались, будто пламя от костра.
- А ну умолкли, ироды!
И тут молодая девка с копной волос под шапкой сокрытою ринулась вперед на рыцарей. Чернявый с черными, будто бездна, глазами, выхватил меч и выставил вперед. Все случилось быстро: острие, как в масло, вошло в тело девушки. Все разом умолкли, глядя, как булькает, хватая воздухом ртом девка, как держится за лезвие в своем животе руками. Ворожея завыла, заломив руки; крестьяне, заорав, в едином порыве смели рыцарей.
Костер пылал, и текли реки крови.
Где был праздник, стало кладбище.
Где была смерть Короля Старого, там стало его воскресение.

+4

3

Таверна «Светоч негасимый», Новиград

Витовт Бертольд, рыцарь Ордена Пылающей Розы, пил. Хлестал кружку за кружкой слабенький, едва дающий в голову яблочный сидр, качество продукта по известной традиции компенсируя количеством. Пил сосредоточенно, в угрюмом молчании — словом, так, как будто от выпитого зависела его, возможно, не шибко ценная, но все-таки одна единственная жизнь.
Таверна называлась «Светоч негасимый». В это раннее время она была полупустой.
Витовт пил.
Поговаривали, когда-то давно, множество лет назад, наместник иерарха по делам безопасности Ляшарель нравом обладал весьма скотским, легко впадал в бешенство и вот тогда даже за самую пустяковую огреху мог приказать сечь розгами, а то и вовсе — убить. А потом Ляшареля хватил удар. Думали — не выкарабкается. Выкарабкался.
Ляшарель выжил, выжив, как-то в одночасье образумился, размяк нравом и будто бы присмирел. Казалось, возврата к прошлому не будет. Возврат, тем не менее, был.
Прознав о глупой смерти глупой бабы-язычницы, наместник впал в бешенство. Кричал долго, сыпал угрозами, по старой памяти обещая избиения и смерть. Однако никого не избил, как не приказал сечь розгами.
— Живите, курва мать! — тяжело выдохнул Ляшарель. — Без шуток, живете. Только сперва гляньте в окно. Что видите? А ни хрена вы, курва мать, не видите! Потому что совсем скоро мы начнем дохнуть от голода. Уже сейчас, да будет вам известно, бабы воскрешают в памяти тот самый легендарный рецепт, в основе которого ничего, сырая водица, топорище и, при максимальном везении, — хрен. Мы не имеем права лишать их праздника. Знаете, почему? Нет, не потому что народ взбунтуется. Сегодня — нет, сегодня народ не сделает ничего. За исключением главного — не забудет и не простит.
Говорил Ляшарель еще долго. Витовт молчал. Да, с одной стороны зима по правде выдалась холодной, с другой — когда это в Новиграде не было холодных зим?
Где-то там, на улице, кто-то пел. Витовт налегал на сидр.
Вопреки всему народ праздновал. Быть может, не так пышно, как следовало бы, но весело. Потому что именно этот праздник отгонял смерть и дарил жизнь.

— Вы только гляньте в окно, милсдарь рыцарь, — неожиданно подал голос трактирщик.
Витовт против воли вздрогнул.
— Чево?
— Гляньте, какое небо черное. Ох, не было бы беды...
Витовт глянул. И действительно — небо, черно-серое, было мрачным, тяжелым от туч.
— Херня это все, — отмахнулся Витовт Бертольд, рыцарь Ордена Пылающей Розы. Неожиданно закашлялся, лишь чудом не сплевывая весь с таким трудом влитый в себя сидр.

+2

4

Люди всегда любили праздники.
Даже во время чумы, войны, голода и погромов. Им всегда нужен повод забыться, сказать себе, что все когда-нибудь станет лучше. Что заживут здоровее. Станут богаче. Перестанут умирать, словно мухи. И урожаи начнутся, и государи миры заключат.
И что сказать, это хорошая и важная часть жизни, праздники-то. Без них человечество давно бы погрязло в пучине уныния, апатии и неспособности толкнуть себя на подвиги из-за чувства безысходности, маячащей впереди.
Любил праздники и Геральт, но по-своему. Он не любил светские рауты, ему куда ближе была компания трактирных забулдыг и краснолюдов. Он редко участвовал в гуляниях. Зато у него всегда находилась работа, которая вела к деньгам, которые вели к спокойной жизни в течение пары недель.
В этот раз он прибыл на Мидинваэрн с Трисс, едва не опоздав. Их приключения в Туссенте длились немного дольше, чем предполагалось, да и они бы так или иначе не успели пожаловать в Новиград человеческими, привычными способами. Пришлось терпеть телепорт. Неприятно, но не смертельно.
Вообще, оказались они в вольном городе прошлого дня, успев понаблюдать малость за подготовкой праздника. Просидевшему под домашним лечебным арестом почти всю предыдущую неделю Геральту хотелось немного развеяться, даже прогуляться по городу, возможно. Спуститься, выпить. Даже работу поискать. Наверняка объявлений у таверны сейчас много висит. Большинство будут, как всегда, ложной тревогой - сколько же раз ему приходилось пояснять, что сопящий голос за стенкой - это сосед, который эту самую стенку скорее всего сам и раздолбил, либо что стоны в саду - не призрак, а скорее всего тайно встречающиеся молодые.
Но никогда праздники не проходили тихо и гладко.
Геральт застегнул куртку и поправил ножны на спине.
- Я пойду прогуляюсь. Работу поищу. Заодно и проветрюсь, а то заплесневею в четырех стенах скоро. Пойдешь со мной или тут останешься?
Вопрос был обращен к Трисс. Они все еще не разбежались в разные стороны по своим делам по одной простой причине - у беловолосого ведьмака все еще было множество вопросов касательно его прошлого, а чародейка не слишком торопилась вываливать на него всю информацию разом.
Он остановился у двери.
- Если захочешь, догоняй меня. Я пока покручусь здесь, на площади.
Не отходя далеко от корчмы.
А народу-то на улице! Тьма. Несмотря на тяжелое время, холода и нехватку еды и других товаров, они праздновали. Они радовались.
Они надеялись на лучшее.
Геральт не мог им помешать. Он не хотел им помешать. Зато он мог попытаться поспособствовать хорошему настроению, решив чью-нибудь проблему.
В конце-концов, это его работа.
Доска объявлений встретила его кучкой мятых, неаккуратных, исписанных кривым почерком листочков, и парочкой больших, изукрашенных объявлений и оповещений от городских властей и богатых торговцев. Для начала он попытался хотя бы разобрать все эти почерки.
А небо все не светлело. Все не давало людям надежды.
Ведьмак лишь хмыкнул под нос.

Отредактировано Геральт из Ривии (2016-07-25 22:46:59)

+6

5

Шани относилась к праздникам довольно скептически. Не то что бы она их не любила, но и особой нужды в них не питала. Скажем так. Шани относилась к праздникам никак. Но пропустить один из главных праздников она просто-напросто не могла. Возможность познакомиться с новыми интересными личностями, встретить старых друзей и знакомых.
Да и, по мнению девушки, лишний медик на пьянке никогда не помешает. Мало ли что. Вдруг кому то плохо станет от алкоголя. Или кому-то станет плохо от того, что тот, кому  стало плохо от алкоголя, сделал плохо другому человеку. Короче, всякое бывает.
Девушка прибыла в город  примерно за час до начала праздника.
Так. Время еще есть, можно пройтись по Новиграду, может чего и прикуплю.
На самом деле «прикуплю» это громко сказано. Шани – медик доброволец. Зарабатывает на жизнь тем, что ее вызывают как приходящего врача те или иные люди. На жизнь хватает, но особо не разгуляться. Так что это «прикуплю» превратилось просто в прогулку по холодному городу в лютый мороз.
Час, проведенный в Новиграде, прошел незаметно. Улицы стали постепенно пустеть, потому что все жители рванули в таверну «Светоч негасимый» на большое гулянье.
Ну что же. Вперед на праздник. – Как оказалось, Шани не так далеко ушла от таверны, или же улицы Новиграда так построены, что можно быстро придти туда, куда тебе нужно. В общем, девушка не опоздала и нашла укромное местечко себе в уголке таверны.
А теперь давайте сделаем ставки, через, сколько здесь появится Лютик, и сколько девушек его будет окружать? – От этих мыслей девушка даже немного рассмеялась. Тихонько, что бы никто не подумал, что у нее психическое расстройство, но мысли явно подняли настроение. Ну действительно, крупный праздник, на который съезжается большое количество людей, а тут не будет Лютика? Бред. И Лютик без женского окружения – не Лютик.
Шани перескакивала взглядом с одного гостя таверны на другого. И тут ее глаза привлекла фигура. До боли знакомая фигура. Высокий рост, кожаные штаны, два меча за спиной, седые волосы…. Шани осматривала фигуру, как описывается в какой-то книге, медленно поднимаясь все выше и выше. Фигура поворачивается в ее сторону, но не замечает.
Геральт?!Но он же. Да как же. Он, конечно ведьмак, но его же вилами проткнули? Или это магия чья-то? Ладно, воспринимай, Шани, это как должное. – Шани еще пару минут наблюдала за Геральтом, но потом все-таки отвела взгляд. Девушка никогда не любила быть навязчивой. Особенно с Геральтом. Особенно учитывая пару событий из их жизни.
Шани продолжила изучать каждого входящего в таверну гостя. Следующей, на ее глаза попалась Трисс Меригольд.
Ничто не меняется. Где Геральт, там и Трисс. – Шани вздохнула и стала смотреть куда-то в другую сторону.. в пустоту, потому что в голове у нее вспыхивали различные воспоминания.

