Солнце уже давно светило в большие, украшенные зелеными шторами окна, и в его косых лучах плясали и искрились пылинки. Свое уютное гнездышко в Новиграде Трисс обжила уже давно. Обустроила тут все по своему вкусу и удобству как для магических практик, так и для практик личных. Много места для исследований, установки мегаскопа и прочих приборов, куча книг, кипельно белые простыни, дорогое вино – все такое необходимое в последнее время и в связи с ее новым увлечением.
Когда в ее жизни – в постели – появился он, в доме поселились беспечность, легкомыслие и веселый смех. Трисс неустанно смеялась. Веселилась как девчонка. Была счастлива. Она напрочь позабыла о политике, интригах. Позабыла о друзьях, которым некогда назначила встречу именно на этот, такой солнечный, прекрасный и располагающий лишь к возлежанию в постели день.

Горячее, частое дыхание все еще вырывалось из ее груди. К покрытому испариной лбу липла и щекотала кожу непослушная прядь, выбившаяся из связанных в тугой пучок волос. Трисс не просто так подобрала их. Волосы были ее богатством и распущенные, рассыпавшиеся по плечам каштановым водопадом, они привлекали внимание, но Трисс хотела чтобы его внимание было сосредоточено на груди и плечах. Ей вообще хотелось чтобы все его внимание было сосредоточено исключительно на ней.
Этот роман был глотком свежего воздуха для обоих: для него после расставания с Йеннифэр, для Трисс – новые, неведомые ранее ощущения. Вольная, опасная жизнь искателя приключений привлекала. Его принципы, его страхи и сомнения. Все было таким волнующим и так отличалось от пресыщенной властью и безграничными возможностями жизни чародеев. Можно сказать, что Трисс соблазнила его из любопытства и пока еще ни разу не пожалела об этом. Он того стоил.
Она шумно, почти со стоном, вздохнула и пошевелилась. Вставать совсем не хотелось, но Трисс решила хотя бы слезть и лечь рядом. Поднимаясь, она одарила его ласковой улыбкой…
… которая мигом сползла с лица, когда в комнате повеяло чем-то знакомым, напоминая о давно забытых планах на этот день. Таращась в едва заметное искажение, висевшее в воздухе, Трисс была так ошарашена, что походила на кошку, застигнутую за похищением потрошеного карасика с королевской кухни. Она даже позабыла прикрыть наготу простынкой и слезть-таки с ведьмака. Кровь отхлынула от лица, а глаза испуганно расширились. Подруга прибыла слишком не вовремя.
— Й... – успев лишь вскинуть в ее сторону руку, икнула Трисс.
Поздно.
Сбитая с кровати телекинетическим ударом, она покатилась по полу, пересчитывая доски голой задницей. Йеннифэр была скорой на расправу, и если ее что-то задевало, действовала без промедления и разбирательств. Видимо, в этот раз ее что-то задело, и нельзя было сказать, что Трисс не догадывалась что именно.
— Я все объясню! – вскочив на ноги, выкрикнула она.
Поздно. За спиной уже затрещал открывающийся портал, затягивая ее в себя.
— Йеннифэр! – взвизгнула Трисс, но и ее саму и этот крик уже поглотил закрывшийся портал.
Он ничего не услышал. В комнате стало тихо и пусто.

Приземление можно было назвать мягким и удачным, если не считать того, что Трисс свалилась в телегу с сеном, живописно раскинув ноги и явив всю себя ошалевшему от такого счастья крестьянскому сыну, по случайности оказавшемуся в той же телеге.
— Пррр! – придержал тягловую лошадку отец все еще ошалелого крестьянского сына, и тут воздух разрезал полный желчи и злобы голос Йеннифэр.
— Йен, выслушай, – с ходу начала Трисс, спешно выскакивая из телеги, где пребывали ошалевши теперь уже двое: все еще в расцвете сил отец и не так давно расцветший крестьянский сын. Впрочем, чародейкам до крестьянской ошалелости не было никакого дела.
— Я. Ой, – Трисс выпрыгнула неудачно – зацепилась то ли за острую щепу, то ли за гвоздь, до крови оцарапав ягодицу, и теперь зажимала «героическую» рану ладонью. – Леший…

Отредактировано Трисс Меригольд (2016-11-04 21:31:41)

