Хагга, вблизи окраин предместья.

Кольдрим уже не знал, сколько времени находился в дороге. Дело было бы проще будь у него хоть какой-то транспорт. Но старый конь сдох, а с новым – беда. И так дела обстоят достаточно давно.
Чародей остановился, осмотрелся. Дул слабый, холодный ветер, но сугробов уже не было как в прошлом месяце. Что, несомненно, радовало. В целом же перед Кольдримом представала монотонная картина из темных, серых и светлых тонов. Немного угнетала обстановку усталость от пути, в котором не обошлось без сомнительных личностей. К счастью больше трех ему пока не встретились. Так что, потратив некоторое количество Силы, уставшему чародею оставалось только догадываться, сколь долог будет его путь. Была кое-какая провизия, но... Все же она не бесконечная.
От мрачных раздумий, зацикленных лишь на личных проблемах, чародея отвлекла ворона взгромоздившееся на столб. Кольдрим даже не сразу заметил, что на том столбе был висельник. И судя по виду, он был на нем давно: сложно определить, кем он был. Птица же пронзительно каркнула, растопырила перья, что стала казаться в два раза больше. Чародей, глядя на это, усмехнулся. Немного задержав взгляд на вороне, он посмотрел вперед: дорога была пустой, вдалеке виднелась развилка. Однако это еще не гарантия того, что путь дальше будет свободным, и он никого не встретит. Все же вокруг лесистая местность.
Нехотя чародей передвинул ногу, направляясь вперед. Хотя больше всего хотелось плюхнуться на что-нибудь и вытянуться.

Пока что далеко от Хагги. Лесная дорога.

Совместно с Каролис.

В мирное время Ясек был бестолковым венгербергским стражником.
Его не называли "сэр", не слушались его приказов и тем более - просьб. Не воспринимали всерьез. Будто он был лишь сопливым мальчишкой, дрожащими руками сжимавший рукоятку короткого деревянного меча.
В мирное время Ясек был невостребованным венгербергским стражником. Но когда пришла война, востребованными внезапно оказались все.
В качестве стражника, Ригорий лишился нескольких пальцев и левого глаза. Пальцы не стоило совать в подозрительные отверстия в стенах, а вот глаз выбили в драке. Больно и обидно было и за пальцы, и за глаз.
Даже - и пусть Ясека хоть сотню раз проклянут и назовут скотиной бессердечной - не так обидно, как за сестру.
Кис-ло-бор.
После него на плечи Ясека легла забота о маленькой Анне, его племяннице. О существовании которой он бы и не узнал, не захоти его великодушное сердечко податься на выходные к сестре в клоаку всея Аэдирны.
А ещё на Ясека, который уже никому не казался таким бестолковым венгербергским стражником, внезапно свалилась ответственность за несколько не-своих жизней. За пару дней "несколько" разрослось до десятка, а затем - до двух десятков. Устоявшегося числа, не менявшегося несколько недель. Хорошо, потому что никто не умирал. Ни лишившийся ноги и волос сирый старый пасечник, ни родившая ещё в первый день их путешествия мертвое дитя женщина с куцым хвостом черных сальных волос, ни оголодавшая тройка деток-подлеток, по совместительству - сирот.
Плохо было то, что из двадцати человек, трое были детьми, семеро - женщины, четверо были калеками.
Два низушка. Краснолюд. Семеро кметов. Детки - эльфятки. Остальные - плоды кровосмешений. И Ясек. Вот кем ещё они были, если хорошенько приглядеться.
А у Ясека, внезапно принявшего на себя такую ответственность, не было левого глаза, трех пальцев на правой руке, и плана.
Особенно плана.
Зато у них был, так сказать, экипаж. Обоз. Две повозки. Трое лошадей. Море энтузиазма выжить в непростое, суровое время.
Путешествия в большой компании предполагали раннюю или позднюю кончину припасов. Поэтому Ясек периодически отправлял людей припасы искать. Двоих, по обыкновению. Больше позволить себе не мог. А на энтузиазме долго не проживёшь. Обоз-экипаж в такие дни, как правило, стоял на месте. Не двигался. Иногда ищейки приносили картофель, термопсис, чёрствый хлеб, поросший пенициллином, и гниловатые яблоки. Но выбирать не приходилось. Картофель запекали в углях, делили по ломтику на рот. Хлеб грызли те, у кого ещё сохранились зубы. Из яблок варили кислый до аскомины компот.
Выживали, одним словом, как-то.
Однажды с Ясеком приключился мешок ржаной муки. И женщина-ворона, с конём чернее ночи, которая обменяла его на место в повозке. Ясек противился недолго и скорее для виду. Он не понимал, что этой женщине у них потребовалось. А она утверждала, что просто хочет спать не на траве. Потому что холодно. 
Чудная.