+5

6

Мир, в котором волею случая и сил, вызвавших однажды Сопряжение Сфер, родился Ричард, был... прекрасным. Удивительным. Волшебным. Чудесным. Особенно в такие дни, как этот. Дни и ночи, полные огней, музыки, света, голосов, радости. Ричард никогда не променял бы шум людских городов на тишину и мрачность одиноких склепов или пещер, не смог бы жить так, как те, кто застыл во времени, будто муха в янтаре, и год за годом киснет в одном и том же унылом месте. Да, толпа развеселых гуляк с легкостью могла превратиться в толпу линчевателей, но, во-первых, пусть попробуют его сначала раскрыть, а раскрыв - догнать. А во-вторых, если постоянно об этом думать, то перестанешь чувствовать вкус жизни и превратишься раньше времени в нервного, скрытного параноика, не способного хоть на какую-то творческую мысль или эмоциональную вовлеченность в происходящее. То есть в старого пердуна, которые, по словам матери, гораздо более деликатным, сидят по по пещерам и только чешут себе...
Ричард понял, что его заносит. По случаю праздника он позволил себе немного выпить - долго ли умеючи: мгновение гипноза, слегка надрезанная вена, строго поперек, не вдоль, несколько глотков теплой и соленой жидкости, аккуратная давящая повязка на руку и напутствие "идти с миром" все еще находящемуся в прострации горожанину. Некая Стефания однажды говорила, что когда кто-то пьян, проступает его истинная сущность. Кто-то становился злым и буйным, кто-то болтливым, кто-то похотливым, а Ричард... он становился немного сонным, добрым и иногда романтичным.
Еще и погода была пре-вос-ход-на-я. Темные тучи, закрывающие небо, все-таки пропускали немного света, чтоб тени от факелов не были такими уж резкими, и в то же время давали такое мягкое и рассеянное освещение, что тени не было ни у кого. Можно было вообще не дергаться и не оглядываться, гулять с осознанием полной и абсолютной безопасности. И офигенности.
Ему определенно сегодня везло. На одной из улиц вампир заприметил уличных музыкантов, встревоженно обсуждающих что-то между собой. Они осматривали руку одного из них, того, что музыкантом не был, и до вампира долетели слова девушки-флейтистки:
- Я же тебе говорила, что на таком морозе это дурная идея. Ну посмотри, еще бы немного, и ты лишился бы пальца! Не мог хотя бы мячи взять?
- Простите, - вмешался Ричард, подходя. Глаза его блестели от радостного возбуждения. - Я очень сильно прошу прощения, но скажите, вы... вы ведь о жонглировании говорите, да?
Девушка, отчитывающая жонглера, нахмурилась, но неуверенно кивнула. Другой из артистов, державший под мышкой несколько длинных ножей, нервно переступил с ноги на ногу.
- А кто спрашивает и чего надо? - спросила еще одна женщина, самая старшая из всех.
- О, извините, я забыл представиться. Рик Фери мое имя, я несколько лет назад был цирковым артистом, жонглером, и...
- И чего тебе тут надо, наниматься пришел? - неприязненно перебила старшая. - Самим есть нечего, чужих привечать не станем.
- Нет, что вы, но, если бы вы позволили мне присоединиться к вам на этот вечер! Хотя бы на пару часов! Я не потребую своей доли, я даже заплачу. Просто разрешите.
Музыканты переглянулись, после чего девушка вынула из сумки несколько шариков и протянула их Ричарду.
- Ножи Юзеф кому попало не дает, но на, попробуй, покажи что можешь!
Он показал. Жонглер, которому перевязали руку, вскоре взял бубен, и хоть приглядывал на приблуду косо, но смолчал. Вскоре вся процессия двинулась по улице, играя на ходу. Вампир шел чуть в сторонке от всех, но впереди, жонглируя сразу несколькими разноцветными мячиками, выписывая ими круги и восьмерки. Мелодия захватила его, заставила впасть в нечто вроде гипнотического транса. Мячики в руках летали как завороженные.