На пальцах остались яркие следы крови, но то сейчас было самой меньшей проблемой Трисс. Воздух сгущался, небо чернело, а теплый, летний ветер стал пронизывающе холодным, кусая ничем не прикрытое тело и делая некоторые его детали еще более отчетливыми и приятными глазу кметов (отца и сыны), каждый из которых уже успел пустить слюну хотя бы одним из возможных способов. Эти перемены погоды не сулили ничего хорошего и были отнюдь не результатом разбушевавшейся стихии, а прихотью взбесившейся чародейки.
— Йен, ты с ума сошла? – не на шутку заволновалась Трисс. Она все еще не верила в то, что Йеннифэр рискнет учинить настоящую драку, но где-то в животе похолодело. Она всего лишь пугает, показывает насколько зла, давит на совесть, верно? Но все же треск молний над головой говорил не в пользу здравомыслия и сдержанности подруги. – Перестань. Давай поговорим спокойно.
Может быть Йеннифэр и согласилась, но так неудачно влезший в разговор крестьянский отец испортил все и сам попал под раздачу. Лучше бы молча намозоливал то, чему был обязан своим рождением его сын, уже зарывшийся в сено от всего того, чего не должен был увидеть еще ближайшие пару лет.
Трисс не озадачилась зондированием кметских мыслей, но по тому, как блеснули глаза Йен, поняла – телепатирует. И ничего хорошего это невольным свидетелям их ссоры не сулило.
— Оставь. Они тут не при чем, – протягивая руку в сторону спрыгнувшего с лошади кмета, выкрикнула Трисс. Она хотела парализовать его заклинанием и обездвижить – не знала, что Йен вложила в его голову и как это может отразиться на жизни и здоровье простого крестьянина, – но ударившая рядом с ней молния внесла в ситуацию еще больше сумбура.
Не известно, что обо всем этом думал трясущийся в сене крестьянский сын, но вот что об этом думала их старенькая лошадка, было очевидно. С громким ржанием она невысоко встала на дыбы, скрипнув едва не вырванной из телеги оглоблей, и понесла. Мчась вниз по дороге, она неслась к ближайшей деревушке, обгоняя зачарованного магией кмета и увозя его сына.
Вся эта кутерьма начинала злить. Даже будучи виноватой перед Йеннифэр – да, она знала, что ей вменяется в вину, – Трисс не забывала о собственном достоинстве. Никто не имеет права стаскивать ее с постели и швырять через портал, как тряпичную куклу. Она должна была дать Йен отпор.
— Ты сама его бросила, – гневно прорычала Трисс, взмахивая руками так, что на ладонях появились языки пламени, ярко осветившие ее саму в полумраке грозовой непогоды. – Выходит, что мне он нужнее, чем тебе. Так что ж ты  теперь злишься?!
Скрипя зубами, Трисс добавила огненных эффектов – вокруг нее точно огненные молнии закружились быстрые, яркие искры, – но во всей этой демонстрации сил чувствовалась боязнь пустить их в ход. Трисс драться с Йеннифэр совсем не хотела.
Даже из-за Геральта.