Снег валил.
Анну рвало чем-то плохо переваренным и зелёным.
- Останови! - вскрикнула Каролис.
Ясек вспомнил: она не говорила второй день. Он и забыл о её существовании. Забыл же, разумеется, что это именно её лошадь была впряжена во вторую телегу на замену издохшему мерину. Вороной он называл её за то, что на ней был чёрный тулуп, чёрные штаны и чёрные сапоги. И чёрный, разумеется, волос.
Ясек телегу остановил. Через плечо назад даже не глянул. Ясек помнил: Анны скоро не станет.
Каролис взяла девочку на руки. Ей давно стало плохо. Ещё до того, как она присоединилась к обозу. Анны все боялись. К ней никто не подходил. А у Каролис был иммунитет. Но она о нём не говорила. Потому что чудной ей было быть выгоднее, чем чародейкой.
Это ведь заставлял лечить. Разбираться, в чём дело. А она не знала. Не могла даже представить, в чём. И уж тем более не умела лечить.
Повозка стояла. Худая, бледная, похожая скорее на скелет Анна цеплялась пальцами за ворот чёрного тулупа. И шептала одними губами:"Не надо, тётенька, не надо".
Ей было почти десять. А весила она как жирный кот. Но никак не ребёнок.
- Надо, - сказала Каролис.
И потащила тело к ближайшему сугробу. Анну нужно было умыть.

- Пожалуй, привал. На час, - решил Ясек и глянул на горизонт. Он ещё не знал, что его мифический "на час" растянется до полудня. Солнце едва поднималось из-за горизонта. Было ещё темно. А ночь была слишком длинной и голодной.

Дети выли и носились вокруг. Скорее от безделия, нежели от чего-то ещё. Тот, который хромой и сирый, которого почему-то называли Трещоткой, пообещал им крольчатины, если они заткнуться. Эльфята ему не поверили. И не заткнулись.
Анна не розовела. Каролис старательно растирала её щёки тёплыми ладонями.
- Ты как? - говорила. А в ответ получала бестолковое мычание. Анна, разумеется, умирала.
Это будет первая смерть в обозе. И вряд ли последняя.

Чародейка взвыла, пнула сапогом сугроб. Оглянулась на эльфят, грызущих попеременно одно и то же подгнившее яблоко. Пнула сугроб ещё раз.
Она знала, что за ними следят. Знала об этом второй день. Но следивших не видела.
Сле-див-ше-го.
Голос во тьме был один.
Он недоумевал, что она с ними рядом забыла. Что они все здесь забыли.
В его, можно сказать, владениях. На его территории.

И Мирмидон знал: она его прекрасно слышит. Лицо у неё было знакомым. Походка, волосы и запах - тоже. Та luned. Искры из глаз. Огни из пальцев.
- Luned.
В следующий раз сказал он уже вслух. Выходя из леса, показывая себя ей. А она продолжала пинать сугроб. Но Мирмидон знал: слышала. Слышала она его. Потому что сугроб был уже другой. Тот, что ближе к кромке частокола деревьев.
Его коричневый плащ выглядел как кровь на снегу: неестественно, плохо, неправильно. А другого у него не было. Меча не было при себе тоже. Лук был. За спиной. А стрелы - все, кроме одной, в колчане.
- Luned, - повторил он над самым чародейским ухом. - Идём со мной.
Каролис его тоже узнала. У неё отличная память на лица немногочисленных союзных эльфов. Поэтому пошла. Глубоко, почти по щиколотку, проваливаясь в рыхлый скрипящий снег.
Времени прошло немного с последней встречи. И совсем мгновение - с осознания того, что они всё ещё на одной стороне. Оба. И что держаться им обоим друг от друга стоит подальше.
- Забирай, - указал эльф на тушу распластавшегося на кроваво-снежной подстилке вепря. Из его левого глаза торчала стрела. - Это тебе.
Каролис сглотнула. Он следил за ней с самого Кислобора или намного раньше?
- Ты одна. Тебе нужнее. Я смогу убить ещё.
- Я не одна, - сказала она и сглотнула ещё раз.
Подумала: "Одна". И о том, что он всё равно не прочтёт её мысли. Это работает лишь в одну сторону. И не в его пользу.
- Как скажешь. Забирай. Дальше будет отряд скоя'таэлей. Вы идёте прямо к ним. Уходи. Уходи от них, beanna. Это не те люди.
- Не те, - согласилась она, обходя тушу вепря кругом. - И ты - не тот. В некоторых поступках не должно быть логики.
Эльф упрямо кивнул. На его голове была странная шапка. А уши были перевязаны и ничуть из-под неё не выглядывали.
Сейчас - и только сейчас - Мирмидон хотел казаться человеком.
Потому что тоже был один.