+5

7

Из цветастой толпы выбивалась особо другая цветастая толпа, своими пестрыми красками затмевая всех прочих. Было в этой кучке танцующих, горланящих песни, смеющихся и покачивающихся в пьяном такте нечто такое, что можно назвать как завораживающим, так и пугающим. Издалека глядя на сих, можно было отметить, что выглядят они и впрямь ярче прочих, но коли ближе подойти, то могло стать не по себе: разрисованные углем глаза, висящие на боку сушенные травы и черепа мелких грызунов, разного рода побрякушки, которые уважающий люд на себя не нацепит. Большие сапоги, большая одежда, и все такое несуразное - кучка будто высмеивала тех, кого люд боялся, а власти ненавидели. То бишь, разбойников, головорезов, криминальных личностей и прочее отребье.
- Пусть нету ни кола и ни двора-а-а, - выводил мелодичный, лощеный водкой и наливочкой, голос из этой кучки, спрятанный за телесами и росписью, которой никак иначе, кроме как грязью, и не обозвать; сверкал владелец того голоса бордовой шапочкой с белым, под стать нетронутому снегу в полях, пером. Кучка размалеванных да устрашающих подхватывала и горланила на разные лады, нестройно, фальшивя, но заводила пел чисто, пел хорошо, так, что верилось, будто у него есть какое-то понимание о том, как надо петь так, чтоб пронзало душу.
- Зато не платят королю налоги
Работники ножа и топора,
Романтики с большой дороги.
- Рома-а-антики, - вопили и женщины, и мужчины, вопили нескладно, но зато от самого сердца, - с большой дороги!
Отплясывали под задорные звуки лютни и визжащие трели флейты, которая угодила в плен к какому-то извращенцу с той самой большой дороги, впервые эту самую флейту в руки взявшему, но никого сие не смущало: всем весело было, ибо заводила, словно зная, как следует толпу заводить, выводил слова песни озорной дале.
- Не-е же-елаем жить, эх! - и все разом эхнули, - по-другому! Не-е же-елаем жить, ух! - и все разом ухнули, - по-другому!
Мелодия задрожала, завихрилась, будто метель, закрутилась, и вся кучка разукрашенных, размалеванных "разбойничков закружила вокруг барда, распихивая прочих гуляющих. Кто был возмущен, кто ошарашен, но большинство поглядывало на сих безумцев с искрой интереса и тенью улыбок на лицах.
- Ходим мы, по краю ходим мы, по краю, ходи-и-им! - хором вторили мелодии, словам и заводиле. - Ходим мы по краю родному!
И тут малая толпа расступилась, и из нее показался вельможа. Ах нет, обознались - какой-то пестрец, вцепившийся обмерзшими пальцами в лютню тончайшей эльфийской работы. Подернутые морозцем розовые щеки возвышались над мехом чернобурки, а поблескивающая парча на руках выглядывала из прорех в шубейке занимательного покроя. Его будто вытащили из теплой постели, надели шкуру огромной черной лисы да заставили садить голос на морозе. По осоловевшему взгляду и двух девушках в цветастых юбках, громко смеющихся да подпевающих невпопад, что поддерживали барда и не давали сделать и шагу в сторону, так прямо и казалось. А третья девушка со жгучим взором, кружившаяся чуть впереди барда, постукивающая в бубен, словно бы намекала - сделай бард шаг в сторону, и этим бубном получит в свой собственный.
Толпа медленно, но верно приближалась к таверне. Казалось, еще чуточку, и сметет толпа двух одиноких стражников, возле той таверны прогуливающихся, но не случилось того. Потому что зоркий глаз барда, прочищавшего горло вовремя поднесенным бурдюком с водкой, увидел кое-что, чего видеть не должон.
- Пр... - запнулся Лютик, впервые в жизни запнулся, да так, что чуть и лютню из рук не выпустил. Мотнул головой, позволив улыбнуться себе, увлекательно продолжил. - Прохожих ищем с ночи до утра, чужие сапоги натёрли ноги...
И тут уж его голос потонул в воплях сопровождающих.
- Работникам ножа и топора, р-р-романтикам с большой дороги!
Белая голова затерялась в толпе. Лютик вытянул шею, чтоб увидеть, чтоб разглядеть. Но как же, видел, разглядел! Девица слева дернула барда, ослепительно улыбнувшись. В глазах красавицы сверкали молнии. Юлиан улыбнулся - лучезарно, от души, но в глазах его было напряжение, с которым не сравнится ни одна струна. Не вырваться ему пока, не сунуть нос в толпу, где мелькнул, где показался!.. А, может, от водки, что не заглушала страх, то причудилось? Накатила на Лютика гнетущая печаль, но он запел - ярко, звонко, не жалея ни струн, ни голоса; запел так, как только бард может запеть, когда ему тошно на душе, но вокруг праздник, и потому петь надо так, будто помирает он не от ножа в боку, а от счастья в сердце.
- Ходим мы, по краю ходим мы, по краю...
Закружились люди, засверкали пятки, послышались вскрики, потонувшие во всеобщем празднестве.
Лютик, без шубы, зато с шапочкой, лютней и головой на плечах, припустил на площадь. Замелькала темная парча средь людей и скрылась из виду. Негодующе замахали руками три девицы, которых он покинул; мужики, не сразу сбросив с лиц выражения благостное, похватали с поясов дубинки и медленно, пьяно покачиваясь, ринулись в толпу.
Ежась от мороза да холода, от любопытствующих взглядов окружающих, бард наконец дорвался до доски объявлений. Так и есть! Стоит, понимаешь, с белой своей головой, в броне этой своей, в общем, весь такой свой Геральт, чтоб его!
- Геральт! - просипел Лютик, вцепившись ведьмаку в плечо закоченевшими пальцами. - Геральт, ты живой!.. Ох, благая Мелитэле, ты живой.
Ощупав плечо мало что ощущающими пальцами, Лютик то ли всхлипнул, то ли шморгнул носом.
- Геральт, мне нужна твоя помощь. Срочно! Или мне голову с плеч, или я замерзну тут нахрен. Спасай!

+8

8

Трисс планировала посетить праздник в Новиграде ещё до встречи с Геральтом. Она собиралась направиться туда сразу из жилища Фрингильи. Однако, судьба распорядилась иначе. Ей пришлось срочно выехать в Боклер по очень важному делу, которое, к слову, так и осталось невыполненным. Встреча с ведьмаком и последующая за всем этим заварушка, отодвинули всё на задний план, и, неожиданно, привели чародейку в Новиград в столь приятной компании.
Они остановились на постоялом дворе, тут же, в таверне «Светоч негасимый» и планировалось большое празднество. Помещение преобразилось, не зря вчера трактирщик гонял девок, не зря они развешивали по стенам то, что считается неотъемлемой частью этого языческого праздника. По мнению Меригольд - всякий мусор. Но сейчас она была готова терпеть даже эту блажь народа, слишком уж чудное у неё сегодня было настроение. И виной тому Геральт, который чувствовал себя всё лучше и лучше. И вот сейчас, кажется, снова предпринимает попытку удрать от её заботы и лечения.
- Я пойду прогуляюсь. Работу поищу. Заодно и проветрюсь, а то заплесневею в четырех стенах скоро. Пойдешь со мной или тут останешься?
Чародейка улыбнулась, понимая, что он явно засиделся в четырёх стенах, ему не терпится пройтись, найти парочку приключений, которые возможно кончатся не то чтобы очень хорошо. В этом был весь Геральт.
- Иди, я пущусь следом. Тоже хочу посмотреть что там происходит.
Она отыскала свою сумку, вытащила туда пару баночек, и занялась тем, что так любили все чародейки - своим внешним видом. Хоть она находится сейчас в занюханой таверне, но всё же не может позволить себе выглядеть недостойно. Наложив помаду, она посмотрела на волосы, которые свободно падали на плечи. Пожалуй, слишком уж свободно - решила она. Это мы поправим.
- Готово! - Трисс улыбнулась своему отражению. - И вполне не плохо.
Она всегда объективно оценивала свою внешность, и знала, что вполне может не прибегать к дорогущей эльфийской косметике, однако тогда, она совершенно потеряется на фоне прекрасных чародеек, а этого ей совсем не хотелось.
Меригольд спустилась в зал таверны, огляделась по сторонам. Всё как обычно, разношёрстный люд, гомон, спиртное течёт рекой. Ведьмак обнаружился у доски объявлений. Трисс не стала его беспокоить, подошла к стойке, попросила вина, и продолжила осматриваться по сторонам - наверняка, кто-то из знакомых появится.

+5

9

К праздникам обновили шибеницу. Ее предшественник — грубый, изношенный регулярной эксплуатацией призрак военных дней — давно перестал отвечать запросам времени. И как символ торжества закона над беззаконием, и как характерный для панорамы города декоративный элемент. Во всяком случае именно такую позицию выдвинул Эмиель Регис, философ, ментор, широкопрофильный эксперт, с любопытством поглядывая, как игриво и даже затейливо поверх новенькой П-образной перекладины высовываются две башенки городской ратуши и некое безобразие, в котором не без труда угадывался в теории должный поражать мощью и филигранью конструкции, на деле — серый, громоздкий, похожий на кабачок в агонии престольный минарет. Что не отменяло главного, почти сдержанно констатировал Эмиель Регис, философ, ментор, широкопрофильный эксперт: благодаря композиционному решению модернезированная шибеница производила прямо-таки колоссальный, титанический, неистребимый из памяти, идеологически правильный эффект.
Небо казалось свинцовым. Холод стоял зверский. В кои-то веки, изменив традиции, не падал драматический снег.
— Говорить буду я, — прервав долгое молчание, начал Эмиель Регис, оставляя позади небывалой мощи композиционное решение, включая городскую ратушу, знаменитую шестью кариатидами с ликом одухотворенным, но скучным, пресным, абсолютно одинаковым на всех.
— Во-первых, постольку, поскольку все еще надеюсь: Эрин не утратила ко мне доверия. Во-вторых, в случае ошибочности первой теории, залечить несовместимые с жизнью механические повреждения без потери времени и, что важнее, финансовых средств могу только я... Нет, Фил, нет... Эрин, хм, прекрасный человек. Отношения, которые нас связывали... Вдобавок, моя смерть... Честно признаться, не имею ни малейшего понятия, слышала ли она о ней или нет. Тпру!
Пегий жеребец по имени Лианкуро замер. Регис спешился.
— Добро пожаловать, Фил. Наша конечная цель.
Лавка древностей. Знаменитый на весь Новиград антикварный магазин выглядел в точности так, каким он его запомнил. В ту, последнюю встречу с Эрин.
Когда хотел было, но так и не осмелился забрать очень важный, очень нужный, знаковый, безусловно, фикус.
Сегодня повод, по счастью, был иным. Флейта Бересты.
— Говорить буду я, — повторил Эмиель Регис, философ, ментор, монстр, вампир, прекрасно понимая: не бывает срока давности у предательства серьезной по-настоящему любви.
Небо хмурилось. Холод стоял зверский. Оттягивала левую ладонь флейта Бересты.
— Все же возьми ты, — выдохнул Регис, протягивая флейту Феликсу, опуская ладонь на мертвецки холодную ручку двери.
А где-то в там, в отдалении стучали молотами плотники, даря Новиграду новое воплощение торжества закона над беззаконием, виселицу, красивую, гладкую, блестящую, из лиственницы — символ прогресса и мира, по-прежнему жестокого, но хотя бы без войны.

