Пожалуй, Сирона вела себя именно так, как он от неё ожидал. Задавала правильные вопросы, заставляла его ухмыляться, едва ли не смеяться над её словами; его так и тянуло ввернуть что-то про то, что отношения их были односторонними лишь потому, что он был ей братом, но в этот раз Эрс сумел себя сдержать. С этой беседой пора было заканчивать, она и без того слишком затянулась.
— Давай сойдёмся на том, что я просто ревную, ладненько? — он вернулся к прежней манере разговора, позволил себе потрепать Сирону по волосам. — Ты занимала всё его внимание, мне совсем не доставалось.
Он не врал, в какой-то мере это была правда — он действительно ревновал Меруна, вечно заинтересованного в сестре, но никогда в чём-то другом. Были моменты, когда он пытался умышленно сблизиться с ним, найти в нём родственную душу, какую впоследствии и нашёл, вот только тот всегда был где-то далеко. Его интересовала Сирона, её благополучие, работа, алкоголь — что угодно, только не Эрс. Какое-то время он видел в товарище нечто особенное, отличное от других, а потом забыл об этом, выбрав для себя роль подлеца.
Вспоминать об этом было противно, он развернулся и поднялся по подвальной лестнице, остановившись лишь у дверей.
— Жаль, читать ты так и не стала. Я действительно хотел на это посмотреть.
Если бы он обернулся, покидая территорию дома, то обязательно заметил бы, как хлопнула входная дверь; если бы только на секунду допустил, что их палач просто скрывается по углам Вызимы, словно вор, то задумался, что Сирона не сумела бы прошмыгнуть обратно в дом так быстро. Но сегодня Эрс не желал задумываться. Эта беседа лишь сильнее растормошила его спящие ощущения и боль потери чувствовалась пуще обычного. Он решил, что отправит ещё несколько людей на поиски, как только найдётся возможность — толика надежды внутри отказывалась гаснуть.
Мерун никак не мог решить, стоит ли возвращаться обратно. Он любил свою работу, часто по-настоящему наслаждался своей ролью в Саламандрах, чувствовал себя на своём месте, однако Сирона, находившаяся на другой чаше весов, перевешивала всё. Если бы она сказала прекратить, он наверняка и прекратил бы, весь остаток жизни притворяясь мёртвым или пропавшим без вести, но она не говорила. Это он должен был понять сам, вот только решение всё не приходило.
Каждая вылазка в город походила на театральное представление: спрятаться с его ростом было не так-то просто, а лицо, покрытое шрамами, делало его очень и очень узнаваемым человеком, но он старался. Выходил лишь с наступлением темноты, носил потрепанный тёмный плащ, прятал под капюшоном глаза, а под шарфом, натянутым до носа, — лицо. Люди косились на него с недоверием, как на карманника, но пусть уж лучше так.
Сегодня ему понадобилось не только разузнать обстановку, приметить то тут, то там шпиков, расставленных Эрсом, рыцарей Ордена, но и взглянуть на лавку художника. Нет, он не собирался ничего покупать, не начал внезапно интересоваться живописью, просто вспомнил, что последний подарок на день рождения Сироны растворился в небытие вместе со многим другим, что у неё было. Часть её вещей не пережила встречи со Стефаном. От этого имени Мер до сих пор скрипел зубами, при воспоминании о нём и сейчас до боли сжимал кулаки. Тот давно уже покинул этот мир, а ненависть к нему так и жила. Жгучая, всепоглощающая.
Он не сумел бы купить сестре кисти из соболиного волоса сам, точно не сейчас, когда проблем со средствами было едва ли не больше, чем со здоровьем, однако были и другие способы их достать. Сирона их не одобрила бы, сочла недостойными, но и знать ей о таком было не обязательно. Хотелось сделать для неё что-то хорошее, подарить ей немного приятных ощущений. И не только своими прикосновениями, каких она, казалось, всё ещё боялась — даже тех, какие он сам считал невинными.
Совсем недавно, задумавшись об их возможной новой жизни, Мерун притащил к дому досок, внушительного размера бревен — хотел заняться перепланировкой, создать для неё жилое пространство, не ограниченное одной комнатой. Потолки в доме позволяли вместить и второй этаж или хотя бы чердак. Ему самому пришлось бы постоянно пригибаться при потолках такой высоты, однако Мер справедливо считал, что сможет с этим смириться.
Все мысли, любые планы ломало собой появление Эрса во дворе и отсутствие сестры в доме. Подходя к дому, он видел следы на снегу, приметил открытую дверь подвала — это не предвещало ничего хорошего. Меруну пришлось пробираться в дом с осторожностью, через небольшую щель между штор наблюдать за тем, как его коллега поднимается по подвальной лестнице, а следом уходит со двора вверх по улице. Далеко не сразу он сумел догадаться, что Принц наконец решился исполнить его последнюю просьбу — принёс Сироне письмо и ключ от подвала.
Последнее нервировало больше всего. Пусть сейчас там и не было ничего, кроме её портрета и прогоревших давно свечей, он не знал, как отнесётся Звёздочка к этой стороне его жизни. Сочтет ли его слишком увлеченным? Осудит за то, как сильно на самом деле он её любил? Увидит ли в этом нечто ещё худшее, чем само увлечение кровной родственницей? Мерун планировал рано или поздно рассказать и об этом, однако не рассчитывал, что это случится без него. Что это случится сегодня.
Потребовалось больше нескольких минут, чтобы решиться спуститься к ней. Эрс уже давно скрылся за чужими домами, однако боялся Мер не его. Он опасался реакции Сироны, её осуждения и того, что после этого она тоже может убежать. Временами ему казалось, что хрупкое равновесие между ними сейчас может разрушить что угодно.
— Он принёс письмо? — голос охрип от кашля, что преследовал его весь день, и звучал несколько непривычно. — Я думал, не станет.
В подвале ничего не изменилось с момента его отъезда в Новиград, лишь свечи прогорели до самого основания, оставив после себя лишь расплывшийся воск, да в углу проросла какая-то трава. И пыли здесь было куда меньше, чем бывало дома, когда он подолгу не возвращался.