Тишина стояла просто мертвецкая. Одуряющая, нестерпимая какая-то тишина. От долгого сидения в несменяющейся позе ныло всё тело, но Торувьель была ещё молода и полна энтузиазма.
— Едут, едут! — наконец раздался из кустов слева шелестящий взволнованный шёпот Финвэ. Торувьель изо всех сил вытянула шею, разглядела на горизонте три движущиеся тёмные точки, пошевелилась, разминая онемевшие члены и, не сводя с большака пронзительных чёрных глаз, потянулась рукой за спину; всё так же, не глядя, вытянула стрелу из колчана, прежде чем наложить её на тетиву, немного помедлила, почесала жёстким серым оперением кончик острого уха. Точки на горизонте быстро приближались, увеличиваясь в размерах, и наконец приобрели вид двух вооружённых всадников, сопровождающих запряжённый каурой двойкой, изукрашенный богатой резьбой и сверкающий позолотой двухместный дилижанс.
— Стреляй, стреляй, ну! Не томи, уйдут же! — голос Финвэ дрожал от волнения и едва не сорвался от охватившего его мандража.
Торувьель молча отмахнулась, мол, сопливых не спрашивали. Финвэ и впрямь — даже по человеческим меркам — считался ещё сопляком: в том году ему минуло только семнадцать зим.
Всадники становились всё ближе. Из-под подбитых лёгкими скаковыми подковками копыт их коней поднимались крохотные облачка пыли. Торувьель терпеливо выжидающая до этого времени, вскинула лук, едва слышно скрипнула тетивой, натягивая, и, когда уже могла разглядеть медные заклёпки на новеньких — сразу бросалось в глаза — сёдлах — только тогда разжала пальцы.
Тихонько тренькнула тетива. Стрела, не издав ни единого звука, вспорола воздух, вылетела из кустов и, пробив насквозь высокий воротник какого-то совершенно щёгольского бархатного камзола, застряла в глотке у идущего по правую от экипажа сторону всадника. Человек захрипел, вскинул руки, в отчаянии хватаясь за торчащее из горла древко и, брызжа из широко разинутого рта кровью, свалился с коня на дорогу.
Сразу же поднялась паника. Второй всадник схватился за притороченный к луке меч, осадил коня, завертелся на месте, ища взглядом невидимого противника.
Скоя'таэли не собирались вступать с ним честный поединок.
— Aelirenn! — раздался из-за деревьев пронзительный крик, ещё один — уже с другой стороны, третий...
Возница, сидящий на козлах экипажа, тоже зачем-то заорал и подстегнул коней; к разномастному хору голосов тут же присоединился свист стрел в воздухе. Возницу настигли сразу три, ещё с полдюжины утыкали телохранителя, столь скверно исполнившего свои обязанности, за которые ему, кстати говоря, наверняка отваливали приличненькую сумму. Стреляли так, чтобы не ранить лошадей.
Кони, перепуганные криками и поднявшейся суматохой не меньше отошедшего в мир иной возницы, оставшись без управления, припустили  вперёд по тракту, но быстро сошли с дороги, ринулись в шедшую вдоль вымоину, ломая ноги и увязая колёсами в грязи, и наконец встали на месте, беснуясь и с ржанием молотя копытами по воздуху.
Скоя'таэли, продолжая выкрикивать «Aelirenn! Aelirenn!», повыскакивали кто откуда. Из кустов вылезла Торувьель, вся чумазая, с веточками и листьями, запутавшимися в густых, цвета воронова крыла, волосах. Кто-то кинулся ловить оставшихся без всадников лошадей, другие — стягивать обувь и растаскивать имущество убитых.
Торувьель, Финвэ и ещё двое эльфов помоложе бросились бегом к накренившемуся дилижансу, одно колесо которого, оторвавшись от земли, всё ещё вращалось по инерции, и за шиворот выволокли наружу мужчину — хорошо одетого, лощёного, с аккуратно подстриженной по последней темерийской моде тёмной бородкой.
— Как вы смеете! Что вы делаете! — взвыл он, очутившись на сырой земле. — Жалкие оборванцы! Грязные выродки! Вы хоть имеете понятие, с кем связались? На кого посмели...
Один из обступивших дилижанс эльфов захохотал: смех был резкий, отрывистый, какой-то липкий. Неприятный смех.
Вельможа из дилижанса тоже это почувствовал. Резко заткнулся, скуксился было, но внезапно почти сразу взял себя в руки, вскинул голову, глядя на эльфов твёрдым, уверенным взглядом человека, привыкшего всему назначать свою цену
— Чего вам? Чего вы хотите? Денег? Я заплачу вам, слышите? Отпустите нас, и заплачу! Сколько вам нужно? Тысяча дукатов? Две? Десять тысяч? Одежда? Еда? Или, может... — он покосился на  торопливо распрягавших из экипажа коней эльфов, — лошади? Полдюжины резвых темерийских скакунов...