+8

10

Вежливость - понятие относительное.
Вежливо целовать руку знатной даме на светском приеме, да сдабривать это комплиментом. Вежливо драться с пьяным краснолюдом на кулаках, а после распить еще бутылочку водки. Вежливо пронзать своего злейшего врага и обидчика на дуэли.
Невежливо внезапно, без предупреждения хвататься за плечи незнакомых людей, будто бы они твои закадычные друзья. И начинать орать им в ухо при этом.
Впрочем, этот мир уже много лет как позабыл о вежливости. Иногда это бывало даже к лучшему.
Геральта искренне удивило такое поведение мужика в бордовой оперенной шапочке. Ведьмак обернулся к называвшему его по имени незнакомцу и смерил его взглядом. То ли гастролирующий артист, то ли представитель самой что ни на есть местной богемы, то ли просто одиозная личность... Несколько менее смущал факт, что он знал Геральта по имени - как оказалось, о нем слыхали многие. Чересчур многие, на поверку.
Что ж, видимо, объявлениям придется подождать.
- Живой... Одеваться теплее надо было, милсдарь, я не портной. - мутант пытался понять, почему вцепился этот человек именно в него. - От чего спасать-то? Ты кто?
Он медленным, но уверенным движением отнял чужую руку от своего плеча. Личное пространство - огромное сокровище практически для всех. Ведьмаки - не исключение. Особенно с их образом жизни и обращением, к которому они привыкли со стороны простого люда.
Геральт приметил толпу, которой ранее на площади не было. Они пели песни, плясали, всячески сотрясали воздух и старались, чтоб в нем ни на мгновение не повисла тишина. Чем еще в праздники заниматься? Или этим, или напиваться в ближайшей корчме. А коль напьешься, так и вовсе вариант один остается. Этим, вполне вероятно, уже хватило.
Заметил он и людей с дубинами, разыскивающих чего-то в этой самой толпе. Парочка шагали в сторону монстробоя и его неожиданного собеседника.
Он не был в настроении влипать в неприятности с какой бы то ни было толпой.
Выяснить же, кто таков этот мужчина в шапочке, и чего он хочет, желательно поскорее.
Уж больно это напоминало очередную историю в духе "Ты меня не помнишь? А я тебя помню! Ты был моим другом!"
Определенно, наличие проблем с памятью накладывало множество неудобств в жизни.

+4

11

Почти забытое ощущение и старые воспоминания. Улыбка матери, ее идеальное  "колесо", переходящее в шпагат на слабо натянутой веревке. Ловкие, кошачьи движения, грация и удивительная гибкость - мать всегда знала, как поразить зрителя, как заставить его зажмуриваться от волнения и ахать от изумления, как заворожить его танцем своего тела, ловкого, послушного и такого хрупкого на вид. И отец, улыбающийся своей неизменной ухмылочкой, за которой скрывались острые зубы, отец, который так любил показывать фокусы, любил купаться в лучах всеобщего внимания, любил, черт бы его побрал, жизнь во всех его проявлениях, но был так слаб относительно одного из этих проявлений. Кровь. В то время он пил только по полнолуниям, редко и осторожно. Маленький Рик Фери уже знал запах крови и даже попробовал ее на вкус - однажды, когда помогал разбившей коленку Монни, дочке дрессировщика, он украдкой облизнул пальцы. Но он не знал, к чему этот странный, так трудно добываемый напиток приведет его отца.
Он тогда еще ничего не знал. Знал только мелькание разноцветных шариков в своих руках. Чувствовал их, даже когда отпускал, словно они были продолжением рук, словно не теряли контакта с кожей ни на секунду.
- У тебя здорово выходит! - сказала Найна, флейтистка, пряча руки вместе с флейтой под кожушек и притопывая на месте в паузе между песнями. Они все уже согрелись стаканчиком крепкого самогона, выпивка прогнала озноб и развеселила душу, но полностью побороть стужу не смогла. 
- Да уж, похоже, и правда не сбрехал благородный господин, - хмыкнула Мадонетта, старшая в группе, но это ее высказывание было почти похвальбой.
- И не мерзнешь, у Юзефа-то вон руки совсем замерзли, - заметила Найна, и это было ошибкой. Жонглер неприязненно посмотрел на Ричарда и потянулся за ножами.
- Я редко мерзну, - заметил вампир. - Здоровье хорошее.
- Юз, не надо! - тут же забеспокоился парень со скрипкой, заметив движение жонглера. Но тот уже сунул длинные ножи вампиру.
- Ну-ка, покажи, насколько хорош.
Что-то в его тоне намекало Ричарду, что надо бы попробовать, подставить руку, а потом с извинениями и чувством собственной неправоты уйти. Но внутри бурлила выпитая кровь, и желание произвести впечатление оказалось сильнее. Ричард взвесил ножи в руках, проверил баланс, подбросил один для пробы и начал осторожно подбрасывать. Вокруг на некотором отдалении начала собираться толпа зрителей. Кто-то свистнул, подбадривая.
- Тьху, разве ж это... - начал было Юзеф, но его глаза расширились, когда ножи завертелись, побрасываемые высоко, точно и сильно.
- Ну-ну. Отдай сюда, а то порежешься, - угрожающе прозинес Юзеф. Ричард мотнул головой, отступил на шаг. У него не было еще ножей, чтоб добавить, но он начал их по-особому заворачивать. Ножи были не очень острые, не так чтоб идеально сбалансированные, но он справлялся. Руки вспоминали нужные движения сами.
- Дай сюда! - рыкнул Юзеф. Вампир только головой качнул, самодовольно усмехаясь.
- Твою мать кобель драл, я сказал, дай! - жонглер, успевший опрокинуть пару стаканчиков, протянул вперед руку, то ли собираясь перехватить ножи, то ли решив прямо сквозь преграду из лезвий добраться до горла, как он теперь представлял, обидчика. У него почти получилось, и получилось бы, не подбрось вампир ножи особенно сильно. Из-за движения Юзефа Ричард не справился, не смог вовремя перехватить падающий нож и тот, развернувшись в полете, черкнул по руке жонглера у самого запястья, оставив длинный глубокий след, тут же налившийся кровью, как русло реки наливается водой.
- Ой мама! Юзеф! - вскрикнула Найна. Юзеф тупо покачнулся и посмотрел на свою руку. Кровь лилась на землю непрерывной струйкой.
- Лекаря! Есть тут лекарь? - закричала Найна. Зрители таращились на нее, иногда переглядывались, но никто не спешил на помощь. 
- Юзеф, рукав подними, - сказала Мадонетта, пытаясь перехватить руку . - Ай, да закатайте ему этот чертов рукав! Боги, есть у кого-то нормальная тряпка? Надо стянуть рану.
- Я не хотел, - сказал Ричард растерянно. - Он сам полез, я не...
- Заткнись!

