План Торувьели казался превосходным — до тех пор, пока в нём не начали появляться крайне докучливые непредусмотренные детали вроде выпущенной по всаднице пожелавшим остаться неизвестным стрелком стрелы. Кобыла, шедшая до этого ровным галопом, запнулась, ноги у неё заплелись друг о друга, и она, нелепо и тяжело, кувыркнулась вперёд вместе с эльфкой в седле; с храпом завалилась на бок, придавив её собою.
— Чтоб тебя! — рыхлая после дождя земля хоть и смягчила падение, но воздух из лёгких у Торувьели вышибло всё равно. Дыхание перехватило от удара, и перед глазами пошли тёмные круги.
Придя немного в себя, эльфка обнаружила себя обездвиженной и, громко бранясь, принялась дёргаться и брыкаться, безуспешно пытаясь освободиться. Лошадь в ответ издала жалобное ржание, переходящее в хрип, и тоже брыкнула задними ногами.
Гнильцы тем временем, воодушевлённые неудачей Торувьели, стремительно приближались и готовы были вот-вот настичь эльфку, но на счастье последней, в отряде Саскии сыскался кое-кто побыстрее трупоедов.
— Проклятая... животина... — тяжело дыша, доверительным тоном сообщила Торувьель склонившейся над ней Дебре. — Нога... Ногу мне придавила.
При каждом движении она чувствовала ноющую боль в лодыжке, отдающуюся вверх, к колену и дальше к бедру, и даже если нога не была сломана, дело в любом случае грозило обернуться скверно.
— Давай... Сюда, вбок её... — с этими словами эльфка ладонями упёрлась в лошадиный круп, брукса ухватилась за туловище другого краю, и вместе им удалось сдвинуть кажущуюся неподъёмной тушу — всего лишь чуть-чуть, ненамного, но этого Торувьели аккурат хватило, чтобы, скрипнув стиснутыми зубами, выпростать ногу из-под конвульсивно вздрагивающего животного.
Молча кивнув в качестве благодарности, эльфка оперлась на подставленное Деброй плечо и с трудом поднялась на ноги, стараясь не наваливаться на больную ногу всем весом. По всему положение, в котором они на пару с бруксой очутились, выходило препоганое. Гнильцы подобрались к ним слишком близко; мысленно Торувьель уже успела проститься со всеми, кто был дорог ей на этом свете, и готовилась принять свой последний бой, но у судьбы, как выяснилось минутою позже, были на неё иные планы.
Словно завороженная эльфка во все глаза, по-ребячески приоткрыв слегка рот, глядела на драконицу, грозную и величественную, коею обернулась Дева из Аэдирна. За двенадцать десятков прожитых ею лет Торувьели доводилось повидать всякого, но существа, прекраснее и загадочнее дракона, она готова была поклясться, ей не встречалось никогда.
Пламя, живое и трепещущее, опаляющее пламя, вырвавшееся из огромной пасти ящера целиком поглотило приближавшихся к ним гнильцов; тех, что не сгорели, разметало могучим ударом длинного, похожего на извивающуюся змею, хвоста, перемололо в комья из костей и гнилого мяса, а те немногие из уцелевших тварей, какими бы тупыми они ни казались на первый взгляд, быстренько сообразили, что им не под силу тягаться с драконицей, и предпочли с воплями, воем и визгом, от которого кровь стыла в жилах, поскорее убраться восвояси. В мгновение ока на поле среди гор трупов остались лишь эльфка с бруксой да драконица, словно бы ничего и не случилось. Единственным напоминанием об армии трупоедов остались лишь оставшиеся от них исходящие тонким дымком кучки серого пепла.
Торувьель, глазеющая на драконицу, наконец обрела дар речи.
— Саския... Saesenthessis... Спасибо. Спасибо, Дева Аэдирна, — её губы тронула слабая бледная улыбка, и ладонью эльфка коснулась странно горячего шершавого от покрывающих его чешуек бока. Саэсентессис нечасто принимала свой истинный облик, и Торувьели хотелось насладиться ей присутствием как можно дольше, запомнить этот момент как следует. — Благодарю тебя за наше спасение. Мы обе благодарим тебя.
Она посмотрела на бруксу, ища подтверждения своих слов в её взгляде. Потом, словно вспомнив о чём-то, поглядела на землю, туда, где, истекая кровью, лежала раненая кобыла. Её грудь тяжело вздымалась, а в больших карих глазах застыл укор за причинённую ей боль.
— Вот же... Шлюхин сын, стервец... Эх... — Торувьель сплюнула в сторону и выругалась.
Кобылы ей было жаль. Достать хорошего скакуна, быстрого и выносливого, в последнее время стало не так-то просто, к тому же эльфка не могла переносить вида страдающего животного. Ей доводилось видеть много страшных ранений и смертей, но каждый раз глядя на погибающих под седоками, ломающих в отчаянии ноги и взмыленные спины лошадей, на израненные удилами до крови мягкие губы, она преисполнялась к ним какой-то особой, невыносимой жалости.
С тяжёлым сердцем Торувьель склонилась над лошадью, успокаивающе погладила её по морде; незаметным движением свободной руки выхватила из-за пояса кинжал и быстро, пока кобыла не успела испугаться, вонзила его лезвие ей под горло, избавив от мучений.
— Я не видела, кто стрелял, — обтирая кинжал о чепрак, эльфка покачала головой, с запозданием отвечая на вопрос бруксы. — Но могу сказать, откуда.
Выпрямившись, она вытянула руку, указывая направление, откуда прилетела стрела. Вычислить его для хорошего следопыта, к коим Торувьель, несомненно, относила и себя, было нетрудно, а зная это — и обнаружить местоположение самого неизвестного лучника тоже.
— За насыпью прячется, паскуда.
Эльфка поглядела на Саскию, взглядом спрашивая, стоит ли им с Деброй немедля разыскать упомянутую "паскуду" — если, конечно же, он ещё не задал стрекача при виде драконицы. На его месте Торувьель именно так бы и поступила.