Как человек трепетный и крайне тщательно избирательный в выборах репертуара, цветочных занавесочек для постаментов и представителя одной из местных новостных сводок, которому можно дать краткое интервью, Присцилла очень трепетно и тщательно избирала и комнаты на перебивание томными одинокими вечерами.
Главными критерии были и оставались близость к сцене, выпирающий угол во дворы, низкое окно, с которого можно спрыгнуть, и крепкая дубовая дверь. Сейчас каждое из требований, а Цираночка могла поставить чернильную галочку напротив строчек всех, служило службу добрую и незатейливо спасательную; нужно было бежать.

Поначалу, конечно, всё начиналось не так. Богатый, развратный Туссент, с мармеладной травой и марципановыми божьими коровками, казался очаровательным и воодушевлял. Таверна, в которой Присцилла зарезервировала несколько вечеров выступлений и крышу для ночлега, была крепкой, чистой и без тараканов. Шло всё прекрасно, вызывали на «бис», особенно полюбилась честному люду последнее произведение искусства о гордом и одиноком моряке, выходящем в море день изо дня. «Моряк», — спевала менестрель, «не может по-другому, моряк», — продолжала она, «идёт на гибель в море, сколько бы досок не разлеталось в щепки и как бы рыба не тащила вглубь; у моряка нет жизни без моря, жестокого и в железных сваях».
Забредшая группа рыбаков рыдала, размазывала сопли по лицу, рукоплескала и угощала маринованной рыбой. Цираночка вежливо отказывалась, повторяла заупокойную каэрморхенскую, собиралась было идти почивать...

И тут появился он. На самом деле, юный сын графа Матеуш в пшеничных волосках месяц назад казался прелестным собеседником, и несколько часов, проведённых в душных бархатных покоях, нашлись Присциллой не менее прелестными.
Пока невинный Матеуш не загорелся мыслью заполучить руку и сердце бардессы и не отправился за нею по пятам. Боклер оказался городом четвёртым, где головка в колосьях промелькнула в первых рядах; Присцилла начала нервно сглатывать. Нежный в складках хлопковых наволочек, но грубый и жестокий в клятвах любви, Матеуш начинал сходить с ума; неделю назад напоминанием о нём остались два синяка на запястьях. Нет, конечно, тогда Присцилла применила гриф лютни не по музыкальной грамоте, но так инструменту и жить недолго...

И вот теперь Матеуш, с рыбаками не рыдающий, но отчаянно стремящийся проломить головой комнату и увезти принцессу в башню, выбивал дверь. Цираночка, едва-едва успев дверцу захлопнуть, выдохнула, как тут же встретила нового гостя.
В этом Туссенте выступить нормально не дадут, а Высокое надо в массы нести!
Но в этом госте, чёрноволосом и в усиках, Присцилла углядела план.
— Сударь! — воскликнула она, всплёскивая руками, — негоже уходить, не познакомившись! Где ваши манеры!
Подхватив небольшую котомку с вещами, кожаный мешок с медняками и перевесив лютню, Присцилла полезла за незнакомцем в окно.
— Ловите! Уточкой стремлюсь навстречу!
Он мог и не поймать. Матеуш — вполне. Сбив берет с алым пером, Присцилла соскользнула во тьму.
Хруст дерева перемешался с гулким ударом, пьяные восклики — с жестяным грохотом кавалерии преступного мира. Цепко ухватившись за рукав неожиданно милого сердцу друга, Присцилла молчала, а затем уставилась огромными от предвкушения приключений глазами.
— Вы не можете меня бросить в беде! Я отправляюсь с вами, благородный, — шулер, взломщик, вор? — принц удачи, складывать о вас легенды и прославлять! — даже шёпот оставался тягучим.
У Присциллы был план, а неизвестному товарищу не посчастливилось оказаться в плане этом центральным персонажем.

Ситуация была всамделишно ямбова.
Присцилла видела, чувствовала, слышала чернильные закорючки на оборванной газетке из уединённого амбара на отшибе трактира, в окроплении подмоченных кустиков — хозяин скупился на всё, кроме афиш и средств личной гигиены — но ямб-то Присцилла видела, чувствовала, слышала печёнкой! И как неприступный, со скалистыми впалыми крыльями носа, тайный агент тайной организации добровольцев, ратующих за... Шпион, он самых честных правил... И два аккорда...
— Сударь, — Присцилла поняла, что, во-первых, жутко ошиблась, приняв за орлиную эбеновую черноту волос насыщенное эхо осенних дубовых шапок, — ве... ммпф!
Договорить ей, впрочем, не дали, а умыкнули. Поэтесса с завидной прыткостью облапала государственный жёлудь за предплечья, локти, бочка, и, удовлетворенная результатом, притихла.
Стальное эхо кольчужных сабатонов било по перепонкам, а Цираночка чутко удивлялась, как это за сургучными гербовыми печатями отправили столь примечательный эскадрон.

— Да хватит же меня тискать! — возмущенно воскликнул человек Искусства, а вырвалось непроизвольное мычание. Присцилла очень вежливо укусила государственного деятеля на крыльях ночи, стекающей тенями по грубо сколоченному подоконнику, гордо одёрнула васильковую юбчонку. — Милсдарь, с сей минуты я... А, — дальше вырвались стихотворно сложенные и украшенные двумя белостишьями краснолюдские не самые цензурные речевые финтеля, — предоставьте даме работу.
Притаившись, она дождалась нужного момента  и, хрустнув одной-единственной веточкой, выскочила из-за куста, праведно перекидывая лютню за  спину, словно зерриканскую саблю.
И завопила.

— Спасите, люди добрые! Засужу! Всех засужу! Весь Туссент подпалю Вечным Огнём! — Присцилла даже верещала мелодично, нежным сопрано, княжески топала ножкой и во все видимые-невидимые стороны размахивала отломанным суком. — Всех засужу! Мой дядя — чтоб вы знали, еретики — мой дядя новиградский жрец! Он вас всех на колья посадит, слышите! Вам сказочки про скоя'таэлей колыбельками покажутся, изверги! Засужу! Карой Божьей засужу!
Загремели латы. Стражники, с виду из гвардии королевской, поспешили в узкую, вымытую облицованным гранитом улочку, наставив пики. Присцилла предусмотрительно отпрыгнула от куста и, подбоченившись, загородила стражникам проход.
— Госпожа... — начал первый, повыше, с выемками, подаренными оспой, на лице.
— Госпожа! — взвизгнула Цираночка, — Туссент войны с Новиградом захотел? Засужу! Кара Божья, Вечного Огня, гореть будете, твари, отродье, покуда, паскуды...
— Мать — святое, — предостерегающе оборвал начавшуюся было тираду второй, с бакенбардами в проседях. — Кто вы, откуда? Что здесь произошло?
Он сузил глаза. Вдалеке, на левом повороте, откуда, как знала Присцилла, начиналась улица, ведущая на широкую площадь, послышались восклики. Дозорных оказалось больше. И эхом отражалось то-то о воровстве.

— Значит, приехала я в ваш богомерзкий Боклер, — поджав губы, начал бард, — погуляла, пособирала гиацинты...
— ...не растут... — начал было первый стражник, но Присцилла затопала каблучками.
— Растут! Если я говорю гиацинты — значит гиацинты, не спорь с бабой!
Стражник замолчал.
— Говорю, собирала я значит, букетики, подкрались сумерки, собиралась купить шоколаду, подошла было к лавчонке старого Марушника...
— Может, Боярышника? — опять посилился подсказать первый, и тут Присцилла не выдержала.
— Я говорю, с бабой не спорь! Марушник — значитца, так его ныне звать будут! Объяснила я ему, почему должны стоять лампадки с Вечным Огнём,а он затеял... Не суть, покарают вас, после смерти. Иду , в общем, оттудова, и тут меня как... Ножик к горлу, говорят, юбку снимай, кошелёк гони... Моя дядя — новиградский жрец. Я вам такой кошелёчек устрою... Вот он! Лови насильника да вора!!!
Заорав истошно и уже не мелодично, Присцилла затыкала остриём сука в появившуюся жилистую смурную морду и пяти дозорных. Два стражника, представив туссентские ордена и похвалы за предотвращение межгосударственного конфликта с пламенными религиозными фанатиками, тотчас кинулись за гвинточником. Второй с проседями, правда, задержался, пока товарищи не скрылись за поворотом.
— А  лютня-то... — начал он, но отвлёкся на отблеск парафиновой свечи в выпуклом окне и женский довольный визг. В этот самый момент Присцилла его и треснула лютней по темечку. Безусловно, ребром.
Стражник, покачавшись, рухнул.

Племянница же новиградского жреца кинулась к кустам, за шкирман вынимая нового знакомого.
— Государственную тайну поведаете по дороге, — заговорщически подмигнула она, — у нас не боле двух мгновений. Быстрее! Надо убираться из города.
По правый поворот, куда устремилась погоня, послышался кутерьма да возня. Видимо, графский сыночек Матеуш. Присцилла преданно, вдохновлённо и восхищённо пожирала взглядом агента.
Боклер наслаждался ночной жизнью.

Не впервые, не в последние разы и нередко Присцилла видела одно и то же. Вытянутая острая мордочка, злобный, недоверчивый блеск в глазах, стиснутые кулаки — и яростное желание лишиться трофея, презента, оберега и покровителя в лице крылатой Музы. Обычно, к присказке добавляя, она и сама не противилась быстрому разъединению болотных тропинок. Прядущие судьбы сводили наспех и на смех, изредка задумываясь, что каждый из спутников из общего путешествия вынесет и как приобретённые от другого знания приладит. Ценнейшая информация, узнанная самой Цираночкой из подобного сотрудничества, относилась к хитроумному способу, как с помощью жернов и засохшей гречки соорудить прекрасный алкогольный нектар.

Но встреченный в переулке специальный агент королевской разведки представлял случай другой, уникальный.
Мало кто веровал в очевидное, но ради отменного пресловутого ямба Присцилла была готова вырубить лютней ещё с десяток стражников, пройтись по горячим углям и насадиться на пики. Её долг — нести правду в массы. А вот она, правда! Тайная жизнь тех серых кардиналов, что чутко хранят наш сон, пьют все соки из наших финансов...

Когда они отстукивали великолепный марш побега по выбитым камням, краешком уха бардессе удалось заметить, что незадачливый Матеуш ввязался в драку. Скоропостижное замужество откладывалось на заслуженный срок, а занимательная, восхитительная и будоражащая кровушку история из уст новоиспечённого напарника как нельзя разбавляла густоту чернильного неба.
— Я слышала, что де Примар приглашает на свои маскарады карликов из Офирии и привозит хищников в клетках, а потом обязательно щеголяет одним из знаменитых топазов, — Цираночка хмыкнула. Одна светская дама показывала фрески и быстрые шаржи с праздников. Излишняя показушность, бессмысленная пафосность барельеф и безвкусная роскошь. Никакой романтики или лёгкости.
Васильковая юбчонка в фестонах подпрыгивала и струилась тяжёлыми скульптурными складками. Окна гранитового поместья, разделённые железными перекладинами на эркеры, приветливо светились нежно-розовым.
Присцилла закусила губку, восхищаясь прыткостью и ловкостью кавалера, мысленно уже состыковывая строфы в пятистопный...
— Тшш, — зашипела она, — сейчас продолжим знакомство с историей трубадурства.
Под ажурной тенью двух сплетённых крест-накрест тополей происходило непотребное между дамой в платье в золотых ромбах и солидным мужчиной с курчавой бородкой. Летели манжеты, пуговички, но главное — маски.
Под сенью тополей, вздохами и клятвами в рысьей львиной страсти, пропала половинчатая маска на левую сторону лица.

— Как вы собираетесь узнать похитителя? Не откликнется же он на рог справедливости. А есть ли время для установки мышеловки?
Присцилла, спустив с плеч котомку и лютню, заныкала сокровища в кусты сирени у боковой стены.
А потом её ослепили сотни томящихся свечей.

Ох, что же могла ответить Присцилла на похвалу настоящего королевского агента? Важного, опытного и умудрённого вылезанием из окон в черепичные переулки человека! Будучи артистом предкулисным, драгоценностью театра, ей приходилось не столько расталкивать зубастых и рогатых конкурентов, сколько обходить хитростью. Вот, например, в Ривии недавно были именины двоюродного кузена королевы Мэвы — так что же, прислали ей тиснённое приглашение и репертуар на дощечке? Нет же, пришлось прятаться за тележку с углём, пробираться на приём, ждать, пока приглашённого поэта Петушка скосит несчастный случай в лице двух породистых близняшек. Впрочем, речь шла не о том, а агент явно остался впечатлённым и скоропостижной байкой, и маской.
В конце концов, кавалер у неё был галантным, статным, мужественным — ах, загляденье! Юной неопытной деве провести вечер в подходящей великолепной компании было весьма кстати. Заманчивость ямбовой грядущей мощной баллады затмилась сотнями восковых свечей. Зал горел ненужной, слипшейся роскошью. Присцилла была в восторге.
— Посмотрите, да это же дама на плечи нацепила горностаевый плащ, а вон та — перья розовой цапли, батюшки, до-диез в си-миноре, там же платье из кожи василиска! — Цираночка честно старалась поменьше крутить головой и оценивать гардеробы за запредельные баснословные суммы. Получалось плохо, но успех она имела, хлопая глазами и хохоча над несмешными шутками агента.
Он был хорош — стражники даже не обернулись им вслед, раззевавшись и продолжив партию в шашки.
— Скажу, — радостно пробуя кончиком языка гордо воткнутую черешенку в мусс, — что категорически согласна. Мне нужен... бокал...
Бокал шампанского подоспел. Присцилла чуть сморщилась — горький, пряный вкус с анисом был омерзительным.
— Показывайте.
Жертва не заставила себя ждать — Присцилла, покрутившись у складчатой колонны, видела мужчину только со спины и в маске. Ровно через минуту тот же самый мужчина, не встревоженно, но довольно холодно смотрел, как голубоватое пятно растекалось по рубашке, а неуклюжая, бедная незнакомка обмахивала его верхним подолом юбки и рассыпалась в извинениях.
Сошлись на том, что Примар чудак и вкуса лишён. Вышли зерикканские танцовщицы без верхней одежды. Выпили по бокалу. Оглянувшись вокруг, Присцилла заговорщеческим шёпотом сообщила о только ей одной известной тайне, что тут, на балу — не поверите! — шпион государственной важности.
Когда потребовали подробностей, златовласка захлопала глазами, рассмеялась и имела успех в предложении уединиться на балконе.
Стучали в барабаны, извивались нескладные девушки, гасили свечи. Праздник разгорался искрами.