Отредактировано Ричард (2016-08-06 22:06:19)

+4

12

Народ все прибавлялся и прибавлялся. Можно было пойти поздороваться со всеми старыми приятелями, завести новые знакомства, но Шани было просто лень. Она сидела  в отдаленном углу таверны так, что от входа можно было заметить только выделяющуюся копну рыжих волос, а лицо разглядеть было сложно. Пальто девушки находилось между ней и стенкой таверны, так что бы спина не натиралась об острые и зазубренные углы бревен, из которых было сделано заведение.
Шани сидя и не спеша попивала бокал какого-то напитка, с которым ее встретила официантка.
Надо же, в этот праздник даже вложились, что бы люди отдохнули от драк, войн и болезней и могли наконец-то расслабиться. Медичка молча наблюдала за всеми входящими в таверну людьми. Через приоткрытую на время дверь, а Шани сидела ровно напротив входа в таверну, она заметила, что на площади собралось уже изрядное количество артистов. Там были и жонглеры, и шуты, и артисты. Но выходить на улицу, что бы посмотреть на всех выступающих, девушке не хотелось. На улице было холодно, чертовски холодно. Ее работа и так была непрерывно связана с неудобствами и дискомфортом, поэтому просто хотелось посидеть спокойно в тепле и уюте. Нет, она не нелюбила зиму, просто работать в это время было не очень приятно.
Время щло, желающие попраздновать и напиться все прибавлялись, а место и кислород в таверне все уменьшались.
Если так и дальше пойдет, то скоро тут вообще нечем дышать будет. А еще через два-три часа добавиться запах перегара. Мда, праздник-праздником, но у всего есть свои отрицательные стороны. – Шани немного усмехнулась про себя, но не успела она переключиться на что-то новое, как в таверну забежал маленький мальчик с криками и довольно сильно испуганным лицом. «Лекаль! Тут есть лекаль?». Как бы девушке не хотелось ничего делать, но она – врач, и помогать людям – ее обязанность. 
-Я - лекарь, веди. – Шани быстро поднялась со скамейки, забыв даже прихватить свое пальто, не дальновидно, но если кому-то плохо, то у Шани отрубался мозг от всего, что связано не с медициной. Мальчик взял медичку за руку и потянул за собой на площадь, где вокруг кого-то столпилось определенное количество людей. Паренек был довольно шустрый и Шани приходилось за ним практически бежать, она не смотрела, кого и как она задевала, да и плевать было, но пробегая за парнишкой через людей, Шани случайно в кого-то все-таки врезалась прилично.
-Черт. Извините-извините, я не хотела, я очень спешу, там челове… - Девушка не договорила, так как она подняла глаза и увидела того, в кого врезалась. Перед ней стояли никто иные как Геральт из Ривии и сам маэстро Лютик.
-Геральт? Лютик? Рада видеть. – Быстро пролепетала медичка. – Я спешу, там человеку плохо. – Шани помахала им рукой и быстро ринулась к кучке зевак, где стоял тот самый проворный парнишка.
-Я медика пливел, лазойдитесь! – Мальчик пытался всеми силами раздвинуть людей, что бы они с Шани могли протиснуться, поэтому рыжеволосой медичке пришлось помочь парню, который явно не справлялся, да и куда ему, с его-то габаритами.
Ничто так не выделяется на белом снегу, как кровь. Алая кровь, которая сочилась из резаной раны пострадавшего.
-Привет, не волнуйтесь, я – медик, зовут Шани.  – Девушка опустилась на колени перед потерпевшим.
-А ты неплох, дожонглировался?  - ухмыльнулась Шани, приметив ножи, которым явно в этой толпе пользовались, что бы развлекать собравшихся. Девушка сняла с пояса сумочку, в которой у нее всегда при себе было все, чем оказывать первую помощь.
-Вот дура! Ткань не взяла. Ладно, разберемся. Кровь не фонтанирует, но и не ползет как черепаха, давящей повязки вполне достаточно будет. Подержит кто сумку? – Шани стала смотреть по сторонам, ища взглядом человека, который будет по ближе.
-Вот вы! Подержите, пожалуйста, а то все лекарственные травы размокнут если сумку на снег положу . – Шани обратилась к молодому человеку в коричневой куртке, стоящему неподалеку.
-Спасибо. Так. Придется чем-то жертвовать. – Шани ловким движением оторвала два рукава своей кофты.  «Зато у меня теперь майка» - Усмехнулась уже  про себя девушка. Один рукав она сложила в несколько раз, а другой разорвала так, что бы сделать подобие бинта. Следующим движением Шани достала спирт из сумки, и обильно смочила ту часть, которая была сложена в несколько раз.
-Потерпи, потому что сейчас будет неприятно. – Шани вытерла кровь, которая успела уже натечь, чистым снегом. Сворачиваемость у парня была хорошая, поэтому кровотечение постепенно успокаивалось. Медичка приложила смоченную тряпку к ране, а другой быстро и туго, но так, что бы не перетянуть, перевязала рану.
-Вот так вот лучше. – Шани мило улыбнулась. – До свадьбы заживет. Такс. А теперь может мне кто принести пальто, а то что-то прохладно.А я его в спехе забыла в таверне, кажется. – Девушка поднялась с колен и отряхнула снег со своих штанов.

+4

13

«Благородная дама, шулер, вампир и таинственная дудка. Да мы не просто компания, мы почти настоящий балаган»,- иногда отмечал про себя Фил, ухмыляясь. И неизменно делал вывод, что это очень даже неплохо. И для посещения праздничного Новиграда подходит как нельзя лучше.
Праздник витал в воздухе. Его дух ощущался в песнях и плясках пестрой толпы, кружащей по площади, в запахах, в болтовне проходящих мимо людей, в украшениях, сплетенных, вырезанных или просто неведомо как слепленных с разной степенью искусности, но неизменно высокой степенью душевности. Даже стук молотков с шибеницы казался каким-то веселым. В особенности тому, кто не раз чуть не оказался на ней, но, тем не менее, мог со всем правом радоваться жизни до сих пор.
Впрочем, сейчас Фил ловил себя на мысли, что чем ближе они приближаются к месту назначения, тем больше торжественности вместо веселья приобретает их компания. Даже лошадь, медленно шагающая по забитой народом улице бок о бок с пегим конем Региса, временно утратила свою обычную разговорчивость и проявляющуюся всегда некстати норовистость. Ладную длинногую кобылку вороной масти с единственным белым «чулком» на правой передней, звали Василька, в сокращении Васька, как по секрету поведал сынишка продавца. Видимо, когда-то у пацана были трудности с определением пола жеребенка, а после перезывать было поздно. Да и Фил, отчасти из-за того, что не придавал значения, отчасти из-за забавности, не видел препятствий к тому, чтобы имя сохранить.
К моменту, как Регис заговорил, торжественность достигла такой силы, чтобы воцарилось относительно долгое молчание. По сути, Фил не стремился заполнить повисшую паузу, понимая, куда и к кому они едут. Один намек – и он бы остался с Берестой-Амелией в аустерии. Но намека не последовало, так что он сопровождал Региса и таинственную дудку в антикварный магазин. Будет любопытно узнать, насколько ценна эта штуковина. Как и, чего уж там, познакомиться с прекрасным человеком, а заодно большой вампирской любовью Региса, непонятно насколько бывшей.
- Не сомневаюсь, что прекрасный,- хмыкнул Фил, что могло означать как, собственно, насмешку, так и товарищеское ободрение.- Во всех отношениях и независимо от любых отношений. И верю, что не дойдет до механических повреждений. Жаль, если будет разгромлен такой славный магазинчик,- он и впрямь рассматривал лавку древностей, у которой они остановились, что могло быть проявлением как тактичности, так и всамделишного любопытства к архитектуре.- Говори,- согласился Фил, все еще не пользуясь возможностью дополнить известную ему карту эмоций Региса. Интересно, хозяйка уже чует, что за посетитель к ней явился? Флейту он принял уже молча и вторым шагнул через порог магазина. Намека, что ему лучше подождать снаружи, тоже не последовало, скорее наоборот.
Говорить первым будет Регис. Не считая кобылки Васьки, которая, вдруг забыв о торжественности момента, по обыкновению тряхнула головой и оглушительно заржала, звонко постукивая ногой в «чулке» по брусчатке.

