- В вольном городе в Новиграде гостил Император к всеобщей усладе…
Рейнеке перебирал струны лютни, сидя на скамеечке привалившись спиной к облетевшей вишне. Ствол вишни был серый, как стены резиденции иерарха, зимнее небо и прошедшие дни, слившиеся во что-то бесконечное, бессмысленное, дремотное. Новиград, гудящий как улий, не пчелок - шершней, не был хуже иных крупных городов, где Инген доводилось выступать, публика, вечно жаждущая зрелищ и готовая ради них пожертвовать куском хлеба, с восторгом принимала все новое. Впрочем, не был он и лучше.
Небо поднатужилось и выдавило из себя еще одну снежинку. Чтобы гости ни в чем не чувствовали себя ущемленными.
- Бездарность.
Инген отломила небольшой кусок булки и кинула на утоптанный снег. Растерла прихваченные морозом щеки, наблюдая за тем, как белокрылое воплощение кротости гоняет от хлебной корки воплощение сизоперое. Вероятно, это следовало трактовать как очередную победу светлых сил над темными, но женщина просто притопнула ногой, прогоняя голубей и давай шанс урвать свою долю рассевшимся в рядочек на вишне воробьям и синицам.
- Победимы в обедню Эмгыром три свина...
- Бездарный дурак, - поправилась Инген.
- ... три северных свина и вина, - невозмутимо продолжал известный на юге менестрель, - в объеме неисчислимом.
- Тебя повесят, - виковарка бросила быстрый взгляд по сторонам. - Тебя повесят, а мне отрубят голову.
- Да, у дворянства есть свои привилегии, - степенно отозвался полуэльф, совершенно не беспокоясь, потому что, вопреки ее словам, не был ни дураком, ни смертником.
Во внутреннем дворике летней резиденции иерарха никого, кроме них, не было, а пел он совсем негромко. Рейнеке продолжал наигрывать нехитрую мелодийку, склонив голову на бок. В полушубке с модными разрезами на рукавах и берете с беличьей оторочкой он походил на нордлинского королевича из сказок. Но как у него только пальцы на морозе не задубели? Инген поежилась и подняла воротник, пряча нос в меху, а заодно и непрошеную улыбку. Песенка, несмотря на бездарность, выигрывала у иных творений маэстро реализмом.
Вслед за императором от увеселительных прогулок по городу отказала себе и императорская свита. Разумеется, совершенно добровольно. Ибо, питая к владыке неподдельные эстиму и адмирацию, верные подданные сочли подобное непочтительным и недостойным. Обильные трапезы оказались едва ли не единственным общим развлечением. Впрочем, нельзя сказать, что Эмгыр принимал в них активное участие.
В целом решение его величества было обоснованным: во-первых - незачем провоцировать добрых жителей Новиграда на недобрые поступки, во-вторых - до виконтессы уже дошли слухи о поразившем новиградскую аристократию недуге. Опять же, береженого Великое Солнце бережет. Скука, впрочем, никуда не делась.
- Тебя как раз здесь никто не держит, - иронично заметила женщина, присаживаясь на скамеечку рядом с менестрелем.
- Как это никто? - фальшиво возмутился тот. - А дух коллективизма?
- Ну-ну, - Инген в очередной раз потерла щеки. - Ты как хочешь, а я уже ног не чувствую.
Швырнув в Рейнеке горсть снега, она встала и поспешила в домашнее тепло. Полуэльф остался, но виковарка знала, что просидит он там недолго - ровно столько, чтобы показать собственную независимость.
Не успела переодеться и отогреться, как за ней прислали. Виконтесса де Тиертрэ поприветствовала рыцаря аэп Эогана, затем Инга улыбнулась Фаолэну. Верному, честному, ответственному. Сколько бедняге пришлось вытерпеть из-за нее за время их неудачного совместного путешествия пару лет назад.
- Не будем заставлять его величество ждать.
Кивнув камеристке, читавшей вслух эльфийские басни в переложении, дала понять, что они продолжат позже, взяла со спинки кресла черную кружевную мантилью, накинув  ее на плечи, и проследовала за Эоганом. В импровизированной приемной столкнулись с новым послом Нильфгаарда на Севере.
- Он ждет, - сухо проинформировал Дарвэ Рыс-Ын, похоже, за что-то недолюбливавший бывшую певицу.
Отсутствие неизменного церемониймейстера позабавило. Несчастный старик, как он там без своего императора? Наверняка тоскует и страдает от того, что никто его не слушает. Короткий стук, столь же короткий ответ-дозволение. Без бдительного участия распорядителя придворный этикет грубейшим образом нарушался. Впрочем, не до конца.
- Ваше Величество, - Инген присела в глубоком поклоне.
[AVA]http://s6.uploads.ru/YRCSe.jpg[/AVA]

