— Стой! Стрелять буду!
— Да стою я! Стою!
— Большое тебе спасибо, дружок. Значительно упрощаешь задачу, — пренеприятно осклабился Вернон Роше, аккуратно целясь крупной свиной голяшкой в затылок высокого, темноволосого, с ног до головы закутанного в тяжелый меховой плащ Некто.
— Я могу обернуться? — подал голос Некто.
«Ну что? Лет тебе тридцать пять, — машинально отметил Роше, краем глаза поглядывая на широкие, выбеленные еще не успевшими растаять крупными хлопьями снега малость сутуловатые плечи. — Судя по комплекции, жрешь ты досыта, судя по акценту — аэдирнский, то бишь местный. Остальные детали личности, будь на то необходимость, определим посмертно».
— Руки-руки! Чтобы я видел, — чуть повысил голос Роше, когда Некто осуществил робкую попытку занять несколько более располагающее к дискуссии положение. Высокие, дорогущие, должно быть, сапоги скрипели. — И поворачивайся ме-е-едленно. Очень ме-е-едленно. Видишь ли, день у меня херовый. Да и от природы я, как бы так помягче, обосраться какой нервный.
«А ведь обсерится, — подумал Роше мельком. — Ей-боги обсерится».
От смеха. Потому что иного оружия, за исключением свиной голяшки, при нем не было.
И, к сожалению, это была отнюдь не главная проблема.

Бум!
— Эй! Эй! Ты живой, шеф?
— А ты как думаешь, Фенн?
— Кто думает? Я думаю? О-о-о-о… Бьянка, тащи лопату! Помер командир. Это какая-то умертвия. Чтоб я, да еще и думал? Подрывая тем самым твой начальнический авторитет? Ни в коем случае, шеф! И ни за что на свете.
— Иди в жопу, — сплюнул горькую, тягучую слюну Роше, чего с позиции «лежу рылом кверху», вероятно, делать не следовало.
— Я там был, — пожал плечами Фенн, протягивая руку командиру. — Темно, вонюче. А если жопа молоденькая — еще и тесно.
— Вы, энто, зла на меня не держите, ладненько? — скривил маленькую, на обезьяний манер сморщенную мордуленцию невысокенький мужичок в вывернутом мехом наружу тулупе и в прегромадных размеров куньем колпаке. А вот лука из рук не выпустил. — Я ведь, энто, думал вы — белки. А щаз — да-а-а-а… Щаз вижу — люди. Энто, почтенные.
«Выстрелил, — разминая шею, подумал Роше. — Действительно выстрелил. Не будь на мне панциря, все, конец. Прощай, долг; прощай, Отечество».
Стрела угодила под ребра слева. Доспех выдержал, череп — нет. Из седла его выбило, башка гудела, перед глазами — без устали отплясывали маленькие кровавые человечки. Рыжие, бородатые — все, как один, в прегромадных размеров куньем колпаке.
Было их штук семьдесят пять, не меньше.
«А двигались мы в Венгерберг, — массируя переносицу, сглатывал горькую, тягучую слюну Вернон Роше, чувствуя легкий дискомфорт во всем теле. Пенек оказался жестким, приземление на пенек — болезненным. — Потому что поездка в Кислобор вышла на диво полезной. Кто бы мог подумать! Демавенд при смерти! Трагедия так трагедия».
— Энто, моя деревня тут, рядышком, — не унимался мужичок в колпаке. — Там, энто, и целительница есть. Что-то вы какой-то, энто…
— Заткнись, — резко оборвал мужика Роше.
— Я бы на твоем месте прислушался, шеф. По-моему, у тебя ребра сломаны. Не говоря уже о сыплющимся из жопы песке, — как-то неожиданно согласился с кметом обыкновенно несговорчивый, но неизменно мудила Фенн. — Что скажешь, добрый человек, у твоей целительницы найдется от песка из жопы какое-нибудь верное и надежное средство?
— Энто… э-э-э?
— Хорошо, хорошо, хорошо! — вскинул руки Роше. — Уговорили. Так и быть, вынужденная остановка.