Отредактировано Феликс Фогг (2016-09-28 08:59:46)

+8

14

- Так, моя милая, - Эрин подняла глаза от листа тонкого пергамента, на котором как раз делала зарисовку небольшого кривого кинжала темного железа с рукоятью из драконьего клыка, похлопывая кончиком пера по губам.  – Так.
Carassius auratus, пуча глаза, стремительно навернула круг по аквариуму, и опять уставилась на вампиршу, активно работая жабрами. Раззявила рот, как будто хотела что-то сказать, замерла и мгновением позже боднула стекло, то ли отгоняя женщину от укромного местечка под корягой, то ли желая заглотить маленький волшебный огонек, зависший над чернильницей. Магию тварюжка не любила, хотя именно магия – неугасимый уголек, зачарованный магом в качестве благодарности за хорошую сделку, - поддерживала комфортную температуру за стеклом.
- И что же нам это сулит?
Золотой карась презрительно взмахнул хвостовыми плавниками и степенно удалился в выкопанную норку, всем своим видом показывая что ни выполнять желания, ни комментировать события, ни, тем более, давать советы не собирается. Эрин отложила перо, неторопливо вытерла платочком чернильные брызги с пальцев и встала из-за стола как раз в тот момент, когда внизу звонко и латунно звякнул дверной колокольчик.
Сегодня она в магазине осталась одна: Арника отбыла в Оксенфурт с небольшой миссией, зерриканец Зэв, подвязающийся охранником, а заодно являющийся звеном с преступным миром, канул, собственно, в преступном обществе, а полуэльф Ороен, незаменимый эксперт в истории культуры, вышвырнутый из университета за непреодолимую тягу к искусству, толкнувшую его на изображение в мраморе тогдашнего ректора в виде аллегорического сатира, тискающего не менее аллегорическую суккубу с личиком одной из студенток, преодолевал культурные преграды между оседлыми эльфами путем культурнейшего потребления пшеничного самогона, стирающего, как известно, все преграды и границы.
Подковки на каблучках степенно простучали по лестнице, свет волшебного огонька, плывущего за плечом женщины, отразился в натекшей с обуви гостей лужице. Она остановилась на последней ступеньке, чтобы хоть как-то компенсировать невысокий рост и иметь возможность смотреть на мужчин чуть свысока. Быстрым взглядом без особого внимания окинула незнакомца, имеющего физиономию афериста, прищурилась, изучая Региса. Если бы не донесшийся с улицы голос, с идентификацией могли бы возникнуть проблемы. Вампир выглядел немного нелепо, особенно его ученая, любящая занудствовать голова в лисьей шапке на блюде из мехового отложного воротника. Но ерничать не хотелось.
Потому что Регис выглядел как вампир. Как самый упыристый упырь, как свежеподнятый труп. Как недоубитый реликт Сопряжения Сфер в период активной мышечной регенерации.
- Здравствуй, Эмиель. Поговорим в кабинете. Вешалка за статуей Артинии Молящей, там, возле двери. Молодой человек, закройте дверь на замок, вам нужно повернуть вон ту ручку. Благодарю.
Золотой рыбке чужаки не понравились. Она метнулась из тени под корягой, подняв облачко из мелкого песка и боднула стекло, тараща глаза и растопырив плавники. А может, опять попробовала заглотить огонек.
- Не ожидала увидеть тебя так скоро после нашей последней встречи, - в голосе, против желания, звучала ирония.
Возле окна зашелестел жесткими листьями фикус.

Отредактировано Эрин Эанедд (2016-08-09 23:42:19)

+6

15

Одиночество, давно подозревал Эмиель Регис Рогеллек Терзиефф-Годфрой, бывает двух вариаций и, соответственно, двух сортов. Одиночество целенаправленное как защитная блок-реакция на этот безусловно враждебный, так или иначе, рано или поздно начинающий вытягивать из тебя куда большее, чем ты когда-либо в него инвестировал, в разы большее, чем ты когда-либо от него получил, этот, разумеется, бессердечный, абсолютно не способный довольствоваться малым большой крохобористый мир. И второе: одиночество вынужденное, своеобразная компенсация за годы, потраченные на осознание мало приятной, но много значащей константы и даже констатации — иногда, оказывается, единственный способ стать частью целого, по-настоящему влиться в коллектив — просто-напросто выйти из тени, опустить руки и сократить дистанцию между собой и зубьями вил. Колокольчик дзенькнул. Регис поморщился. Для существа мыслящего одиночество, давно подозревал вампир, не столько добровольный, инфантильный по сути отказ от общества, сколько осознанный, рациональной взвешенный выбор. Для существа мыслящего одиночество прежде всего — нежелание до конца дней своих заставлять спотыкаться о себя весь этот бессердечный, абсолютно не способный довольствоваться малым большой крохобористый мир.
Одиночество, Регис выдохнул, — это жизнь, жизнь самая обыкновенная, вероятно, не себе во благо, ну так хотя бы не во вред другим.
Пахнуло лавандой и цитрусовыми, взволнованно колыхнул листьями громадный, раскидистый фикус.
— Нет, Эрин, — приветливо улыбнулся Эмиель Регис, воскрешая в памяти идеологически правильную шибеницу, престольный минарет, городскую ратушу и шесть потрясающе камнелицых кариатид. Кариатид, которые наверняка бы треснули под тяжелым, полным Официоза взглядом Ее, некогда по-настоящему любимой женщины, той самой, разлука с которой кавалерийскими темпами сократила дистанцию между ним, Регисом, и полным фантастических откровений миром на острых кончиках зубьев крестьянских вил.
— Из уважения к твоим коврам, личному пространству и нашему общему времени, мы можем поговорить и здесь. Видишь ли, Эрин, волей случая к нам в руки попал один, мнится мне, довольно-таки любопытный музыкальный инструмент. А именно флейта. Если быть точным — сиринга. Как мне изначально показалось, эльфьей работы, надо думать, времен Лары Доррен. Однако, изучив инструмент внимательнее, я пришел к выводу: сиринга, конечно, сверх всяких похвал изящная, но все-таки имитация, подделка, творенье рук человеческих, пусть и весьма искусно стилизованное на эльфий манер. Что в общем-то ее уникальность только подчеркивает. Вдобавок, любопытное... пророчество. Честное слово, Эрин, я не видел ничего подобного за все мои до-о-о-олгие, очень до-о-о-олгие, порой насыщенные, порой чересчур насыщенные без малого четыреста тридцать лет. Ах да! Прошу прощения. Будьте знакомы: Эрин — Фил, Фил — Эрин. И, собственно, я, Эмиель Регис Ро... отдай ты уже наконец флейту даме, Фил.
Пахло лавандой и цитрусовыми. Где-то в отдалении, грянул бой молотков и стих. Одиночество, давно подозревал Эмиель Регис Рогеллек Терзиефф-Годфрой, — это всегда, без исключения осознанный, рационально взвешенный выбор. Потому что индивидуальность —  не главное. Главное, так или иначе, рано или поздно тебя отвергающий, и все же цельный, сплоченный, жизнеспособный, жизненно важный коллектив.
У Эрин по крайней мере всегда оставался торжественный, как поп в предвкушении аутодафе, мрачный, громадный, раскидистый фикус.
«А я, — улыбался про себя Регис, — что уже немало, со всей определенностью и трезв, и жив».

+6

16

В отличие от волшебного огонька, высокомерный взгляд вампирской хозяюшки Филу не понравился. Вроде и мимолетный, а вроде и с претензией на то, чтобы просветить насквозь. А в продолжение - распоряжение запереть дверь. Похоже, она ощущала себя королевой, неизвестно, только здесь, только при виде Региса или по жизни. Фил приподнял брови, уставив на нее слегка удивленный взгляд, но затем коротко улыбнулся, поровну вежливо и насмешливо, и повернулся к двери. Он не обратил внимания на то, каким случайным образом расположились пальцы на отверстиях флейты. Порыв зимнего ветра, стремящийся дунуть напоследок в щель закрывающейся двери, коснулся инструмента, создавая тихий, красивый и неуловимо тревожный звук. Фил пошевелил пальцами, отпуская их по одному и с любопытством вслушиваясь в странную морозную мелодию. Спешить ему было некуда, интереса к разговору, который властительница антикварного королевства собиралась устроить Регису в своем кабинете, он не испытывал. Зато сам цирюльник решил заговорить прямо здесь, притом сразу же о древней флейте. Надо признать, и правда очень странной флейте.
- Рад знакомству,- мимоходом кивнул даме Фил, повернувшись лицом и вниманием к вампирам. А затем чуть нахмурился и медленно согнул руку, поднимая таинственную дудку на уровень глаз. С видом не испуганным, но озадаченным определенно.- Не поверишь, Регис, не отдам. Никак не могу,- он еще раз напряг пальцы, пытаясь изменить их новое случайное расположение. И снова убедился в озвученном. Флейта вдруг потеплела, согревая слегка онемевшую ладонь, в древнем дереве будто ожил пульс, идущий вразнобой с его собственным. А тихая трель продолжалась уже без участия сквозняка. И становилась все менее тихой.