В свете языков рыжего пламени волосы отливали золотом, мягкий свет скользил по нагому телу, оттеняя детали, яркими бликами ложась на внутреннюю сторону бедер, где все еще была заметна влага от недавних плотских утех. Трисс была поймана с поличным, но вину свою признавать не хотела. Она же сама… Йеннифэр же сама его бросила, а теперь как бешеная, взлохмаченная гарпия метала молнии и не давала  своей сопернице ступить ни шагу. У Трисс даже не было возможности сделать пару несложных жестов, чтобы вернуть себе одежду – Йеннифэр не давала.
— Йен, – настойчиво и с угрожающим рычанием произнесла Трисс, тщетно пытаясь быть голосом разума, а не бурных эмоций.
Ответом ей была молния, ударившая совсем рядом. Несколько огненных искорок защитного заклинания, круживших вокруг Трисс, взорвались маленькими, но яркими вспышками. Они погасили электрический разряд молнии, но от их бешеной мощи по спине пробежали мурашки: холод, страх, азарт, волнение. Следующий два удара молний Трисс отразила сорвавшимися с ладоней огненными шарами, но Йеннифэр не унималась. Она больше не говорила вслух – говорила мысленно, приправляя слова такими четкими и ощутимыми эмоциями, что Трисс легко было читать ее. Читать и понимать злость, обиду, горечь и боль.
«Разве ты не о себе говоришь? – мысль направленная не с угрозой, а с напором. Попытка вбить в голову то, что Йеннифэр, кажется, не очень хотела понимать. – Если все было хорошо, зачем ты бросила его? Если было плохо, почему ты не хочешь отдать его мне?»
Стоило больших трудов игнорировать летавшие над головой молнии и треск расщепляющегося дерева, когда одна из них угодила прямиком в березку позади Трисс. Ветер срывал листву с деревьев и они кружились так же неистово, как бешено метались мысли обеих чародеек. Трисс понимала, чувствовала Йеннифэр, но желание забрать себе ведьмака спорило в ней даже с дружбой, которая была ей так необходима.
«Оставь, забудь его, Йен, – Трисс пыталась быть дружелюбной. Она пыталась просить. – Я смогу сделать его счастливым. Отдай его мне. Прошу».
За спиной у Йеннифэр полыхнула маленькая сосенка, обдавая волной жара. Трисс не питала иллюзий, что подруга вот так вот просто вручить ей Геральта в руки или хотя бы успокоится, поэтому воспользовавшись отвлекающим маневром бросилась к ней и сбила с ног. Все защитное заклинание ушло на чертовы молнии, и обе сцепившиеся чародейки покатились в овраг пересчитывая ребрами и всяческими мягкими местами кочки, камни и коряги; цепляя на волосы хвою, сорванные с кустов колючки и мелкий сухостой.
Раззадоренной пылом драки Трисс удалось ухватить Йеннифэр за запястья, но на дне неглубокого овражка она оказалась лежа на спине. К слову, в спину что-то немилосердно впивалось, а подруга придавливала ее к земле еще более немилосердно. В пору было запаниковать, но запутавшаяся в темных волосах еловая шишка, делала Йеннифэр скорее смешной и забавной, чем действительно страшной. Ох, уж эти шишки.
«У тебя глупый вид, Йен».

— Нет, – запротестовала Трисс, пытаясь удержать запястья Йеннифэр. Уж очень не хотелось сразу получить в ответ заклинанием от взбесившейся подруги.
Но удержать не получилось. Когда запястья Йен выскользнули из рук, Трисс в отчаянии замельтешила, пытаясь их поймать снова. Все внутри похолодело. Будь она сама сейчас спокойнее, смогла бы уловить усталость и упадок сил в последних словах Йеннифэр, но подгоняемая гневом и страхом одновременно лишиться и подруги, и любовника, Трисс не мыслила здраво.
Едва только Йеннифэр выпустила ее и скатилась вбок, Трисс так же дернулась в сторону и вскочила на ноги. Колкая хвоя, шишки и ветки тот час же впились в босые ступни и она неловко  перешагнула с ноги на  ногу, готовясь отражать очередные вспышки молний. Но молний не было.
Трисс не сделала ни шагу. Замерла на месте, слегка выставив перед собой руки и, щуря глаза, присматриваясь к Йен, пытавшейся вытащить из волос намертво застрявщую там шишку. Ничего по-прежнему не происходило. Раскаты грома стихли, темные, грозовые облака расступились – погожий летний денег вновь вернулся на опушку в пригороде Новиграда. Похоже, беда миновала. Хотя судьба зачарованного кмета все еще вызывала сомнения.
Расслабившись, но все еще искоса поглядывая на Йеннифэр, Трисс опустила руки к коленям и плавно повела ими вверх. На обнаженной, местами запачкамнной, местами поцарапанной коже начали расплываться цветные разводы. Сверкая по краям, они быстро росли, приобретая узнаваемые очертания – высокие коричневые сапоги, тугие штаны и севший по фигуре кафтанчик. Бегать по еловым шишкам без одежды было удовольствием малоприятным.
— Йен, – наконец-то произнесла Трисс и, хрустнув попавшейся под ноги веточкой, подошла поближе. – Давай помогу.
Она наклонилась к отвернувшейся Йеннифэр и коснулась ее плеча.

Трисс даже не успела понять, что произошло. Едва она коснулась плеча Йеннифэр, как ударная сила обрушилась на нее, сбив с ног. Она не смогла ничего предпринять. Сознание померкло раньше, чем она поняла – это сделала Йен.
Все исчезло.
Стало темно.
И холодно.