Мастерский

Нельзя сказать, чтобы в эти дни смерть от голода стала какой-то очень уж частой или сверх меры интенсивной; вовсе нет, от голода в эти дни умирали не чаще обычного. А вот количество смертей, спровоцированных острым желанием жить, причем, быть может, не в достатке, но в какой-никакой сытости — выросло. И выросло значительно.
Что выглядело вполне логичным, поскольку более эффективного способа жить в какой-никакой сытости, чем тот, который предполагает своевременную экспроприацию куска (возможно, последнего) ото рта ближнего, увы, ни люди, ни эльфы, ни низушки, ни краснолюды до сих пор не изобрели.
Пышным цветом расцвело мародерство. Наравне с мародерством — воровство, мошенничество, грабежи, а также разбои с повсеместным применением крайне опасного для жизни насилия.
Первыми под раздачу, по испокон веков заведенной традиции, попали купцы-одиночки. Их грабили все от мала до велика, включая сформированные еще во времена войны отряды крестьян с вилами. И за содеянное нисколько — даже ни капельки — себя не корили. Просто-напросто не видели причин. Просто-напросто купец — человек пришлый, а значит и не человек вовсе. По крайней мере, не такой знакомый и близкий, как жена, дочь, сестра, брат или двоюродный дядюшка по материнской линии.
На караваны нападали тоже, но скорее от безысходности. К сожалению, караваны — точнее, нанятые купцами головорезы — имели привычку давать сдачи. По мнению, местных жителей, привычку весьма скверную и ужаснейше некрасивую.
Но то была половина беды.
Вторая половина заключалась в том, что никто из разбойников-грабителей, включая сформированные еще во времена войны отряды крестьян с вилами, не обременял себя необходимостью честь по чести придать земле трупы. В лучшем случае обобранные до нитки тела слегка прикапывали в ближайшей низине и… А дальше, по идее, в круговорот жизни и смерти вступали боги…
Вот только прежде богов за работу принимались гули. Твари сами по себе глупые, однако, в отсутствие проблем с пищей — до умопомрачения дерзкие.
Гули принялись за живых.
И по большакам их шныряло немеряно.

Тварь, выскочившая на дорогу, была не слишком крупной — размером с подростка — зато исключительно верткой. И, по всей видимости, никакого страха перед людьми не испытывала.
— Тпру! — натянул вожжи кучер из головы колоны*. — Ну что ж ты, блять, будешь делать!
Лошадь заржала. Тварь отпрыгнула. Повела из стороны в сторону сплошь покрытой струпьями мордой и что-то прошипела. Звук был неприятный, а, что хуже, вполне осмысленный.
Тварь приглашала дружков на пиршество.
Добыча была легкой.
Добыча пахла смертью.
Добыча в большинстве своем уже умерла, хоть и верила, будто бы продолжает жить.
Добыча пахла болезнью.
Потом, кровью, лимфой.
По костям добычи уже разливалась гниль.

— Фенн, ты слышал? — тихо проговорил Роше.
Дорога шла в гору. Отлично утрамбованная полозьями саней и лошадиными копытами.
— Нет, не слышал.
— Тогда слушай, — капитан на мгновение зажмурился.
Тишина стояла какая-то в высшей степени мистическая. Бесшумно падал снег.
Крупные, ажурные, ни дать ни взять достойные отдельной баллады снежинки.
___________________________
* — Мирмимудль, мы к тебе

Совместно с Мирмибублем.