Отредактировано Феликс Фогг (2016-08-10 17:41:08)

+5

17

Обычно в это время ведьмаки уходят на зимовку. Например, в Каэр Морхен, как планировал это сделать Эскель. Он хорошо поработал и знатно порубил всяких страшных чудищ, но его планам было не суждено сбыться. Так уж получилось, что к середине лютых декабрьских морозов молчаливый ведьмак вынужден был найти приют в Новиграде. Да еще и в праздник, именуемый Йуле или, как его зовут эльфы, Мидинваэрн. А где праздник, там и выпивка. Где выпивка там и смерть. А где смерть... там и самое место для ведьмака.
Закутавшись посильнее в плащ, Эскель медленно ехал по направлению к городу.
- Ничего, скоро согреешься, - ободряюще прошептал он Васильку и потрепал его гриву. Конь лишь фыркнул и продолжил уныло идти сквозь снег. "Как-то неудачно получилось в этом году с зимовкой - слишком много времени потерял из-за последнего заказа. Кто же знал, что там все так плохо будет? Зато теперь кметы запомнят, что с предсмертными проклятиями шутки плохи..." - подумал Эскель, глядя на видневшиеся впереди ворота Новиграда. "Слыхал я теорию одного безумного колдуна, так тот все кричал о мировом потеплении. Дескать, каждый год зимы короче и теплее, а лето будет жарче и жарче. И вот что-то ни хрена я не вижу этого "короче и теплее", э? Недаром его с башни скинули потом..."
К счастью, он успел добраться до ворот прежде, чем окончательно околел. Ведьмаки они, конечно, покрепче обычных людей будут, но шанс превратиться в сосульку у них тот же.
- Ведьмак, э? Обычно в это время вас не видать, - удивился один из стражников, разглядев получше закутанного в плащ Эскеля.
- Да, есть такое, - не стал спорить тот. - А как ты догадался что я ведьмак?
Стражник ухмыльнулся.
- Дык, два меча и рожа что хоть детей пугай. Ясное дело, ведьмак.
"Действительно, кем мне еще быть с такой то рожей... ну если только покорять дворцовых дам и чародеек своим обаянием, ага"
Эскель никогда не обижался на замечания по поводу его внешности, больно глупо кривить на зеркало, если рожа действительно крива. А потому лишь слегка улыбнулся в ответ и поехал через ворота в город, где вовсю шел праздник. Праздник перед голодом и смертью, так часто посещающей этот мир.
- Ну что, Василек, пошли греться?

+5

18

Все миры были в чем-то похожи друг на друга — в то же время различались во всем. Так вышло за время их путешествия, которое с каждым пройденным миром становилось больше похожим на паническое бегство или гонку с самим временем, утекавшим сквозь пальцы (вот ирония, думалось ей! у нее, которую называли Владычицей Времени, его было совсем ), что Цири  подмечала различия, а Аваллакх всякий раз с настойчивостью ментора указывал на сходства. Жестокие, нелицеприятные сходства ее родного мира и всех прочих, где пустили корни люди, так похожие на ее родной народ, и чаще всего возразить ей было нечего. Впрочем, ровно до того момента, как не приходилось столкнуться с обратным: свидетельством человеческой доброты, когда она находит шанс проклюнуться из-под маски враждебности и безразличия, когда им приходилось сталкиваться с простой отзывчивостью и готовностью протянуть руку, как когда-то на далеком теперь уже Авалоне или в Камелоте, где к Цири, как нигде, были добры.
Оттуда пришлось уйти тоже.
Отовсюду, где ей казалось, она могла бы уже найти покой и обрести новый дом, приходилось бежать — чтобы не терзаться потом чувством вины за чужие смерти и чужое горе, когда гончие псы Эредина возьмут ее след.
Так происходило всегда и везде.
И в этом все миры тоже были похожи друг на друга — в любой из них Дикая Охота могла найти свой путь, и за это Аваллакх мог благодарить только самого себя, потому что он сам выучил Карантира и вложил в его руки огромное могущество, но не воспитал его ей пользоваться по назначению. Впрочем, ей ли рассуждать о назначении чужой силы? Она и своей-то до сих пор толком и не знала, а времени как следует обучиться у них все время не хватало, и Цири казалось, что теперь уже никогда не будет.
— Всегда хотела спросить, в каждом ли мире одинаковое небо и одинаковые звезды.
В этом мире небо до боли напоминало небо родного мира, казалось, даже звезды были такими  и складывались в такие же созвездия и целый россыпи. Аваллакх ничего не ответил ей на это, и это было привычно уже, спустя столько пройденных вместе миров, но когда эльф не отозвался и на ее оклик, Цири забеспокоилась. Последние месяцы (если можно быть уверенным, сколько на самом деле прошло времени в путешествии в пространстве и времени) они взяли за правило друг от друга далеко не отходить, потому что вернуться порознь никто из них не сумеет — обоим была нужна помощь друг друга, и порой ЦИри задавалась вопросом, кто же из них больше нуждается в другом и кто кого на самом деле использует. Эльф не отозвался и на второй оклик, и пришлось разыскать цепочку следов на снегу, которую уже почти замел горный ветер, пробивающийся в ущелье между двух горных склонов.
На всякий случай она достала меч из ножен — этот мир казался пустым и брошенным, но это всегда было обманчивое впечатление. Только те миры, что уже поглотили льды, накрыл и уничтожил Белый Хлад, действительно ни к чему было оружие, но здесь из-под снега пробивались первые весенние цветы, а ручьи в долине за спиной журчали в предчувствии первого тепла. В горах было холодно, но и тут из-под холода проступало то, что лед прятал зимой — древние камни, на которых Аваллакх сумел рассмотреть остатки каких-то знаков, очень древних, как он говорил, дышащих вековой памятью.
В этом ведь и была суть их пути отчасти. Идти по следам тех, кто до этого путешествовал по мирам свободно. По следам Аэн Ундод.
— Мог бы предупредить, что пойдешь изучать портал.
Цири недовольно скрестила руки на груди, но эльф даже не обернулся. Сияющий камень давал достаточно света, чтобы рассмотреть почти уничтоженные ветром и временем надписи, хотя она и не понимала, почему вообще нужно делать это ночью, если можно дождаться утра и рассмотреть все при свете солнца. Иногда ей казалось, что, несмотря на свой возраст и знания, терпеть и ждать Аваллакх совершенно не умеет,чего требует постоянно от нее. Терпения. Выдержки. Как будто за ним тоже не бежит через все известные миры Эредин и его рыцари. Не дождавшись ответа, Цири осмотрела старую, даже деревню, каменную арку, за которой гладкий до подозрительности камень преграждал путь. Аваллакх сразу сказал, что это старый портал, который не использовали много лет, очень много лет, с тех самых, как Аэн Ундод покинули этот мир по какой-то причине, не оставив после себя почти ничего, кроме старой навигационной подсказки в виде полуразрушенной башни на скале, которую они оставили позади.
— Все хочешь его открыть?
Эльф кивнул. Цири понимала. Возвращаться назад, через половину полупустого континента, где нет ни единого цивилизованного поселения, было тяжело. Она могла бы перенести их, но это сразу оставило бы яркий, светящийся в пространстве след для Карантира, который только и ждет этого момента, и потому они предпочитали передвигаться от портала к порталу, на своих двоих.
— Как ни странно, ощущение, что открывается он все-таки с другой стороны. Или при помощи чего-то, чего у нас нет, — в голосе ведуна были и досада, и злость. Цири промолчала, понимая, что это значит. Им не удастся открыть его, и придется возвращаться. — Я могу быть неправым. В Тир на Лиа не все знали о том, какие порталы бывали в те давние времена, и не ко всем оставили ключи и подсказки. Если Аэн Ундод не хотели, чтобы из этого мира за ними последовали...
— Тихо! Слышишь!?
Цири оборвала его, схватив за плечо. Сперва был только шелест ветра на снегу, а потом в него вплелась тихая музыка, трель свирели или сирюнги, которая становилась все громче и громче, пока не запели даже камни под ногами. Цири почувствовала, как вибрирует под ногами земля, в то время как эльф рванулся из ее хватки вперед, к арке, камень которой начал как будто светиться изнутри. Гладкая преграда внутри превратилась в белую стену, мерцающую как будто под порывами ветра.
Они переглянулись.
— Нужно идти, — сказала Цири. — Я сбегаю за вещами, быстро! Ты иди, не жди меня... ты же знаешь, что я выберусь, если что.
Она бросилась назад к поляне, на которой остались их скудные пожитки. Они никогда ничего не оставляли за собой, и всегда все вещи были собраны и готовы к пути — к бегству. Когда Цири вернулась, Аваллакха не было на месте, а стена света все еще светилась в темном провале. Глубоко вздохнув, она бегом бросилась следом и влетела в портал...
... пришлось падать.
Ее обдало жаром свечей, запахом пряных трав и лака. Ей показалось, что она упала на кого-то, но после слепящего света портала глаза не сразу привыкли к полумраку комнаты. Теперь было видно,ч то это была комната, а она приземлилась прямо на пол, больно приложившись бедром и локтем. Но это было не так важно, как тени, сгрудившиеся вокруг нее, когда Цири проморгалась и подняла взгляд, то первым ее желанием было схватиться за меч.
Что она и сделала, вскочив на ноги в мгновение ока, так, что те даже не успели этого заметить.
Только вот слова застряли в горле, и она не придумала быстро, что спросить у этих странных людей.