Отредактировано Инген де Тиертрэ (2017-02-19 11:07:52)

Не в первый раз Фаолэну довелось побывать на Севере, но едва ли не единственный раз он и немногие его сотоварищи прибыли сюда не для того, чтоб проливать кровь нордлингов. Входить в состав эскорта делегации самого Императора было почетно и весьма престижно - многие на родине сделали бы что угодно за подобную привилегию.
Привилегию ли? На Севере холодно, в отличие от Нильфгаарда, и люди до сих пор помнят Содден и Бренну, Цинтру и Вердэн. Из соображений безопасности всему составу делегации было предложено не покидать резиденцию Хеммельфарта, из соображений благоразумия никто возражать не стал. Благоразумие штука пусть и скучная, но полезная для здоровья.
Офицерам было не так уж и скучно, на деле - отвлечение себя игрой в карты, басни и прочие выдумки о случавшемся на войне, да подтрунивание над вечно стоящими навытяжку и смотрящими на всех остальных солдат свысока гвардейцами "Имперы" не успели засесть костью в горле среди рыцарей Виковаро и лейтенантов "Альбы".
- Три года назад мой братец унаследовал все титулы и земли папаши. - рассказывал Тыввин, компанейский мужик с жидкими волосами и уродливым шрамом на носу. - А было их всего ничего, можно за три месяца пропить, не шикуя. Что он и сделал с моей частью наследства, как раз пока я людей убивал на Севере.
- И что вышло?
- Что вышло, что вышло... Вернулся я злой, чуть не придушил поганца. Долг он вернул, связи все свои задействовал. Вот и попал я в "Альбу". А у братца теперь ни денег, ни связей. - Тыввин хохотнул.
Аэп Эоган покачал головой, бросая карты на стол и поднимаясь, дабы поприветствовать вошедшего к ним посла, совсем недавно утвержденного таковым указом Его Величества.
- Ты, аэп Эоган. - Дарвэ посмотрел на рыцаря. - Гостья прибыла. Доставь ее к Его Императорскому Величеству.
Поручения высокопоставленных лиц лучше выполнять без промедления, особенно если тебе дорога своя позиция в армии ли, при дворе ли. И голова. Фаолэн кивнул послу, покидая комнату.
Слабо освещенные коридоры разносили эхо от бряцающих доспехов и оружия нильфгаардца, направленного господином Рыс-Ыном за недавно прибывшей виконтессой, уже знакомой рыцарю. Пахло же в обители иерарха унынием, серостью и тюрьмой, вдобавок еще и религиозной. Вечный Огонь всем своим видом будто пытался показать суровость жизни на Севере, убедить имперцев в том, что не получат они ни на грош больше влияния на Новиград и Реданию, чем им позволят.
Солдат с накинутым поверх кольчуги красным сюрко и неизменным айзенхутом на голове бросил суровый взгляд на уроженца Виковаро, бесстрастно прошедшего мимо него. Во взгляде большинства нордлингских солдат или стражников явно читались или придавленная ненависть, или чувство собственного превосходства - трудно в это поверить, но армия Редании до сих пор имела в распространенных забавах распевание песен в стиле "Черным на погибель". Конечно, с прибытием мирной делегации воинствующего патриотизма на улицах и возле резиденции Хеммельфарта поубавилось.
Все понимали, что Нильфгаард сейчас нужен Северу.
Нужная дверь тихо отворилась, и отчеканены слова, которые служили больше формальностью.
- Виконтесса де Тиертрэ, Вас желает видеть Его Величество.
Короткий обмен любезностями и улыбками, под стать ему обратный путь к покоям Эмгыра вар Эмрейса. Все четко, как у лучших архитекторов в чертежах. Взгляд Дарвэ, намекающий на миллион вещей сразу и одну конкретно был сопровожден одним коротким кивком Фаолэна, проследовавшим за Инген в комнату.
Вместо поклона рыцарь отдал императору честь, и вытянулся у двери, держа одну руку на рукояти меча. А ведь когда-то он и сам мечтал попасть в "Имперу"...
- Ваше Величество.
За окном прозвучала отдаленная трель свирели. Очередная гастролирующая кучка артистов, прибывшая в Новиград аккурат ради такого интересного события, как визит делегации с юга.
Впрочем, к делу это не относилось.
[AVA]http://sd.uploads.ru/v5NPU.jpg[/AVA]