Таверна называлась «Хлебница» и, несмотря на название, достойное всяческого доверия, выглядела она так, как если бы со времен Конъюнкции здесь не водилось не то что хлеба, но, похоже, даже плесени.
Расти ей попросту было не на чем.
Несостоявшегося убийцу Роше звали Милош, и с местным трактирщиком он — ну какое немыслимое везение! — состоял в близких, добрососедских отношениях. Возможно, по той простой причине — наметанным глазом, слегка оклемавшись, определил командир весьма необычного темерского подразделения, — что оба на досуге барыжили фисштехом.
Пахло в «Хлебнице» соответственно.
Комнату им троим — капитану, Бьянке и Фенну — определили на втором этаже, одну-единственную на всех.
Роше злился. Нет, вовсе не потому, что предпочитал единолично пользоваться королевскими апартаментами, потому, что теперь был вынужден объяснить Бьянке и Фенну, с чего они вдруг сломя голову рванулись в Венгерберг. А вроде как планировали вернуться домой, в Темерию.
И почему последние трое суток он был таким же многословным, как тролль на собрании анонимных арифметиков.
«Потом, все потом», — мысленно выругался Роше.
Фенн, как и следовало ожидать, упреждая приказ, отправился на разведку. Бьянке было поручено… да, собственно, ничего. Разве что найти кувшин воды — желательно такой, в которой не ночевали портянки всей тутошней общественности, и… и все на этом.
Голяшку Роше раздобыл уже позднее. Когда, раздевшись до рубахи, отложив на кровать меч, был вынужден в спешном порядке покинуть комнату.
Блевать прямо на койку не хотелось, организм — гнида он этакая — требовал.
Сдается, Милош обеспечил его сотрясением.

— Я оборачиваюсь, — сообщил Некто.
— Повторяю: ме-е-едленно.
«И надо ж мне было встретить разносчицу», — думал Роше, сжимая свиной окорок как можно крепче.
Неравноценный обмен вышел. Неравноценный.
Дверь позади командира Синих Полосок скрипнула. Очень хотелось верить — это Бьянка. С ножами, мечами, водой, благими намерениями. И арбалетом.
Некто обернулся.
Роше выгнул брови.
— Одрик, ты?
— Я! — улыбнулся Одрик, бывший аэдирнский шпик, не далее как месяц назад завербованный Темерией. Взгляд у него был напряженный, глаза — водянистые и светлые.
— Ну, и гнида ты!
— Гнида, — кивнул Одрик.
— Э, — сказал Роше, покачнулся, голяшка из рук почему-то выпала.
И на пол падала ме-е-едленно так, очень и очень ме-е-е-дленно.

Отредактировано Вернон Роше (2017-07-30 19:54:00)

— Нормально! Все нормально, — сообщил Роше тоном покойника, который давно помер, однако, будучи хорошим солдатом и верным сыном Отечества, благоразумно решил никому не сообщать об этом.
«Нервы, это все нервы, — диагностировал командир лучшего в мире контртеррористического подразделения, пытаясь принять более-менее достойную позу под рукой Бьянки, как известно, самостоятельной и очень инициативной молодой женщины. — А, может, и не нервы. Может…».
Сотрясение? Вряд ли, конечно. Тут скорее одно на одно: бессонные ночи, продолжительный, не всегда высоко оплачиваемый труд на благо Темерии, который, если верить экспертам — Талеру, например, в больших количествах приводил к алкоголизму и совершенно необратимой импотенции, а еще она — неспособность круглогодично оставаться им, непробиваемо железным Первым Патриотом Темерии.
«Ну давай, пожалей себя, — скривился Роше. — Это ж такая охуенная привилегия!».
Действительно привилегия. По меркам военного времени роскошь жалеть себя могли позволить разве что офицеры. Причем из тех, для кого ратным подвигом была уже сама возможность влезть в парадный мундир с позументами. Ибо жопы у таких офицеров, как правило, не вмещались в телегу.
Словом, жалость к себе капитан Вернон Роше практиковал исключительно редко. Во-первых, потому что был стройным, как деревце; во-вторых, потому что действительно могли объявить импотентом.
Что реальности, само собой, нисколечко не соответствовало.
«Венгерберг, сука, Венгерберг».
О причинах визита, оказывается, вполне знакомого господина Некто Роше начинал догадываться.
— Тише! Тише! Тише! — высоко вскинул руки Одрик, осторожно пятясь к стене. — Капитан, не могли бы вы объяснить этой девушке…
— Какие манеры! — чуть отстраняясь от Бьянки, широко ухмыльнулся Роше, на удивление быстро удерживая равновесие. — Жаль во всей округе не сыщется ни одного ценителя хороших манер. Такой талант пропадает! Давай короче, Одрик, какого хера ты тут делаешь? И да, Бьянка, попридержи коней. Если что, если вдруг покажется, будто бы наш… в общем-то, коллега ведет себя не так, как следовало бы, бей по коленям.
— Прошу прощения? — слегка скривился Одрик.
— А это преждевременно. Извиняться будешь потом. Сперва, ответь на вопрос, повторяю, к слову: какого хера ты тут делаешь!?
— Я могу говорить открыто?
— Если это важно, — хмыкнул Роше, — считай, в детстве я мечтал стать священником.
— Эта девушка…
— Моя правая рука. Еще слово, Одрик, еще одно лишнее слово и ты узнаешь, какие чудеса способен творить арбалет в ладошках такой вот, думалось бы, милой и красивой девушки…
— Я приметил вас на подходе к таверне — клянусь, Роше, чистое совпадение! — ну и, собственно, решил, мол, неплохо бы нам встретиться. Как говорится, тет-а-тет. Я знаю, твой король, Фольтест, несколько озабочен, скажем так, политической обстановкой в Аэдирне. В частности тем, насколько крепко Держится на троне Его Высочество король Демавенд…
— Продолжай.
— Ты что-нибудь слышал о «Саламандрах»?
Роше слышал. Слышал о некой банде, которая, подобно сотням до нее и тысячам после, промышляла фисштехом, в перерывах не чураясь ликвидацией мелких купцов и прочей надоедливой нечис...
«Ах ты ж ебаный пиздец!».
— Терпеть не могу загадки, — сухо произнес командир Синих Полосок, пересекаясь взглядом с Бьянкой. Вот где настоящее сокровище. — А прострели-ка ему все-таки колено.
— Нет! — на выдохе произнес Одрик.
В возможность охрометь, по всей видимости, он не верил.

Отредактировано Вернон Роше (2017-07-30 20:30:04)

— О-о-о… отличный выстрел, Бьянка. Хвалю, — искренне восхитился Роше, без меры радуясь, что склонность к панике никогда не входила в число его наиболее развитых навыков.
Одрик взвыл. Не очень громко, зато, если кому-то вдруг срочно требовался сигнал к атаке, — этого приглушенного, полного негодования вопля было более чем достаточно.
— В-в-вернон! — шипел Одрик, сдавливая обеими руками весьма скверного вида рану.
«Блядство, все это слишком походит на блядство», — решил Вернон, напряженно оглядываясь по сторонам.
Нападут? Не нападут? Засада?
Еще в детстве, когда другие ребята его возраста, дурея от чувства собственной безнаказанности, пользовались любой возможностью разгрузить карманы не способного дать сдачи зеваки, уже тогда выблядок из «Ландыша» знал: счастливых случайностей не бывает. И если сегодня тебе удалось разжиться грошиком, значит, завтра с тебя сдерут два. В лучшем случае. Потому что содранной могла оказаться и шкура.
В конце концов, уже тогда знал выблядок из «Ландыша», везение — ничто иное, как приятный побочный эффект от острой нехватки информации.
«Курва, гнида, холера».
Одно радовало: с какой стороны ни глянь, на счастливую случайность визит Одрика походил мало.
— Ты же ее слышал, да? — прищурился Роше, подчеркнуто медленно одеваясь. — Выкладывай.
— Я… я…
— Ты, ты, — кивнул глава контрразведки Темерии. — И я бы на твоем месте не заставлял даму ждать. Некрасиво это. И вредно для здоровья.
— Клянусь, Вернон, жизнью клянусь, я не знал, что ты тут объявишься! — лужа под Одриком превращалась в небольшое озеро.
— Это мне уже известно.
— Но я собирался с тобой связаться. Курва, я говорю правду!
Роше не ответил. Просто медленно, очень медленно опоясался.
— Я не знаю деталей, — продолжал Одрик, краем глаза посматривая на Бьянку. — Не такая уж я и важная птица…
— О, неконтролируемый приступ самобичевания? — ухмыльнулся капитан. — Извиняюсь, это была лирическая пауза.
— Однако кое-что слышал. Слышал, будто бы Демавенд, несколько разочарованный продуктивностью отрядов Белой Райлы… ты же знаешь Райлу?
— Лично пока не пересекались. Ты продолжай, продолжай.
— Да… да. Так вот, несколько разочаровавшись продуктивностью отрядов Белой Райлы, Демавенд обратился за помощью к магистру Ордена Пылающей Розы, некому Якову — одиозная личность этот Яков, я бы сказал…
— Дальше, дальше.
— А что дальше? — скривился Одрик. — Говорю же, деталей я не знаю. Но, по-видимому, сделка оказалась не очень-то удачной — белки как шныряли по Аэдирну так и шныряют, а Демавенд между тем при смерти. Ибо отравлен.
— Орденом или «Саламандрами»?
— «Саламандры» и есть Орден, — ухмыльнулся Одрик, почти забывая о ране. — Что, неужто не знали, капитан? Тогда вот еще любопытная информация: поговаривают, «Саламандры» некогда сотрудничали с Нильфгаардом.
— Хочешь сказать, Одрик, Эмгыр так низко пал, что теперь приторговывает, ну скажем, галлюциногенными грибами?
— Этого я тоже не знаю. Правда, тут какое дело, Вернон. Эмгыр — он ведь не единственный нильфгаардец…
— Так-так-так, — хмыкнул Роше, бледноватое лицо выглядело совершенно каменным. — Похоже, Бяьнка, нам пора отчаливать.
— А как же я? — едва ли не взвизгнул Одрик, довольно-таки неудачно пытаясь подняться на ноги. — Бросишь меня?
— Прости, Одрик, мои чувства к тебе никогда не были искренними. Бьянка, Фенн скоро вернется, не знаешь? Впрочем, ладно. Перехватим по доро…
Тук-тук-тук, постучались в дверь.
— Это я! Милош! — донеслось с той стороны. — Привел знахарку!
Роше напрягся. Шкурой чувствовал — что-то начинается.
«Блядство».

— Откуда у меня эта информация? — оскорбленный до глубины души ахнул Одрик. —  Я вообще-то… специальный агент, деточка! Знать то, что другие скрывают, — моя работа!
— Захлопнись, Одрик, — якобы небрежно махнул рукой командир Синих Полосок, осмысляя происходящее. И, собственно, произошедшее.
Первичная обработка новейших сведений показала следующее: «Мы в говне». Где-то по колено. Но, поскольку мир не стоит на месте, перспектива окунуться в говно по темечко оставалась всего лишь вопросом времени.
А времени как раз не было.
— Хм-хм-хм, — задумчиво протянул Роше, аккуратно прижавшись к стенке, боковым зрением изучая внутренний двор таверны.
Первое, что бросалось в глаза, — крыша расположенного в низу то ли сарая, то ли хлева. Не такая уж и далекая, — к сожалению, покатая и насквозь обледенелая. То есть именно такая, которая в случае не удачного десантирования обещала крупные проблемы не только заднице, но и шее.
Жаль. Потому что при всех своих недостатках план Бьянки казался наиболее логичным выходом как из здания, так и, мягко выражаясь, из наипаскуднейшего положения.
Или все-таки нет?
«Или все-таки нет, — мысленно повторил Роше. — Вот же ж холера».
Увы, никаких особых приспособлений, отличающих толковые спецподразделения от бестолковых спецподразделений, при капитане сейчас не было, а если бы и были… В общем и целом, говоря начистоту, капитан Вернон Роше не имел ничего против грамотно скоординированного спасения бегством. За вычетом тех случаев, когда на кону стояло благо Темерии. Когда между благом Темерии и им, капитаном Верноном Роше, маячила всего-навсего какая-то жалкая перспектива почти неминуемой смерти...
«Бывало и похуже», — заключил Роше, вслух произнеся это:
— Лезь под койку, Бьянка. Да-да, Одрик, ты тоже. Оба. Под койку. Живо! — свистящим шепотом распорядился командир лучшего в мире спецподразделения, стаскивая с койки одеяло, комкая, и, распахнув окно, позволяя ему, одеялу, грациозно скатившись по насквозь обледенелой крыше, оставляя за собой широкий, загадочной природы след, исчезнуть в неизвестности.
— Никаких вопросов, — на всякий случай добавил Роше, опускаясь на корточки ровнехонько перед лужей, натекшей из пробитого Бьянкой одрикова колена. — Когда наступит время… если наступит время, ты, Бьянка, сама прекрасно поймешь, что делать. Я очень на тебя надеюсь, — после недолгой паузы добавил Вернон. — И на твой арбалет.

«Бля-я-ять… бля-я-ять!», — думал Роше, густо вымазывая кровью Одрика правую щеку и шею.
«Бля-я-ять… бля-я-ять!», — думал Роше, укладываясь поперек лужи крови так, чтобы ни у кого не возникло сомнения: эта кровь — его, и именно ее потеря послужила причиной столь трагически рано оборвавшейся… карьеры.
«Как только не раскорячишься на благо Отечества!» — подумал Роше, крепче сжимая рукоять рондела.
Здоровенного рондела. Привычка родом из детства.

— Что говорят о людях со здоровенным кинжалищем? — вспоминал Роше славные денечки в стенах и за стенами материнского борделя.
— Что он у них есть!

А теперь самое интересное — не дышать.
И по возможности не пердеть.

— Ах ты ж светлая Мелитэле! — ахнул Милош, толкая дверь. — Батюшки мои! Убили! Вы только гляньте, госпожа Тцарэль! Убили!
— Э-э-э,  — протянул женский голос. Низкий и слегка надтреснутый. — Ну и какого хрена ты меня сюда тащил, Милош? Думаешь, раз я чародейка, значит, в моей сумочке всенепременно отыщется лекарство от смерти? Разочарую. Смерть — это как налоги, необратимо и неизбежно
— Кхем, — кашлянул Милош, поглядывая в сторону распростертого на полу окровавленного тела. — Энто, коли он помер, я егоные сапоги… энто? У меня племянник есть. В Новиграде. Микитка. Так я ему их энто… Хороший он парень, Микитка. А какие колпаки валяет!
— Вперед и с песней! — фыркнула чародейка по имени Тцарэль, уже было разворачиваясь на высоких каблуках, и замирая на половине движения. — Стой! Я его знаю. Это же Вернон Роше. Пес Фольтеста. Аха-ха! Вот же ведь…

«Блядь», — подумал Роше, еще крепче стискивая рукоять рондела, премного раздосадованный тем, что редкий из врагов Темерии признавал в нем талантливого купца, а также бакалейшика с талантами выше среднего.

— Энто, постойте, — шкрябнул рыжую бороденку Милош. — А где девка? Стриженая такая? Беленькая…

«Так, лежим тихонько, не двигаемся», — размышлял Роше, стараясь дышать как можно реже.
«Пес Фольтеста, значит? Любопытно. Любопытно».
Конечно, в определенных кругах капитан Роше личностью был популярной и широко известной, однако, сколько бы не силился, не мог припомнить, чтобы в его честь устраивали парады или хотя бы торжественные шествия с церемониальным выносом натуралистичного портрета.
За вычетом друзей Отечества, в лицо Роше знали немногие. А те, кому такое счастье все же перепадало, шанса поделиться впечатлениями уже не имели. Выражаясь языком коллег по цеху «госпожи Тцарэль», капитан Роше представлял собой единичный случай природного антимедиума — человека, наделенного уникальной способностью убеждать мертвых делать то, что им полагалось делать, собственно, по роду деятельности — неторопливо гнить под земелькой, неподвижно и бессловесно.
И какая жалость, что иногда дает сбои даже самая четко отлаженная система.

Одрик молчал, Бьянка… А Бьянка, пожалуй, была единственным в мире человеком, которому он действительно, по-настоящему верил.
— Энто… — многозначительно произнес Милош, боязливо поглядывая на чародейку. — Все плохо, да?
— С какой стороны посмотреть, — задумчиво прикусила губу женщина. — Сперва нужно разобраться с трупом.
— Эхе-хе-хей, — эхехекнул несостоявшийся убийца главы контрразведки Темерии, взволнованный и бледный.
— А вблизи он выглядит моложе, — улыбнулась госпожа Тцарэль, протягивая руку к шее Вернона.
Дверь распахнулась.
Милош охнул.
Тцарэль обернулась.
Фенн взревал.
Роше… Роше подумал, что для обладателя гладенького, как попец младенца, черепа Фенн даже как-то слишком хорошо разбирается в вопросах гарантированного избавления всех и вся от перхоти.

— Без глупостей! — прошипел Роше, хватая чародейку за запястье. Увы, благодаря утреннему приключению двигался капитан чересчур медленно. И не успел позаботиться о второй руке.
Глаза Тцарэль вспыхнули, с кончиков пальцев сорвались бледно-голубые молнии.
Удар пришелся под ключицы.
Боли как таковой не было.
Ничего не было.
И дышать, как выяснилось, он больше не умеет.
— Кхалера, — зажмурился Роше. Мало того, что дышать разучился, так его еще и швырнуло об стену.
— Смилуйся! Смилуйся! Пожалей! Не губи душу безвинную, добрый милсдарь! — надрывался Милош, чуть ли не падая в ноги Фенну и удивительным образом забывая о коронном «энто».

Кровь брызнула. Чародейка взвыла. Рука чародейки… по всей видимости, держалась на честном слове и рукаве.
— А я не собирался ее убивать, — пожал плечами Фенн, смачно сплевывая под ноги чародейке. — Только покалечить.
«Только покалечить», — продираясь сквозь вязкий, кроваво-красный кисель, заменивший ему мысли, молча констатировал Роше, в ушах звенело. Волосы, темно русые, впрочем, от седины — скорее серые, встали дыбом; капилляры лопнули — глаза покраснели.
Но ничто из этого не могло быть достаточно веским аргументом в пользу отказа от возможности пнуть — светловолосую, оказывается, — милсдарыню под колено.
Что, собственно, Роше и сделал, выгибаясь так, как не снилось иной площадной девке.
Тцарэль упала, гулко стукнувшись затылком об пол, взывала еще громче.
— Заткните ее кто-нибудь, — прижимая кулаки к вискам, прохрипел командир особого темерского спецподразделения. — И свяжите.
— Угу, — подбоченился Фенн. — Только сперва один вопрос, шеф: какого хуя тут происходит?
— Политика, — скривился Роше, осторожно пытаясь подняться по стенке; с изумлением осознавая в процессе, что ног у него, вероятно, шесть. И все левые.
— Ясно.
— Все, уходим. Фенн, баба на тебе. Бьянка… думаю, самое время воспользоваться твоим планом. Пойдем через окно. Сейчас же… Да, вот прямо сейчас… А-а-а, холера! Помоги мне!
— А я? Как же я? — показалась из-под койки морда Одрика, страшно перекошенная и нечеловечески бледная. — Я на такое не подписывался!
«Не подписывался? — стиснул зубы Роше. — Какое, блять, совпадение! Потому что я, веришь ли, тоже. Потому что, когда меня завербовали, я с большим трудом мог изобразить фигуру, сложнее крестика. Но это война, сучий ты потрох, это война. А на войне… на войне… Скажем так, пущенная в лоб стрела редко когда имеет привычку интересоваться твоим мнением».
— Спустим тебя на веревке, Одрик. Бьянка, Фенн, кто-нибудь свяжите простыни.
Капитан Вернон Роше был хорошим солдатом, даже очень хорошим, а потому войну ненавидел. Ненавидел чисто, искренне, всем сердцем. И поклялся — поклялся чего бы оно не стоило, каких бы жертв не требовало, посвятить всего себя ее истреблению.
— Пошевеливаемся, господа, пошевеливаемся, — подстегнул Полосок Первый патриот Темерии. — Не нравится мне эта деревня. Если у них такие целительницы, боюсь представить, на что способны тутошние гончары и пекари.

— Бьянка, — выразительно сощурился Роше на предложение спустить его на веревке, как какую-нибудь спешно сворованную ценность вроде раритетной коллекции стульев с золотом, зашитым в седушках.
И ничего не добавил. Слова были излишни. Взгляд говорил ВСЕ: «Еще один такой совет, — говорил ВЗГЛЯД. — И я в тебе сильно, очень сильно разочаруюсь».
Но внимание, конечно, льстило.
Знала ведь Бьянка, и знала отлично, что предложение он не примет, а все равно предлагала… Приятно это, черт возьми, когда солдат видит в тебе не только командира, но еще и личность.
Приятно и в то же время недопустимо.
Потому что капитан Вернон Роше был не столько личностью, сколько непогрешимым, неубиваемым и, само собой, неуязвимым символом.
А что выглядит паршиво, так это так — маленькая оплошность на пути к свершению чего-то великого.
— Короче, я пошел, — сообщил Роше, глядя вниз, туда, во внутренний двор таверны, где Одрик, подпрыгивая на одной ноге, махал руками, сигнализируя, мол, все чисто. — Бьянка, ты следующая. Фенн, спускаешь бабу и прикрываешь тыл. А-а-а! Пока помню — прихвати мой рондел. Тут где-то валяется. Рядом с Милошем.
Подоконник был скользким.
Скользкой была крыша.
И снег пошел. Мелкий такой, противный.

— И ты называешь это жизнью? — спросил Одрик, когда они без препятствий добрались до конюшни и теперь пытались сообразить, какую бы лошаденьку из тутошних во благо Темерии спиздить.
Выбор был невелик: старая кляча в яблоках, рыжий престарелый мерин и мул. Засратый. Словом, не очень надежный и очень некрасивый.
А вот их собственных коней не тронули. По ходу дела даже накормили.
— Я называю это работой, — ответил Роше, косясь в сторону Фенна и без лишних церемоний, то бишь грубо и наспех, перевязанной им бабы-магички. Баба-магичка стонала. Пока что тихо.
— Как философично! — вздохнул Одрик, в свой черед поглядывая на Бьянку. — Посмотри на нее. Такая молоденькая, такая красивая, а вся в шрамах…
— Осторожнее, Одрик!
— Ох, не пугай, Вернон!
— А я не пугаю. Я сам боюсь. Потому что Бьянка все слышит… Да, Бьянка? Будь добра к Одрику, он не в обиду. Он от рождения дебил. И без яичек…
— М-м-м… — тяжело выдохнула Тцарэль, открывая глаза, морщась, едва сдерживая крик. — Ах, вы…
— Тише-тише, — улыбнулся Фенн, сжимая ладонью аккуратненький, пухлогубый рот магички.
— Да нет, пусть говорит, — ответил в свой черед Роше, глядя на чародейку глазами цвета дорогостоящего рубина. — Не откажусь выслушать.
— Сдохнешь, Роше. Все сдохнете, — ухмыльнулась магичка. — Думали, в сказку попали? Аха-ха! Вы же…
— Да-да? — перебил Роше.
— Трупы.
«А ведь может оказаться и права», — подумал командир Синих Полосок.
Уж больно тихо было в конюшне.
Уж больно тихо...