Он говорил на таком языке, который она не понимала. Специально - Каролис знала. Отдельно знакомые слова, взятые из далёких её воспоминаний, витали в воздухе.
Мирмидон говорил. И говорил, и говорил, и говорил. Она видела: из лесу к ним вышла девушка. Ни страха, ни решимости в ней она не заметила. Заметила оружие. И излишнюю похожесть на тех, кем сам Мирмидон был.
- Scoia'tael? - спросила она тихо и сильно ломая акцент. Чтобы выпендриться, не иначе.
Мирмидон не ответил. С отрядом, который должен был встретиться людям, если те не внемлют гласу рассудка и не свернут с дороги, её не было.
Он сказал ей, чтобы она не боялась. Что они свои, не причинят им зла и у них есть еда, огонь и вода. Что если она хочет - может пойти с ним - и с этой женщиной, его подругой. Что если она хочет - они поделятся с кровом. Что если она не знает - там люди, не эльфы. Но они смогут ей помочь.
- Scoia'tael, - ответил Каролис Мирмидон. Кивнул на всякий случай утвердительно. Если вдруг она не поймёт с первого раза.
- Ну, - сказала чародейка нежно, почти любовно. - Если она не будет пытаться загрызть меня во сне - ничего страшного. А если захочет, то пусть начинает по старшинству. С Ясека, то есть. Он всё-равно мне никогда не нравился.

Кровью запахло. Быстро и резко. Удар оказался такой силы, что отлетело колесо повозки, отбросило кучера.
Тварь прыгнула дважды.
Сперва ударившись всем телом о телегу, затем - на кучера, который сообразить не успел. Его плечо теперь лежало отдельно от него самого.
Первыми закричали из головы колонны. Вторая волна воя поднималась с середины. Кто-то негласно предложил броситься врассыпную - и бросился. Как цыплята, в кучу которых внезапно бросили лиса. Утопая в рыхлом клейком снегу, они разбегались по местности, думая, будто так обретут спасение.

"Наивные", - думал эльф. Думал ещё о том, что в лесу будет нечто покрупнее, позубастее и острее этого существа. И их явно будет больше.
"Дураки", - думал эльф.
И выстрелил первый раз. Попал, конечно, мимо. Но так было нужно. Стрела угодила в берёзу. И сменила траекторию бега одной вопящей барышни. Вопящих барышень на этой маленькой поляне ещё не хватало.
Тварь оглянулась. Если то, что должно было быть головой, можно было так назвать. Мерзкий трупоед. Поганая падаль. Состоящая, кажется, сплошь из зубов и когтей. Кучер уже даже не кричал. С ним оно расправилось первым. И достаточно быстро. Глотки он лишился тоже. Кричать было попросту нечем.
- Снег идёт, - по-особенному меланхолично заметила чародейка, выставляя вперёд облаченную в перчатку ладонь. Её тут же добротно припорошило.
Смерть по пятам следовала за этими людьми. Выражаясь поэтично, с самого их первого вздоха Мрачный Жнец караулил за дверью, уличая сладостный момент своего торжества, момент пира на костях.
Выражаясь не поэтично, Каролис знала: все они умрут.
Даже нет, не так - сдохнут.
Если бы она была верующая, подумала бы, что им это кара за жизненные прегрешения.
Но верующей Каролис не была.
Альтруисткой - да. Этого не отнять.
- Мирмидон, - сказала она тихо и ему показалось, будто её голос изменился. - Я пойду.

На мгновение она представила себе голос Ясека, звучащий на удивление чисто. Он без какого-либо намёка на размышления и сомнения бы отказывался принять в их караван ещё пару ртов. Но упирался бы лишь для виду. Потому что вепрь им всем пришёлся бы по вкусу. Оставшиеся кости с прожилками мяса любовно упаковали бы в мешок, чтобы завтра на привале наварить бульона. Ясек, похрустывая соломинкой, зажатой между зубов, думал бы пошутить, мол, Ворона, нет ли у твоего чудо-друга картошечки и морковки, раз уж на то пошло? На сытый желудок думалось бы всем гораздо легче.
Каролис нахмурилась.
Ясек сказал ей оставить Анну домерзать в снегу. Чтобы не распространить болезнь между оставшимися людьми. Она из чистой вредности не сказала, что помимо Анны, тошнить непонятным нечто скоро начнёт ещё шестерых. И его, Ясека, тоже. Потому что все признаки заражения у них у всех были налицо.
Но вредности в ней было меньше, чем корысти.
О, корысти было много...