Что-то разрывало темноту. Пыталось прорваться сквозь нее. Взывало совершенно незнакомым голосом – эхом доносящимся оттуда, откуда наконец-то пробился слепящий глаза свет. Трисс зажмурилась и промычала что-то нечленораздельное – сама толком не поняла, что хотела сказать. Ей было больно от эхом стучавшего в голове голоса.
«Трисс. Трисс. Трисс!» – звал ее кто-то из слепящего света, и она болезненно застонала.
Картинка стала приобретать четкость, размытые грани обретали форму, а свет все так же ел глаза, и Трисс то и дело жмурилась, сжимая зубы от боли.
Болела голова. Прошло какое-то время прежде, чем она поняла, что чувствует отчетливую пульсацию и характерное покалывание в затылке.
«Чары», – мелькнула в голове мысль. Трисс чувствовала, как тянет и щекочет в затылке – это срастаются ткани. И, может быть, кости.
Чье-то размытое лицо вдруг приобрело черты Йеннифэр, дрогнуло, разошлось в стороны еще парой таких же лиц и затем снова слилось в одно, теперь уже знакомое и ясно. Да, это была Йеннифэр.
Трисс смотрела на нее, но солнечный свет все еще резал ей глаза и она то закрывала их, то жмурилась. Боль в затылке превратилась в неприятную ломоту, от которой к горлу подступала тошнота, и Трисс наконец-то поняла, что это все очень похоже на сотрясение. Застонала и вновь прикрыла глаза.
Больших трудов ей стоило пошевелиться, но руки были как ватные – она не могла понять чего касаются кончики ее пальцев, не могла определить температуру того, до чего дотрагивается. Вдруг стало так обидно, что из-под прикрытых век потекли слезы. Горячие – их Трисс хорошо чувствовала, – щекочущие кожу и щиплющие глаза. Они вновь исказили образ Йеннифэр, когда Трисс посмотрела на нее.
Думать было тяжело и больно. Все, чего ей хотелось – это заснуть, больше не чувствовать боль, тревогу и тошноту.

— Йен, – через силу шепнула Трисс и поджала губы.
Все, что происходило, плохо укладывалось в голове, ноющей от боли; противное, колкое чувство в затылке мешало сосредоточиться. Она была слишком безвольной, чтобы оказать Йеннифэр хоть какое-то сопротивление. Да и нужно ли было?
Уходи! Убирайся! Оставь меня! Хотела сказать Трисс, но вместо этого вновь почувствовала острый приступ тошноты и послушно согнула пальцы. Повернула голову и снова зажмурилась – две крупные слезинки скатились из глаз и упали на устланную сушняком землю. Она почувствовала как уколола щеку какая-то тонкая ветка. Она чувствовала и тепло нежных, женских ладоней.
«Чуть не убила, – корчась на земле, преодолевая тошноту и пытаясь сесть, подумала Трисс. – Какая же ты дура, Йен».
Она плакала от боли и жалости – к себе и к Йеннифэр, в глазах которой тоже видела слезы, и не будь сейчас в таком болезненном состоянии, не преминула бы указать подруге, что от слез у той краснеет нос и выглядит она на диво глупо. Плакала и хотела засмеяться, отчего издавала некуртуазные, булькающие звуки и хваталась за голову, которую все еще вело от любых резких движений.
— Катись… к лешему, Йен, – хрипя спустившимися в горло слезами и утирая нос, произнесла Трисс.
Она не отталкивала, не пыталась сесть самостоятельно – доверилась рукам, которые сейчас прикасались к ней ласково, а несколькими минутами ранее едва не лишили жизни. Но ведь за дело же! Она ведь – Трисс Меригольд – тоже не святая.

***

— Аэрамас, – тихо простонала Трисс, лежа на мягкой, удобной кушетке с бархатной подушкой под головой. – Его-то сюда зачем?
Чародей давно удалился, но след его пребывания – будоражащий ноздри аромат сыра – все еще пребывал в помещении. Это не был Венгерберг. Это не был Новиград. А в голове по-прежнему гудело и нужно было хотя бы дождаться возвращения Аэрамаса, чтобы не запачкать его дивную кушетку и плюшевый ковер то и дело подступавшей к горлу рвотой.
— Йен, – смачивая слезами бархатную подушку, позвала Трисс. Она лежала так, что могла видеть лишь сапожки Йеннифэр и часть черной юбки, украшенной разномастными пятнами, большая часть которых была банальной грязью. – Прости меня, Йен. Прости.
Больше всего Трисс сожалела о том, что самой судьбою – своей жесткой рукой направлявшей каждую из них, – им было предначертано сражаться за сердце одного и того же человека. За Геральта из Ривии.