Инген выпрямилась, легкой улыбкой ясно давая понять, что прекрасно осведомлена об отношении императора к светским любезностям и порядкам, но так же и о том, что у стен, кроме ушей, есть и глаза. А проявленную фамильярность можно трактовать совершенно по-разному, и певице еще повезет, если ее примут за новую фаворитку.
Бросив взгляд вокруг, женщина уверенно сняла со стены лютню, висевшую там, судя по состоянию инструмента, исключительно для красоты. Иерарх Хеммельфарт точно так же, как Эмгыр, не производил впечатление любителя музыки, высок был шанс того, что хозяин замка даже не подозревал о том, чем украсили кабинет его распорядители.
Инген, спокойно, без подобострастия, но и не медля, села напротив Императора, пристроила лютенку на колене и на пробу взяла пару аккордов, проверяя звучание, а заодно на слух подбирая мотив песни. Лютня безбожно фальшивила, но в данном случае, это, пожалуй, было даже к лучшему. Ибо песня была не из тех, что исполняют на музыкальных вечерах. На губах виконтессы, кажется, промелькнула усмешка, когда она ударила по струнам, зазвеневшим непривычно дерзко и зло.

Ах, это всех касается...
Как шел к себе домой
Ты в обществе красавицы
Влюбленной и хмельной.

Для передачи национального колорита не хватало полусотни мужиков с луженными глотками, берущих не качеством исполнения, а старательностью - именно в такой "аранжировке" Инген услышала эту песенку впервые. Но надеялась, что ей удалось хоть немного приблизиться к оригиналу. После слов императора про скабрезности исполнять высокопарные патриотические гимны было глупо.
С улицы лютне вторила чья-то свирель. Город праздновал, у города был повод, хотя повод ему особо не требовался.

Ах, это всех касается -
Напасть в твоей судьбе! -
Как вдруг тебя красавица
Женила на себе.

Эмгыр хотел развлечься, а виконтесса де Тиертрэ, в прошлом менестрель, а еще раньше - уличная певунья, достаточно хорошо знала, что один из немногих способов развлечения у властителей мира сего, на самом деле доставляющий удовольствие, - смотреть (иди на худой конец представлять), как недоуменно, ошеломленно вытягиваются лица стаи шакалов, называющих себя друзьями, верноподданными, патриотами, чей смысл жизни и великая цель - урвать от императорских щедрот кусок побольше.
Потому что те, кто на самом деле являются патриотами и верноподданными, не удивятся звучащей в покоях императора разухабистой маршевой нордлингской песенке.

Ах, это всех касается,
Как - посреди невзгод -
Тебя твоя красавица
Лишала всех свобод.

А может быть он думал, что людей, продолжающих петь такие песенки после нескольких лет изматывающей войны, благородный и щедрый жест Империи одарить северных соседей мешком репы и пучком морквы станет не проявлением доброй воли, а признаком слабости? Вероятно, ему стоило об этом подумать.

Ах, это всех касается...
Как резко, стыд и срам,
"Вас это не касается!" -
Ты заявил друзьям.

Или думал о воцарившейся в Дарн Роване "красавице", чьи красоты, однако, были все еще сомнительными. На любителя, по правде сказать, были красоты. Но красавице, как Инген слышала, это не мешало. Была красавица властолюбива, но недальновидна - может, в силу молодости, а может, по причине природной глупости.

Ах, это всех касается...
Как ты живешь с красавицей
В высоком терему,
Похожем па тюрьму.

Впрочем, может статься, что император не слушает ее вообще, думая о чем-то своем, доступном только высшему, императорскому, разуму. Например, что Ваттье, лишившись сдерживаемого фактора в виде Скеллена, начал зарываться.
Или что маринованные артишоки, поданные к обеду, оказались перекисшими.
Последний рваный, нестройный аккорд отзвучал, и в покоях Императора Нильфгаарда вновь водворились покой и благолепие. Судя по богатому жизненному опыту Фаолэна аэп Эогана - ненадолго. Инген подняла на Эмгыра черные глаза, в уголках которых уже появилась пока почти незаметная сеточка морщин. Глаза посмеивались.

*стихи Ерёмина Н.Н., пунктуация сохранена.
[AVA]http://s6.uploads.ru/YRCSe.jpg[/AVA]

Отредактировано Инген де Тиертрэ (2017-02-25 16:20:53)

Нордлинги пели о любви. Ну как о любви, скорее о супружестве. И об остреньких каблучках. С легкостью и, безусловно, изяществом готовых прошить насквозь орла, сокола, даже ястреба, прошить насквозь, как последнюю робкую, нежнокрылую бабочку.
И повесить в рамочке. Например, над кроватью.
«Не дождетесь», — думал Белое Пламя, внимательно слушая песенку. Песенка была из тех, какие обожают разносить сороки, и каким с неподдельной жадностью внимают стервятники.
«Не дождетесь, — думал Белое Пламя. — Я никогда не спляшу под вашу дудку. Уж будьте уверены. Никогда. И рука об руку с прекрасной Незабудочкой вы меня не увидите. Поверьте, не увидите до тех пор, пока это — ну же! ну же! шевельните извилинами! — будет мне, только мне, исключительно мне — представьте себе — на руку. До того — нет. А мелодия, соглашусь, приятная».
Стараниями Ее Светлости графини Лиддерталь Ее Величество Незабудка действительно выросла. Оперилась. Уже не мотылек, но, само собой, и не Ласточка. Стараниями Ее Светлости графини Лиддерталь глаза Ее Величества Незабудки сделались грустными, злыми, немного печальными — грустными, злыми, печальными ровно в той степени, чтобы ни у кого не возникло сомнения — сама мысль о необходимости делить ложе с Белым Пламенем ее, Цириллу Фиону Элен Рианнон, заставляет кусать губы, от омерзения вздрагивать. Ибо сама эта мысль была отвратительна. Однако не достаточно, чтобы персональное благо возвысить над общим благом незабытого и незабвенного Севера. Кровь Калантэ! Истинная!
Таково было первое впечатление. Увы и ах, не последнее.
Стоило присмотреться внимательнее и... сомнения — черт бы их драл! — закрадывались. Уж больно наигранными казались и злоба, и грусть, и натужное отвращение в глазах совершенно не походило на отражение реальности. А значит, что? В лучшем случае ни капли диявольской крови Калантэ Цирилла Фиона Элен Рианнон — жалость-то какая — не унаследовала. В худшем — целиком и полностью унаследовала дурные гены папеньки.
Что поделать, брак породы. Иногда такое случается.
Его Величество растер уголок губы. Кожа губ обветрилась.
Нордлинги пели о войне.
«Как же иначе-то?».
В бескорыстность Юга на Севере не верил никто. Не мытьем, так катаньем. Самые прозорливые делали ставки — собственно, какой процент Юг сдерет за помощь Северу? И сколькими жизнями за щедрость Юга Север пожертвует, сколькими поплатится.
— Браво, Ваше Сиятельство. И мне нравится твоя прямота, аэп Эоган, а вот что мне не нравится...
Что Его Величеству не нравилось, Его Величество высказать вслух не успел.
Дверь распахнулась.
— Мой Император! — лицо Дарвэ Рыс-Ына было бледно. Чересчур серьезное, чересчур сосредоточенное. И это ведь лицо шпика с без малого тридцатилетним стажем.
«Что-то начинается», — подумал Его Величество Эмгыр вар Эмрейс.
«Раз уж Дарвэ позволил себе прервать таинство аудиенции, что-то начинается. Нехорошее, d’yeabl aep arse, совсем нехорошее».
— В городе вспыхнул небольшой мятеж, — донес до сведения полномочный представитель Нильфгаардской Империи. — Ничего существенного, однако группа недовольных движется в нашу сторону.
— И что ты предлагаешь? — ровным тоном поинтересовался Его Величество.
— Иметь в виду, — не меняясь в лице, ответил Дарвэ Рыс-Ын. Будь на его месте кто-то другой, Эмгыр никогда бы не простил подобной вольности.
Дым сгущался. Над Новиградом, над этим самопровозглашенным пупом гордого, непреступного Севера.
— Аэп Эоган, за даму отвечаешь. К слову, как успехи в ближнем бою? Думал когда-нибудь пополнить ряды личной гвардии Императора?
Это был не вопрос. Даже не предложение. Скорее — легкий в интерпретации намек на несколько возросшее количество приоритетных обязанностей.

Отредактировано Эмгыр вар Эмрейс (2017-02-28 13:57:57)

Центральный госпиталь (по пути)