Прежде чем она успела додумать мысль, рука тела, которое оказалось выше её на несколько голов, опустилась на плащ. Затем эльф поднял чародейку, словно котёнка, за шиворот, и вытащил из снега.
-  Так дойдёшь быстрее, - сказал он. - Иди, если хочешь. Но это не те люди, ради которых стоит гибнуть.
Чародейка фыркнула.
"Но это те люди, которых мне нужно держаться, чтобы встретиться с теми, ради кого стоит", - сказала она. Но мысленно. А выразилась совсем непоэтично.
Потому что эльф толкнул её в снег. Сильно и грубо.
- Стоять! - сказал он.
Это был человек. Обыкновенный, испуганный, двурукий двуногий человек. Он выскочил на поляну стремительно. Убегая от своей верной, ступающей по пятам с самого рождения смерти. Он сбил бы чародейку, даже не заметив её высокого силуэта. Сбил бы - и побежал дальше в призрачной попытке выживания.
Но не сбил. Не успел.
Отряхиваясь от снега, припадая на одно колено, Каролис привстала. Глянула сперва на эльфа, затем на человека. На эльфку не глянула. В какой-то момент она вообще забыла, что она здесь.
- Уходи. Убирайся, Трещотка. Убегай, спасая свою жалкую жизнь. Никто тебе здесь не поможет. Вы сами во всём виноваты.
И она не выглядела уверенной в своих словах.

Зима- хреновая пора. По мнению самого Йорвета, нет ничего паршивее ощущения когда подносишь оголенную от перчатки руку к пламени, а она ничего не чувствует. Ни-че-го. Лишь неприятное покалывание. Бывали зимы, когда даже кострище не давало требуемого тепла, не в состоянии согреть собравшихся у огня белок. А чего стоил отделанный мехом ворот акетона, который во время снегопада так забивался снежинками, после чего те подтаивают от тепла тела да горячего дыхания, холодя шею. Словом - скудное время года.
Зиму Йорвет не любил. Не любил как минимум потому, что приходилось прикладывать много сил на добычу провианта, на обогрев да и в общем - на выживание. Множилась хворь, в то время как медикаменты достать было крайне сложно. Лесное зверье с голоду дичало еще больше, в порывах безумия стаями забредая к разбитым лагерям. А еще болел глаз. Болел, то ли на погоду то ли от сковывающего мороза. Тот глаз, которого вот уже порядком лет не было в глазнице, а эльф его все еще порой чувствовал. Ощущал ноющую боль, что уколами пронизывала левые лицевые мышцы. Ученые мужи величали эту хворь фантомными болями, однако природу такого явления не могли объяснить, ровно как и чародеи. Впрочем, как может болеть то, чего давно нет сам остроухий понять так же не мог. Не мог, но ощущал.
Морозы вынуждали скоятаэлей радоваться каждому куску мяса, так как с провизией было совсем туго. Сидя на полене, заваленном на бок, командир объедал остатки мяса с группы не крупных волчьих костей, что ранее были, кажется, пястью. Сложно оценить вкусовые качества волчьего мяса, когда скудно питаешься уже не первую неделю. Любой кусок, попавший в рот, кажется великолепным, даже если это крысиная туша. Задубевшими пальцами перебирая давно остывший кусок пищи, вгрызаясь зубами в сухожилие, командир как всегда был погружен в собственные мысли. В ближайшее время стоило выдвигаться в места более благоприятные для зимовки, пока холод и голод не прижал бригаду прям тут, заставляя крутиться в не очень изведанных лесах, под завязку забитыми все различной нечистью. Да, трупоедов в этих местах было катастрофически много.
-Аebedd! - окрикнул кто-то из подчиненных, выводя одноглазого из праздных раздумий. В лагере, расположенном недалеко от не крупной дороги, поднялось оживление. Дневальные донесли, что грядут по дороге путники, да не одни. Смутные, практически не реальные донесения постовых явно гласили - на дороге обоз, да без охраны. Бросив обглоданную волчью культю в костер, зачерпнув пригоршней снега, обтирая тем руки, одноглазый поднялся на ноги, тем самым подтверждая уже давно отработанные действия команды. Снег неприятно колол кисти, усиливая приток крови, отчего конечности ощутили теплоту. Натянув свои потрепанные временем кожаные перчатки, командир покинул лагерь.

Эния какое-то время потопталась нерешительно. Стоит ли ей присоединятся, ко всему этому, такому странному сборищу или лучше спокойно дальше брести в одиночестве?
Но тут, же услышала одно слово, которое всегда отличало тех, с кем стоило разговаривать и идти на контакт: скоя'таэль. Не «белка», а именно так.
Тонкие черты лица двоих, кого выделила девушка, тоже говорили о том, что они были как минимум близки ей по крови.
Голос мужчины звучал мягко и уверенно. Он успокаивал. Энии это напомнило голос отца, когда она была маленькой, именно таким, тихим, обволакивающим голосом, он рассказывал маленькой дочери легенды их народа. Эти легенды заменяли девочке сказки, которым дхойне рассказывали своим детям. Просто потому, что легенды были лучше, и несли ту историю, что сейчас активно искореняли люди, заменяя ее своими насильно и кровью введенными верованиями.
Раньше, чем Эния успела, что-то сказать, события стали развиваться слишком стремительно. Удар, кровь, крики, визги. Безумие.
А эльфка уже начала думать, что день сегодня пройдет более или менее спокойно-наивная!
Не бывает под этим небом ничего спокойного, если ты не один. Скопление больше двух тел, в голодное зимнее время, обязательно приведет тех, кто не против этими телами полакомиться или эти тела уничтожить. Монстры ли люди, разницы особой нет. Это Эния уяснила еще годам к четырнадцати, с того возраста прожитые годы только укрепляли уверенность девушки в этом печальном факте. Всегда все было так.
Эльф выстрели первым - промазал, что ожидаемо. Он явно не относился к тем. Кто регулярно убивает тварей или дхойне. Скорее одиночка, который делал то, что делала большинство существ живущих сейчас - просто пытался выжить, осознав, что в одиночку это проще, надеешься только на себя. А главное бережешь свою душу от раздирающих стальных когтей, той боли и черной тоски, когда теряешь кого-то к кому хоть на минуту успел, позволил себе успеть привязаться.
Эния тоже не стала терять времени и, прицелившись, проверенным движением отправила стрелу в лоб той твари, но или в, то, что должно было являться лбом, так как сама отвратительная тварь, казалось кроме глаз, имела только зубы, мускулы (как из стали) и когти.
Девушка, которая, по всей видимости, либо была полуэльфкой, либо просто подругой, встретившего теплом Энию мужчины была на удивление спокойна и меланхолично. Словно не ее друзей сейчас уничтожали. Или они не были ей друзьями? Вообще эти двое сильно отличались от остальной компании обоза.
Выбежал еще один человек. Людей становилась все больше, ситуация становилась все хуже.
-Меня зовут Эния, вдруг сказала девушка, понимая, что это высказывания вообще не вписывается в ситуацию. Но и слова о снеге в нее тоже как казалось, не вписывались. Просто обычно живым существам свойственно хотеть хотя бы что-то сказать перед смертью, непонятно зачем оставляя о себе никому ненужную память

[AVA]http://s7.uploads.ru/Q9tB8.jpg[/AVA]

- Барлуф. – ответил чародей, пожимая протянутую ему руку.
Он мог бы сказать свое полное, настоящее имя, однако этого ему не хотелось. Это имя связывало его с его семьей и другими чародеями. И ни первых, ни вторых встречать не было желания.
Саму таверну чародей признал, хотя и не понял к чему ей такое название. Впрочем, какое его дело? Главное,  что это таверна. Толкнув дверь, вошел в помещение. Несколько спертый воздух, в отличие от уличного. К удивлению тут не пахло едой, только смесью каких-то запахов. Частично таверна была новой, красивой... Что скорее необычно для таких заведений. А фрагментами вполне типично – старой, обшарпанной. И тут было пусто, за исключением двух людей. Вернее женщина и краснолюд.
- ...чего б не посмотреть?
- Душно мне что-то…
- Да тут же холодно! Или ты это… о душе?
- Нет, Берти! Я говорю о груди! Тесно ей!
- Так может избавишься от корсета?
- Ох, ничего ты не понимаешь, Берти…
Чародей услышал часть их разговора. Дама выглядела скверно. Краснолюд, как краснолюд, вполне обычно. Отойдя от порога, Барлуф присел недалеко от входа. Оперев шест о стену.
- Да. Мне все больше кажется, что люди тут просто вымерли. – тихо пробормотал он. Через паузу спросил обычным тоном: - Это заведение открыто или как?
Капюшон чародей не снял. Только проверил целостность намотанных на руки кусков ткани. Пальцы покалывали, слегка теплея в помещении.

Ну вы поняли, совместно с кем.

Она бежала.
Так, как наверное не бегала уже не один год. А, может, и весь десяток лет.
Бежала туда, откуда напротив, убегали. Бежала ей лишь одной известно зачем.
А вместе с ней убегал единственный человек, чтобы пристрелить которого, Мирмидон бы не просто не кидал монетку, а хорошенько раздумывал бы не один день, неделю или возможно даже месяц. Еще немного - и её силуэт скрылся за деревьями.
Мирмидон вздохнул. Как-то разочарованно, но в то же время и по-отечески. При взгляде на Энию - одобрительно кивнул и так же одобрительно хмыкнул. А девочка-то оказалась не промах. Хотя на вид она вряд ли старше его дочери. Возможно, даже младше. Если бы он только знал, сколько Асе на самом деле лет.
- Хорошо стреляешь, - подметил он ещё и вслух на случай, если его таинственных кивков и жестов было недостаточно. - Нам пригодится твой лук и стрелы. Идём.
И он пошёл. Туда же, куда уходили глубокие, обрывистые чародейские следы.