+8

19

Мороз кусал за щеки, руки, нос и даже глаза. А все потому, вытаращил бард их так сильно, что никогда в жизни боле такого не повторит. И если бы погода была потеплее, даже позволил бы себе раскричаться да поскандалить, учиняя Геральту самую настоящую истерику с полькою реданской, но музыкант мерз и полнился удивлением.
- Как это - "милсдарь"? - как прошел первый шок, осиплым, а потому тонким голоском завозмущался менестрель, сжав сброшенную с плеча ведьмака коченеющую ладонь. - Лютик я, ну! Юлиан Панкрац... а, будет тебе шутить, Геральт, не строй морду брусчасткою! Али от холодов забористых друга лучшего не признаешь?!
И мог бы голос барда набрать силушку да слов хлестких, которые бы вмиг прочистили ведьмаку белобрысому его головушку, но как бы не так: толпа как-то расступилась, и перед ведьмаком да менестрелем предстало семеро добрых детин, бородатых да с дубинами. Что бороды, что дубины выглядели недоброжелательно, грязно и очень профессионально в плане мордобития. Лютик, сдержав испуганный возглас, юркнул за спину Геральта, выглядя совсем уж не по-мужски. Но какая разница, коль шкуру спасать надобно?
- Сышь, страхолюдина, - "вежливо обратился" самый молодой детина, с белесыми пятнами выцветших веснушек, скаля изрядно повыбитые да гнилью тронутые зубы в оскале недружелююбном, - подь куды шел, а нам этаво, языстава дай.
- Ага, жениха блядунского, - сплюнул под ноги другой детина, отличавшийся яркой рыжиной, - слово дал, дак пускай и держит.
- Милсдари, - попытался Лютик дипломатично встрянуть, высунувшись из-за ведьмака, - тут, п-пожалуй, недоразуменьице нарисовалось. Я же объяснял вам...
- Думал, всех сестрех наших трахнуть и в брод уйти? - прорычал третий, с густой да кучерявой светлой бородой. - Обесчестить сеструх, понимаешь, и хвостануть прочь, да?
- Так ведь прекрасные ваши сестры прочь не были... - Лютик аж шею вжал от таких обвинений. - Но вот жениться - увольте!
- Ох и уволим мы тебе дубиною по башке твоей блудной, - подал еще какой детина, до которого взор барда не доставал, - свяжем да под алтарешек!
- Отойди, выродок паскудный, - снова начал задираться молодой, поигрывая дубиной, "вспомнив" про Геральта, в лицо которого вперив свои маленькие зенки, - или и тебя оприхудовать? Дак мы с братами скоры на таково решеньице.
- Геральт, - громким шепотом, прищурив один глаз, нещадно стуча зубами, подал о себе весть Лютик, - убьют же меня, как пить дать! Давай ты после в забывчивость поиграешь - я тебе даже сто крон верну, что задолжал в том году!..
- Ах ты блядь такая, - взревел молодой, который то ли слухом острым обладал, то ли еще чем, - бежать удумал? Братцы, а ну, навались! Женишок, гнида сучья, с дружком сбегает!
И братцы, с бородами да палками, двинулись единой стеной, сжимающейся в круг, на Геральта. Лютик пискнул что-то и спрятался за доской с объявлениями, ускользнув, будто олень от стрелы, от чьей-то шальной дубинки, что, как и прочие, взмыли вверх.

+7

20

- Как пожелаешь, - Эрин пожала плечами. – Любой каприз за ваши деньги. Ведь ты приходишь, только когда тебе что-нибудь нужно, - фикус нависал над ними призраком прошлого, давлея и впечатляя. - Но по старой памяти окажу услугу бесплатно. По-дружески.
Жалилась и кололась, потому что чувствовала вину. За то, что не знала как помочь тогда и не пожелала помочь потом. За то, что не могла понять и уже вряд ли сможет. За то, что ушла, не сказав ни слово, подло, трусливо. За неловкость, чувствовать которую не привыкла и не любила, и неумение простить. Не его – себя. За сожаление.
Она спустилась с лестницы и сразу потеряла львиную долю своего величия. Сложно сохранять величие, когда дышишь собеседнику в подмышку и имея мышиный вес, а для холодного взгляда, заставляющего чувствовать собственную незначительность, нужно задирать голову. Эрин не любила казаться маленькой и слабой, когда это не входило в ее планы, не любила представать малозначимой, не любила беседовать стоя, практически, в дверях.
- Ну же, смелее, она вернётся к вам в целости и сохранности, - подбодрила женщина вцепившегося в флейту молодого человека. – А так мы зря теряем время, к которому так трепетно и экономно относится Регис. Не имею привычки обкрадывать клиентов.
Протянутая раскрытая ладонь повисла в воздухе, в удивленных глаза появилась тень понимания. Тихая, почти неслышимая за стуком топоров, возвещающих скорый приход человеческого и божьего возмездия и справедливости, мелодия, которая, как она до сих пор считала, доносилась с праздничной улицы, нарастала. Спокойное лицо потеряло безмятежность, глаза в страхе расширились.
- Брось немедленно! – рявкнула хозяйка магазина.
Надо было что-то сделать, вырвать, выбить инструмент из руки, положить свои пальцы на свободные отверстия, но что-то, возможно, то, что было у вампиров вместо души, подсказывало – поздно. И Эрин успела только отскочить.
Соскользнула с плеч шаль, расшитая красногрудыми снегирями, порхнула на пол подбитой белой птицей, чайкой с кровоточащими крыльями. На несколько ударов сердца показалось, что она начала ощущать тягучее течение времени, вибрирующее, скручивающееся в тугую спираль… А затем, вместе со вспышкой света все вновь пришло в движение, завертелось, закрутилось вихрем. С конторки порывом ветра разметало записи, счета, квитанции и векселя, с фикуса сорвало и закружило несколько листьев, а Эрин опрокинуло на пол внезапным ударом в плечо. Она вскрикнула – скорее от неожиданности, охнула, когда ее наконец настигла боль. Привыкшая к безопасности, избалованная годами мирной жизни, вместо того, чтобы тут же вскочить на ноги, принимая нетопыриную форму, она села с ошарашенным взглядом, придерживаясь за стойку конторки. Впрочем, взгляд быстро обретал осмысленность.
- Убери меч, солнышко, - на удивление мягко и дружелюбно, без ноток превосходства обратилась она к ощерившейся железом девчушке. – Поранишь кого-нибудь ненароком – потом будет стыдно. К тому же он тебе здесь не понадобится.
По груди и животу вдруг скользнуло что-то щекотно-теплое, вампирша ощупала плечо. На белой рубашке расцветала кровавая хризантема.
- Эмиель… - вдруг всхлипнула Эрин, жалобно сморщив нос. - Эмиель, моя ключица!

+6


Вы здесь » Ведьмак: Глас рассудка » Книжные полки » Общий квест: Мидинваэрн (1268, декабрь)


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно