«Бой был… некрасивый, — вспоминал Роше, молча вглядываясь в единственный, зеленый, глаз остроухого выродка. — Справедливости ради, нам повезло. Повезло, потому что среди вас, гордых, как старая дева на выданье, героев-освободителей тоже встречаются такие, кому настоебенило подыхать и кто начинает испытывать острую потребность жить. Прикинь, Йорвет, среди вас тоже есть те, кому собственная шкура гораздо, гораздо милее суверенитета».
Предателя-краснолюда звали то ли Рынвар, то ли Ингвар, и, говоря по чести, последнее, что хоть сколько-нибудь волновало Роше — его имя. Предателей капитан Вернон Роше, Первый патриот Темерии, ненавидел. Ненавидел очень и очень сильно вне зависимости от того, под чьими знаменами они бились или чье имя скандировали. Крыса есть крыса.
И все-таки, когда их с Бригадиром, в миру — Вардеком Янгелло — отряд из двадцати пяти отпетых членовредителей напал на лагерь белок, напал посреди ночи, когда укрытая черно-синими тучами луна казалось точь-в-точь затерянным в небе кругляшком сыра, дозор был… ликвидирован.
«По сути это была даже не битва, — вспоминал Роше, выискивая в поясной сумке кисет с табаком и трубку. — Это была самая натуральная зачистка. Но, должен признать, остроухий ты выродок, дрались вы… красиво».
Вырезали всех — женщин, детей; без оглядки на пол и вид оставили гнить там, в дне пути от темерского лагеря, ибо… ибо, скалился тогда Бригадир, нет для высокодуховных сеидхе отраднее перспективы, чем возможность воссоединиться с природой путем превращения в кал медведей, волков и прочей падкой до мертвечины живности.
Роше не спорил. А поспорить мог бы. Мог бы сказать, мол-де, гниль привлечет трупоедов, что плохо, сам посуди, Вардек: до ближайшей деревни километров шесть, не больше, а там люди — обыкновенные люди, Петры и Марыськи…
Хер с ними, оборвал себя в тот момент капитан Роше на полуслове. Захотят Петры и Марыськи заботы и справедливости — наймут ведьмака.
У каждого в этом проклятущем мире своя цель и своя миссия.
Никто не выжил.
За исключением командира. Командира, которому исключительно повезло, во-первых, потому, что атаковавший его со спины Гермес Оппенхайзер был низушком; во-вторых, потому, что, как всякий представитель своего вида, с пращей Гермес Оппенхайзер обращался ювелирно.
— Молчишь? — хрустнул костяшками Вардек Янгелло по прозвищу Бригадир, приближаясь на шаг, потом еще на шаг, потом еще на два к эльфу. — А я бы на твоем месте начинал говорить.
Самого удара Роше не заметил. Для человека его комплекции Бригадир двигался на удивление быстро.
Бил не сильно — под правую скулу, — но чувствительно.
— А он и не скажет, — пожал плечами Роше.
— Скажет! Запоет как миленький!
— Точно тебе говорю, не скажет, — повторил глава контрразведки Темерии, поправляя окровавленный бинт на левом плече. — Ни единого словечка.
— Это почему еще?
— Ну, потому, что из полевых командиров он чуть ли не последний и вряд ли знает нечто такое, что было бы нам неизвестно. А еще потому, что ты не задал вопроса. «Как сидится?» — это не вопрос. Это херня какая-то.
— Аха-ха! — осклабился Бригадир, опуская широкую, тяжелую ладонь на череп Йорвета. — И действительно. Какое глупое недоразумение!
— Но у меня есть кое-какая идея, — задушевно улыбнулся Роше, с горечью констатируя: ни кисета, ни трубки в поясной сумке не было. — В моем распоряжении восемь мертвецов. Некоторые уже начинают портиться. Вот как ты думаешь, если мы вскроем нашему остроухому дружочку что-нибудь интересное, смажем говном… сортиры еще не чистили?
— Никак нет!
— Отлично. Смажем говном, присыплем горсткой — небольшой, с ладошку где-то — опарышей… что получится?
— Понятия не имею, — вновь хрустнул костяшками Бригадир, веселея с каждым мгновением. — Но я бы охотно поглядел. Чисто научное любопытство.
— В точку, — кивнул Роше. В отличие от напарника, его лицо ни веселым, ни счастливым не было. — Уж извиняй, Йорвет, я бы не стал нарушать традицию и с радостью сунул бы тебя еблищем в муравейник, одна беда — не сезон. Да и меда у нас нету. А теперь, дабы скрасить ожидание, немного побеседуем. Твои координаторы — кто, где, сколько? Твои осведомители — кто, где, сколько? Бенжин Волько, Альвара де Кунц, Родрик фон Крамберг, огурец или репа? Твой приказ, твое следующее назначение?
Роше выдохнул. Пальцы левой руки — той, что на перевязи — опухли. Скверный симптом, чрезвычайно скверный.