Стрела угодила твари в голову. Она действительно попала. Эльфка эта. Которая казалась ему совсем ребёнком. Левее и выше глазницы, но стрела была пущена с достаточной силой, чтобы пробить череп. Видимо, он у этих...  существ достаточно мягкий. А ведь когда она стреляла, оставался шанс, что не получится. Что им тоже придётся бежать подобно этим людям. Но нет. Тварь затихла сразу же. И рухнула, будто подкошенная.
- Что это? - спросил Мирмидон скорее воздух и самого себя, нежели кого-то иного. Сапогом он пнул её в челюсть, и из разинутой пасти потекла чёрная, склизкая жижа. Возможно, слюна. Возможно, полупереваренная еда. Пахло в любом случае тошнотворно и отвратительно. Абсолютно так же, как это и выглядело.
Крики, визги, гомон и топот людей удалялись и рассеивались по всем сторонам света. Он не был уверен, что обоз соберётся обратно. Жаль было кабанятины, которую эльф так старательно выслеживал и пытался задарить в обмен на место в обозе. Лучше бы сьел сам.
В прочем...
- Эния. Отрежь пару хороших кустов мяса от кабана на поляне. Возьмём с собой. Я думаю, здесь мы закончили. Я буду рядом. И приду, если что случится. Только подай мне знак.

Когда он вышел к обозу, другая - вторая такая же тварь - ещё казалось бы омерзительнее первой, догрызала череп распластавшегося на проталине извозчика. Шествуя тенью вдоль повозки, кралась чародейка. Кралась она к лошади с белой кляксой на морде. Та, в отличие от одной мёртвой и второй громко похрапывающей и кажется вполне смирившейся с участью стать обедом, стояла смирно.
Он не слышал, как чародейка приговаривает "Тише, легче, девочка моя". Не видел, как с рук её идут потоки настоящей Силы. Она успокаивала лошадь. Доставалось и второй. Ей не нужен был лишний шум. А гуль её, кажется, пока не успел заметить.
- Тише, девочка, тише... - приговаривала Каролис, роняя теплую ладонь на чёрное брюхо. Взглядом она следила за тварью.
Ей казалось, гуль был всего один. Тот, что сломал повозку, кинувшись на неё брюхом. Тот, который загрыз извозчика из головы колонны.
Тот, которого застрелила та эльфка, Эния.
Ан-нет, вон он, ещё один. Дожирает добродушного старика, откладывавшего самые свежие яблоки детям.
Она не боялась спугнуть эту дрянь или же сжечь её на месте. Она боялась, что своим воплем существо разнесёт весть остальным. И из лесу выскочат ещё с десяток таких же злобных голодных тварей. Поэтому действовала она тихо. Ей хотелось спасти Яблочко. А посредством Яблочка - спасти уже себя.
Планы - вещь такая. Очень часто они имеют свойство рушиться и крошиться прямо на глазах. От малейших твоих прикосновений.
Каролис было обидно. Обидно, грустно, гадко и гнусно осознавать, что всё рушится. Что сделать с этим она ничего не сможет.
"Он не найдёт меня, не найдёт, если я буду одна," - говорила она, шептала себе под нос.
" Не найдёт меня..." - думала. И кривила брови, и хмурилась, и едва не пускалась в слёзы. Но этим делу не поможешь.
Нужно придумать что-нибудь ещё.