«Ах, какая оказия! Какая нелепая превратность судьбы!», — подумал Роше. Вернее подумал бы, окажись в его распоряжении хотя бы полминуточки на излияния души.
Времени, разумеется, не было.
Зато был мужик. С рожей из тех, которые вспоминаешь, когда — весь издерганный, с ног до головы в мыле, — третий час кряду никак не можешь освободить сортир.
«Та еще харя, — отметило подсознание. — Пчелы его покусали, что ли? Так ведь февраль же…».
— О боги, — закатил глаза Одрик, опираясь на импровизированный костыль. — Все. Хватит. С меня достаточно. Если выживу — уйду в отставку! Слышишь…
— Заткнись, — процедил сквозь стиснутые зубы капитан Роше, не сводя взгляд с мужика, чье лицо служило ярчайшей иллюстрации того, во что превращается людской организм, если кровь заменить… в лучшем случае спиртом. — Затниксь, Одрик.
— Вы меня слышали? Слышали? — истерично повторил мужик, Роше не ответил.
— Мф-мф-мф! — отчаянно стонала под ладонью Фенна магичка, очевидно, не способная примириться с мыслью — оказывается, инвалидность, она, как истина, — всегда чрезвычайно близко.
— Бросать оружие, значит? — выгнул брови капитан Роше. — Так я вроде безоружен.
— Меч!
— Что, меч?
— На поясе!
— А, этот. Ну…
— И шестопер!
— И шестопер…
— Не шуткуй со мной! Прирежу суку! — взвизгнул Пчеломордый — увы, придумать кличку получше не отыскалось ни времени, ни смысла.
— А почто ты такой нервный?
— Оружие наземь, я сказал!
А кинжал у Пчеломордого все-таки был здоровый, внушительный. Его бы на благое дело — сыр кромсать или шкуры чистить.
— Бросайте оружие! Живо! Не то шалаве крышк…
Роше свистнул. С головой выдавая позицию, Роше свистнул. Но прежде подумал:
«Давай, Бьянка! Ты сможешь! Ну же, давай! Под ребра его! Ты же верткая, умная. И сильная…».
Лошади заржали, капитан скривился. Мул — единственный из всей компании поступил истинно по-рыцарски: развернулся, пришпорился и что было мочи прихватила Пчеломордого пониже поясницы.
Возможно, это было чистой воды везение. Или нечистой. Может быть, мул всего-навсего почуял запах спирта — тот самый запах, которым изо дня день фонил хозяин, вряд ли бывший к засратой скотине чрезмерно дружелюбен и милостив.
— Или погожу немного, — округлил глаза Одрик. — С отставкой в смысле.

— Облажалась, — кивнул Роше, без всякого выражения поглядывая на Бьянку.
Ну и что теперь? Обозвать расклёхой, надавать по роже? В принципе, можно и по роже — в вопросах подготовки подрастающей смены капитан Роше всегда практиковал, в буквальном смысле, прикладной метод — вот только не в случае с этой молодой, горячей, а потому совершенно не управляемой девкой.
Кричать на нее — по крайней мере, сейчас — было бесполезно. Пусть и очень хотелось.
«Бьянка, Бьянка, — думал командир Синих Полосок, неотрывно глядя на девушку. — Когда ж ты наконец поймешь? Убивать врага — правое и полезное дело, а жизнь у тебя одна, другой не будет, и жизнь, дура ты моя бешеная, суть величайшая ценность».
Твоя жизнь, Бьянка.
Скажи он это вслух, ему бы не поверили. Во-первых, потому что Роше терпеть не мог сантименты; во-вторых, потому что никакой дурой Бьянка не была никогда и ни в коем случае. Потому что Бьянка — какой смысл отпираться-то? — была его, когда-то тоже молодого, не слишком детальным, не слишком подробным, но все-таки отражением.
Впрочем, о таком говорить вслух также категорически не следовало.
— Ладно, собралась, взяла себя в руки, живем дальше, — строго произнес Роше, кивком давая понять Фенну, чтобы хомутал чародейку и, собственно, «поехали»!
— И больше так не делай, поняла меня? Отлично. Пригляди за Одриком.

Странно. Их не преследовали. А ведь, казалось бы, после всего содеянного — или хотя бы того, что они могли сотворить в теории — против них должна была выступить вся деревня. Во всяком случае, в верность Темерской Короне (да и с чего бы вдруг?) местного населения Роше не верил. И наверняка правильно делал.
Но их не преследовали.
Даже не следили.
Какого хера?
Впереди сплошной стеной чернел лес, и было тихо. Так тихо, как если бы в этой тишине притаились все ужасы вселенной.
— Не расслабляться, — тихо произнес Роше. Напряженный и бледный.