Оказавшаяся на редкость везучая зима, как-то стремительно катилась в тартарары, не позволив толком собой насладиться. За последнюю неделю Ренвейн совсем изнервничался. Городская стража особенно недоверчиво посматривала на калеку, ища повод таки пересчитать ему ребра и выкинуть за городские ворота. Виной такой рьяности к исполнению служебного долга, очевидно, был визит имперской делегации, якобы совсем не оглашавшийся, но уж точно всем известный. Впрочем, каким образом лишняя исполнительность здешнего солдата зависела от мнения Нильфгаарда, как-то в голову не помещалось. Видать всё пресловутый, никем еще не запечатленный воочию патриотизм, любовь к родине и желание выставить ее в лучшем свете. А свет, как всем известно, на родину попадал самым лучшим образом, лишь тогда, когда его не заслоняли пьянчуги, плешивые собаки, бедняки ну и, ясное дело, эльфы да прочая нелюдь поганая.
Поговаривали так же, и не без поводов и прецедентов, что зимнее обострение обиженных чувств настигло и здешних религиозных фанатиков. Наверное, из-за холодов потребность поддерживать Вечный Огонь вечным становилась особенно актуальной и решалась исключительно путем сожжения всякого богохульства, даже если оно умело дышать и говорить на всеобщем. Но проблема сия Новиграда, вроде не коснулась в той ужасающей мере, в которой могло бы быть уже страшно за свою душу смертную. Так что ордены, священники и прочая беда пока не занимали в голове эльфа достойного места, но как бы фоном, на всякий случай значилось, а то гореть на своих корзинках было бы очень удобно, но совсем некстати.
А потом пришла эта трижды проклятая хворь. И впервые в жизни Ренвейн этой заразы не подцепил и даже не простудился. Такое везение. Но и оно грозило обратиться катастрофой.
Несколько десятков корзинок, еще из осенних запасов, были аккуратно сложены в маленьком сарайчике. Эльф еще разок проверил ничего ли не падает, ни чего не забыл ли, лишь после этого закрыл деревянную дверцу и спрятал в небольшой потрепанный кошелек ключ. Торг зимой был паскудный, но вовсе не из-за скудных морозов, а потому как из-за странной пошести, люди побогаче не очень рвались высовывать нос из уютных домов. Нищеброды охотно шныряли базаром, покупали ничего, зато много пили и рьяно сплетничали, что, тем не менее, доходность любого дела оставляло на нуле. Так что долго сидеть на рынке не было нужды, а вот наведаться в лечебницу не помешало бы.
Конечно, с характером-то Рена, особой привязанности ни к кому не испытывал, но считал своим долгом в меру своих возможностей если уж не помочь, то хоть посочувствовать и поддержать тех, кто не так давно куда как заметнее помогли ему.
Где-то в середине осени, немного растеряв ненависть к большим городам, эльф вновь попробовал зарабатывать деньги, предлагая на продажу четыре свежесплетенные корзинки. У грязного, кривого эльфа покупать что-то никто не спешил, но в один погожий день в корзинку звякнула золотая монетка, неимоверно превышавшая стоимость всей его снеди. Парень суетился и причитал, что ему нечем дать сдачи, раболепски гнул голову к земле и просил дать денег помельче. Помельче денег не дали, зато без брезгливости изящно похлопали по плечу и предложили отправится вооон к тому дому с красной черепицей. Иной раз Ренвейн, зная цену таким вот приглашениям пытался бы удрать, но тут подняв глаза, понял, что пойдет куда ему скажут, потому что говорила статная эльфка, в дорогих мехах и золотых серьгах. Еще не доводилось юноше встречать в человеческом городе Aen Seidhe да такого достатка. В общем, дальше все было хорошо. Во всех смыслах. Жил себе парень в пристройке у того самого прекрасного купеческого дома, ел сытную и свежую еду, выглядел уже по-Божески, хоть стало ясно какого цвета  у него волосы и кожа. Даже завел знакомство с хозяйским отпрыском, чуть старше него, но с вменяемым нравом. Госпожа в мехах подарила красивую трость и благословила на торговлю плетеными товарами. Словом, жизнь была эта хорошей, Ренвейн подумывал даже не происки ли это все того мифического существа, что встретил он недавней зимой.
Да вот рано обрадовался. С приходом зимы медным тазом накрылось и благополучие. Как минимум, могло накрыться к чертовой матери. Первым забился в горячке и тяжких грезах молодой господин. На хозяйке лица не было, женщина заламывала руки, ругала немногочисленных слуг и все звала лекарей, не забывая тем ловко напоминать, чьи деньги подкармливают их госпиталь. В процессе оказалось, что один из лучших медиков был Рену знаком. Грубоватому эльфу сложно было из себя такое выдавить, но он истово просил умелую врачевательницу позаботиться о семье, что воплощала собой всеобъемлющее и невозможное чудо для сирого калеки. Как оказалось, суетливость его не была лишней, так как еще недельки через две к своему чаду в болезни присоединилась и мать.
Не стоит обманываться, Ренвейн не пытал к ним такой уж любви, по крайней мере, усерднейшим образом себя в этом уверял, но благополучие этого семейства абсолютно прямо влияло на его долю и сытость.
Так что, напялив на голову шапку из собачей шерсти, так что и ушей не видно, эльф поковылял к госпиталю, тяжко посапывая, ибо в подтаявшем снегу он груз, ноги болели и даже крепкая трость не помогала так, как хотелось бы. Конечно, можно было называть эльфа подлецом и лицемером, ведь никакой реальной помощи от него не было, но все же ходить и проведывать своих благодетелей он считал такой незыблемой необходимостью, что никакие предупреждения врачей не помогали. Порой, правда, мог принести с собой чертовых корзин с какой-то травой, если прежде попросят. Пред лечебницами он тоже успел стать должником. Но самое странное, что порой у него возникала наиглупейшая мысль, а не его ли заковыристые проклятия всему виной? Сколько раз он и ему подобные отбросы бросались злыми словами вслед богатеям и скупердяям в соболиных мехах? Вот как-то так и принято было орать: «да чтоб ты сгорел», «да чтоб тебе руки повыкручивало», «да пусть те голова отсохнет». Ясно дело не громко, зато с какой душой и внутренней верой, что когда-нибудь наступит справедливость и такими заплеванными нищебродами станут все. Равенство!

Отредактировано Ренвейн (2017-02-27 00:06:16)

Что же не нравится императору, узнать сегодня ни офицеру, ни поэтессе не было суждено. Оставалось лишь гадать, когда-нибудь в более спокойное и подходящее для этого время. Бледное лицо Дарвэ, сообщившего новость о неизбежном столкновении резиденции иерарха с кучкой вооруженных и крайне огорченных чем-то людей, предвещало потерю спокойствия для всей нильфгаардской делегации.
Куда смотрит Храмовая стража, интересно?
Не так представлял себе дипломатический визит Фаолэн, пусть и подозрения на то, что упрямые нордлинги выкинут какое коленце, и были. Теперь же эти скучные, серые, пахнущие пылью стены и тускло освещенные кабинеты рискуют превратиться в "черную крепость", хоть и совсем ненадолго.
В коридоре слышалась возня и ругань.
Пахло маслом, выливаемым в огонь.
Рыцарь обнажил меч, отходя на пару шагов от двери. Были у него мысли на счет происходящего, но верить в них он не хотел. Совершенно.
Кто же нарушает правила гостеприимства, пусть даже супротив тех, кто этим людям неприятен?
- Есть. - рыцарь кивнул императору. - До сего дня живой, и никто еще не жаловался. Да, мысли такие были, не скрою.
Лет пять назад, если бы ему предложили служить в "Импере", он бы пешком да вприпрыжку добежал до Города Золотых Башен ради такой возможности. Сейчас же... все немного сложнее.
Упрощал все тот факт, что императору обычно не отказывают, если не желают расстаться с головой.
При Бренне, когда Коегоорн протрубил отступление, было уже поздно. И генерала больше никто не видел после этого, предположив, что помер он где-то в лесах или болотах возле этой Солнцем забытой северной деревеньки.
Сейчас у них не было ни Коегоорна, ни путей отступления. Впрочем, и противник был не объединенной армией всего Севера. Этот самый "противник", о котором говорил малость напуганный Рыс-Ын, даже не добрался до резиденции нильфгаардцев. Может, и не доберется.
А шум в коридоре становился громче, можно было разобрать отчетливые посылы кого-то неизвестного в такие места, откуда никто не возвращается, да куда никто еще и дороги не знает.
- Может, и будут. Нордлинги способны на самые безумные и дикие поступки. Особенно когда этого не ждешь. - заметил Фаолэн в ответ на отдающее легким сарказмом высказывание виконтессы.
[AVA]http://sd.uploads.ru/v5NPU.jpg[/AVA]

Всего стражников, назначенных в охрану центральных ворот госпиталя по случаю визита Наместника Ляшареля, было шестеро. Все в одинаковых черных кожаных доспехах, все (помимо мечей, разумеется) при одинаковых шиповатых ламиях, иначе именуемых майенским батогом, — оружии, способном даже самую мерзкую харю сделать настолько уродливой, что та начинала казаться почти шедевром.
И все как один скучали.
С Ночи Когтей и Клыков прошел месяц. Месяц, в течение которого ровным счетом ничего не происходило. В девятнадцати храмах пылал Вечный Огонь, пылал, вероятно, с тройным усердием, и это работало. Дни плавно перетекали один в другой, одинаково, ничем не примечательно серые. И хотя народные недовольства с некоторых пор участились, все-таки для послевоенного времени это было обыденностью.
Яков Сколь, начальник стражи, известный под кличкой Нехороший Господин, скучал. Скучал ужасающе, а потому шансу привнести в скуку какое-никакое разнообразие ужасающе же обрадовался:
— Эй! Куда чешешь, малец? — преградил путь убогому парнише Яков Сколь, как бы невзначай опуская ладонь на рукоять ламии.
— А ты что, не видишь? — подхватил инициативу один из стражников. — Ты глянь на него: красив, статен, ладен — куда такому кавалеру путь держать, как не к полюбовнице-раскрасавице? Га-га-га!
— Га-га-га, — без всякого веселья передразнил брата по оружию Нехороший Господин. —  Если серьезно, парень, туда не можно. Там, — взгляд Якова скользнул по высоким, обитым железом дверям, — высокая делегация.
Ровно месяц в городе ничего не происходило. До этой минуты. Потому что именно в эту минуту из-за угла вынырнула толпа — вернее, конечно, пока еще столпотворение — однако достаточно централизованное, чтобы буквально на одном дыхании умудриться разбить и поджечь витрину лавки, по иронии, стекольщика и дружным шагом направиться в сторону госпиталя.
— Бей-убивай! — скандировало столпотворение.
— Нелюдей!
— И чародеев!
— И чародеек!
— И жопотрахцев траханных!

— Вот, Ваше Сиятельство, — не обращая внимания на грязные подстилки в руках девушки, мэтресса фон Шаттен улыбалась вполне милостиво и вполне искренне. — Это Шани. Очень ответственная, талантливая и исполнительная девица. Ее рекомендую в числе первых. Слушаешь меня, Шани? Слушай внимательно. Господин Ляшарель собирается удостоить тебя великой чести!
— Ну, по-хорошему, не собираюсь, — растер переносицу наместник иерарха города по делам безопасности. — Потому что ваша затея, госпожа фон Шаттен, абсолютно не исполнима. И первого, кто сунется к Императору со шприцом наголо, повесят. Это, подчеркну, в лучшем случае. В лучшем. Представляете, какими богатейшими перспективами грозит худший? И еще, госпожа фон Шаттен, вы когда-нибудь думали, скольких трудов мне стоило, не буду скромничать, убедить весь мир — весь, Инга, абсолютно весь, до последнего закоулка, — в том, что наш город безопасен? Что наш город по-прежнему бережет Вечный Огонь, совершенно смертоубийственный для всякой нечисти, включая нечистивые помыслы? Ну конечно не думали! Вы, госпожа фон Шаттен, мечтательница, а мечтательницы...
Ляшарель не договорил. В двери госпиталя что-то ударило.
И не больно-то хотелось выяснять, что именно.
— Вот! Вот! — воздел очи к горе Ляшарель. — Опять! Опять начинается.

Барону не терпелось. Барон хотел того и этого. У барона были связи, но - увы - боги не вложили ему достаточно ума. Говорил ему троюродный дядюшка: "Ты можешь повернуться спиной к человеку, но никогда не поворачивайся спиной к чародейке. Особенно, когда она ведёт себя скромнее, чем сестра Мелитэле." - но кто, собственно, слушает своих дальних родственников, тем более когда и сам прекрасно разбирается в людях? Или, по крайней мере, уверен в этом. Кейре же его доверчивость была только на руку, как и высокомерие. Он, несомненно, считал себя птицей высокого полёта, коей не являлся, но вот и двухмесячное бдение в его поместье принесло свои плоды. Барон подмазался к тем и другим, раздобыл себе нужные рекомендации и заслал делегацию к делегации. Ему нужно было затесаться в первые ряды торгового соглашения, а нильфгаардцы, очевидно, не откажутся от информации о перемещениях Ордена Пылающей Розы и некоторых нюансах их организации. От этой же информации не откажется Ложа Чародеек, как и от той, что можно получить у окружения самого Императора. А Мец выступит посредником, парламентёром и дипломатом аж с тройными интересами.
Облачённая в чужое платье, излишне тяжёлое для неё, чародейка подъехала к воротам летней резиденции иерарха. С ней было человек семь разномастных представителей Его Светлости и они были чрезвычайно заняты тем, что пытались выяснить у кого из них пропускная грамота иерарха. Стража у ворот позёвывала. Кейра нервно стучала каблуком об пол экипажа. Барон три дня, почти ритуально, в одних и тех же выражениях, уговаривал её стать "лицом" этого сборища и его представительницей. И восторгался и льстил и вроде бы припоминал, что как-то видел её в Лан Эксетере. Она как бы нехотя согласилась. И как бы запамятовала о том, что чародеи нынче не в таком почёте, в каком были ещё года два назад. Всё складывалось как-то уж слишком удачно и Мец чуяла, что кто-то где-то уже готовит грандиозный подвох, а она стоит на самом пороге.
Грамота нашлась, их пропустили внутрь. Чародейка шла впереди и очень старалась не споткнуться о подол. Её наряды были отбракованы бароном как "неподобающе открытые", а насчёт чёрного с золотом платья разгорелся целый диспут - сочтут ли его за жест подобострастия или просто как дань южной моде, если считать их страсть к чёрному цвету таковой. В конце-концов пришлось надеть зелёное бархатное платье, которое барон когда-то купил одной из своих пассий. Кейра в очередной раз прижала край юбки и тихо выругалась. Что поделать, дело требует некоторых неудобств. Люди барона маленькой толпой отправились куда-то выяснять "а с кем тут нужно переговорить, чтобы потом переговорить с кем-то получше?". А тем временем, Мец решила найти укромный уголок, чтобы прочесть пергамент, который барон отдал ей перед отъездом. И только она уединилась и развернула его, как в комнату зашёл незнакомый ей человек с бегающими глазками.
- А что вы тут, эм-мэ, собственно делаете, госпожа...? -он пришепётывал.
- Мец. - Кейра снисходительно кивнула, решив, что это кто-то из прислуги иерарха. - Я просто хотела найти тихое место, чтобы заняться своими делами, пока мои люди решают кое-какие вопросы там.
Она неопределённо указала рукой в сторону двери.
- А разве мне здесь нельзя находиться? - самым незаинтересованным тоном спросила она.
- Не знаю, госпожа Мец. - так же неопределённо пожал плечами незнакомец и усмехнулся. - Мой вам совет - уходите отсюда. А лучше вообще покиньте город. А то попадёте ещё под горячую руку.
Его усмешка произвела на женщину крайне неприятное впечатление. Он ушёл, ступая почти бесшумно.
"Попаду под горячую руку? Чью?" - Мец поёжилась. Похоже, предчувствия её не обманули.
Откуда-то послышался гул. То ли из-за стен, то ли из глубины здания, то ли отовсюду сразу. И очень, очень знакомый, хотя и далёкий звук - где-то открылся портал. Охваченная тревогой, она направилась на звук, на ходу сворачивая пергамент. В конце-концов, она всегда успеет последовать здравому рассудку, открыть другой портал и сбежать. Ну, скорее всего успеет.
[AVA]http://s8.uploads.ru/t/TXZSD.jpg[/AVA]