А вот Мирмидон так не считал. Вскочив на повозку, одним движением достав стрелу из колчана, другим он отправил её в полёт. Спустя долю секунды она прочно вгрызлась в глазницу твари. И та затихла, не успев издать рык. Не успев издать ничего, похожего на звук. Исключая падающее тело, разумеется.
Это было хорошо. Так было нужно и необходимо.
- Что, пришёл читать морали?
Эльф задумался. Но прежде - отрицательно мотнул головой. Морали читать он не любил, не умел и не собирался. Он, как и она, был совершенно одинок на тропе.
На которой, по классике жанра, творилось нечто, что встречать в одиночестве желания никакого не было. И если в прошлый раз он сбежал, не пытаясь найти слов в оправдание своих поступков, сжираемый чувством дежавю, ненависти и жалости к самому себе, то в этот раз разум его был кристально чист. Как и помыслы. Как и желания.
- Зачем ты вернулась? Ради лошади?
- Какая разница? - отозвалась Каролис. У неё не получалось освободить свою кобылу от сбруи. Её начинало это раздражать.
Она рвала на себя крепкую кожу и верёвки, дёргала, старалась, трудилась, но не имела ни малейшего понятия, как правильно это делать. В конце-концов, она сдалась. Повисла на упряжи, дрожа всем телом и прижимаясь лбом к тёплому шерстистому боку.
- Я больше не могу так. Я больше не хочу так. Я устала. Я так устала...
Мирмидон ничего не сказал. Достав нож из сапога, он принялся резать поводья, которые казались ему лишними и неправильными - её, чародейкина сбруя, даже на взгляд казалась дороже. А крестьянская была простой. И такой же лёгкой на лезвие ножа.
Он ничего не сказал же, когда она, уткнувшись лицом в ладони, села в снег и не говорила больше совершенно ничего до того момента, как эльф закончил освобождать коня. А вот потом задал один-единственный вопрос:
- Сдаёшься?

Каролис не сразу нашлась с ответом.
Ей хотелось прыгнуть на коня, ударить ту по бокам - и помчаться куда глаза глядят. Освежить голову, освободить мысли, параллельно совершенно внезапно оказавшись в другом месте и со всеми решёными проблемами. Но так, разумеется, не бывает.
И никогда не будет.
Поэтому тяжело, будто сейчас на её плечи возлегла ноша за все жизни Аэдирны, вздохнув, Каролис встала. Отряхнула штаны от налипшего снега. Провела пятернёй по волосам. И наконец ответила:
- Нет.

Эния должна была появиться с минуты на минуту. Если повезёт и она всё поняла - с мясом, пригодным на сытный ужин на нескольких человек. Мирмидон не спешил и не торопил свою человеческую подругу. Но и далеко не прятал лук на случай, если он всё-таки понадобится.
При ближайшем осмотре обоза выяснилось, что одна телега пришла в негодность практическую из-за сломанного колеса, а вторая - по причине отсутствия живой лошади. Из третьей Каролис свою кобылу распрягла. Да так, что теперь к ней пришлось бы коней привязывать верёвками за шею. Возможно, для пущего эффекта, ещё и за ноги. Или даже приклеивать по бокам.
Этим людям, если они собираются и дальше сосуществовать в той же компании, придётся активно поработать над транспортом. И чтобы отмыть телеги от крови - тоже.
По подсчётам Каролис, погибли всего трое. Не считая двух гулей, конечно. По размышлениям Каролис, раз уж погиб Ясек (он лежал под телегой, без одной ноги и нескольких пальцев на левой руке, держа в правой так и не востребованный в бою топор), то эти люди заблаговременно обречены. Они лишились лидера. Опоры. А значит - и возможного будущего.
Чародейка вздохнула. Эльф бродил по территории, навострив уши, лука так и не опуская. Тихо вокруг было. Но будто затишье, а не... Просто тихо. Все ожидали, чей же будет следующий шаг. И кто выстрелит в очередной раз.
Каролис занялась освобождением второго коня. Она раздумывала над двумя вещами: предложить эльфам убираться отсюда как можно скорее или организовывать линию обороны и ожидать людей обратно.
И ни одна из идей не казалась ей достойной воплощения.

- Я бард, - ответил озадаченно Даймус, - я играл тут вчера и вам, вроде, понравилось, - улыбнулся бард.
Даймус осмотрел таверну, всё было как и вчера, разве что на пару человек по-больше. Определенно, сегодня денег заработать не получится, но и просто поесть после тяжелого дня было неплохо перспективой.
- Мне, пожалуйста, тарелку супа и кружку эля, - после этих слов бард плюхнулся на ближайший стул, снял со спины лютню и поставил её рядом, оперев на стул.
Новоиспеченный спутник Даймуса начал расспрашивать хозяев о здешней обстановке. "Как будто это его дело?" - подумал бард, однако, если ему что-то расскажут, то тот с удовольствием послушает. Ценность информации человек, выросший в трущобах Вызимы узнал еще в далеком детстве.
Когда Барлуф предложил свои услуги, Даймус с опаской покосился на него. Он не очень любил солдат и наемников, в особенности  последних, ведь чаще всего их нанимают, чтобы убить других людей, а не помочь построить дом или сделать какое-нибудь другое доброе дело.
Но даже если и наемник представлял какую-нибудь опасность, то явно не сейчас. Сейчас его заботили только отдых и еда.