Встретить стражников у дверей госпиталя Ренвейн не ожидал. Конечно, привычный запас насмешек и колкостей неожиданностью не стал, но вот сам факт присутствия – другое дело. Парень стушевался, растерянно и, в тоже время, угрюмо, рассматривая каждого из солдат. Старая песня о главном.
- Как же так? Что за делегация? – эльф несколько запоздало понял, что задает вопросы, на которые ему по долгу службы и расовой принадлежности ответ не полагается.
- Я ведь госпожу свою проведывать хожу. Она вместе с сыном заболела, - выдавил он абсолютную правду, усиленно давя в себе ненужную обиду за вполне обидные слова солдатни, - Можете медиков поспрашивать… ничего дурного не задумал и часто тут бываю…
Голос юноши все больше затухал, он тяжко переминался с ноги на ногу. Попасть в госпиталь, конечно, не было так жизненно важно, и все же ему было бы обидно и даже почему-то совестно, если он хоть день пропустит. Возможно, никто и не оценит его стараний, но это не отменяло того, что долги полагается платить, какими бы они ни были, тем более, если твой благодетель теперь в столь затруднительной ситуации.
Но завершить мысль эльфеныш не успел, так же, как ему ничего не успели ответить служивые. А все потому что совсем невдалеке послышались вопли толпы и всего через мгновение целое стадо d`hoine (иначе и не о обозначишь) вынырнуло из-за угла, да еще и в театральном сопровождении из разгромленной и подожженной лавки стекольщика. За тем последовало громкое объявление и объяснение, что такую кучу народу не устраивало. Одним из пунктов были нелюди и Рену больно кольнуло в груди. Малец уже без особых зазрений совести и опасок спрятался за солдатами, сильнее натягивая шапку на уши, ну и, собственно, пока караульные были отвлечены воинствующий пролетариатом, эльф, хоть и не с присущей его расе грацией, но все же приличной целеустремленностью, юркнул в окованные железом двери, а уж за ними, плотно прижался спиной к почерневшему дереву и ох как плевать ему было на «высокую делегацию»! Ренвейн впервые видел зародыш погрома, которых городские нелюди, ведьмы и прочие неугодные время от времени касты, периодически побаивались. Так что на молодого эльфа один только вид разъярённой толпы произвел неизгладимое впечатление. Хотелось верить, что госпиталь, с его больными, не попал в список неугодных мест и невесть от чего взбесившееся горожане пройдут мимо, ну а потом стражники не изловят самого эльфа за то, что так нагло и воровато прошмыгнул, куда не следовало.
Самую малость отойдя от шока, Рен осознал, что здесь он далеко не единственный здоровый, да и не единственный посетитель тоже. Для начала цепкий взгляд наткнулся на молодую, но одаренную не по годам медичку – Шани. Более степенная личность, кажется, была здесь главой всего медперсонала, а вот мужчина никаких определенных ассоциаций не вызвал, кто он такой эльф понятия не имел и не горел узнавать, ровно как и сложить два и два и догадаться, что это та означенная «делегация».
- Г-госпожа! Вы… Слышали, да? Там же толпень целая!