— Похоже, благородные господа приняли нас за заурядных лесных разбойников, — насмешливо оборвал его скоя'таэль — тот, что смеялся, — выступая вперёд. — Но единственное, чего мы желаем от вас, мерзких dh'oine, что ничтожнее грязи на наших сапогах, так это чтобы вы поскорее попередохли все до единого — или на крайний случай убрались прочь с земель, принадлежащих нам!
Не слушая уже этих разговоров, Торувьель тем временем обошла дилижанс с другой стороны и, видя в салоне ещё одну съёжившуюся человеческую фигуру, растворила дверцу нараспашку, вскочила на подножку и по пояс нырнула внутрь.
Рука, потянувшись к висящему в узеньких ножнах на поясе кинжалу, замерла.

Торувьель, озадаченная, отпрянула.
— Que'ss, Toruviel? — вместо ответа она взглядом указала на выбравшуюся из дилижанса эльфку. 
Спутницей лорда Неймеларда оказалась чистокровная сеидхе: образцово-хрестоматийная, какая-то воздушная, возвышенная, вся, от кончиков волос до носочков обшитых бархатом сапожек, лучащаяся давно утраченным скоя'таэлями благородством. Hen Llinge из её уст звучала безупречно, голос звенел над кронами деревьев, мелодичный, как хрустальный колокольчик, а взор был светел и чист.
Малоприятная, в общем, была особа.
Множество молодых эльфов — и Торувьель среди их числа, — исключительно дурноголовых в силу возраста, воображали, будто для истинных aen seidhe удела страшнее мирного существования бок о бок с пакостными дх'ойне нельзя было и придумать. Столь же немалое количество эльфов постарше — таких, которые подобно Мишариэли добровольно отказались от борьбы в угоду комфортной и относительно безопасной жизни в человеческих городах, —готовы были с ними не согласиться.
В общем-то, Торувьель не могла осуждать их за это.
Но и простить — тоже не могла.
— Прибереги лучше свои реверансы и прочие любезности для более подходящих случаев, sor'ca. Нам они ни к чему, — с хмурым видом разглядывая носки своих ботинок, буркнула она. На Неймеларда, к тому времени усаженного в грязь на зад и снизу вверх сверлящего эльфов полным ненависти взглядом, она обратила внимания не больше, чем на букашек, сновавших в траве под её ногами.
— Моё имя Торувьель. Торувьель аэп Шихиэль, если будет угодно, — Торувьель оторвала взгляд от земли и подняла голову. — То — Финвэ, рядом с ним — Таурохтар, Халлон...
Называя очередное имя, она кивком головы указывала на того, кому оно принадлежало.
— Мы свободные эльфы с Синих Гор. А такие, как он, — Торувьель наконец вспомнила о существовании Неймеларда и ткнула в его сторону пальцем, — эти... человекообразные, ещё называют нас скоя'таэлями, «белками».
Последние два слова были произнесены с особым презрением, которое Торувьель не посчитала нужным скрывать.
— Dh'oine, пришли на наши земли. Отняли их у нас. И, похоже, решили, что им не придётся за это платить. В последнее время они, кажется, начали забывать о нашем существовании, так что мы решили им о себе немного напомнить, — она широко ухмыльнулась, обнажив ряд мелких, похожих на жемчужины зубов.
— Но тебе нечего опасаться, —  прибавил один из эльфов, стоящих у Неймеларда за спиной. — Мы не причиним тебе вреда, sor'ca. Нашего гнева стоит бояться лишь грязным свиньям dh'oine.
— Сраные эльфы! Возомнили себя борцами за справедливость! Ишь, гордецы выискались! Видели бы вы, с какой радостью эта потаскушка запрыгнула ко мне в койку, может, тогда спеси бы поубавилось. А ты... Да ты ноги мне должна целовать за всё, что я для тебя сделал! — не выдержал помалкивавший до этого момента Неймелард, осёкся, встретившись взглядом с Торувьелью: глаза после его слов у неё сделались злые и холодные.
Ей не потребовалось произносить каких-либо слов: скоя'таэли поняли всё сами. Прежде чем Неймелард успел что-либо понять, его скрутили сзади, схватили за волосы, заставив запрокинуть навзничь голову, и Финвэ — самый младший из них, — выхватив из-за пояса нож с вычурной узорчатой рукоятью, одним резким движением перерезал ему глотку. Неймелард удивлённо выпучил глаза и забулькал, прижимая ладони к ране. Кровь била толчками, сочась у него между пальцев.
Торувьель поморщилась и отступила назад, чтобы случайные брызги крови не попали ей на одежду.
— Он сказал правду? Это так? Ты действительно... была с этим?
Скоя'таэли, все как один, в молчании вперились в Мишариэль взглядами, полными сочувствия и жалости, сдобренных толикой неприязни.
Торувьель отвернулась от Неймеларда. На лице у неё было написано отвращение, но в глазах стояла печаль — скорбь по утраченной гордости некогда великого народа.

Торувьель скривилась, хмыкнула и нарочито грубым образом сплюнула себе под ноги, сделав вид, что ставшие предсмертными слова Неймеларда её ничуть не взволновали, но крепко стиснутые на рукояти поясного кинжала пальцы весьма красноречиво свидетельствовали об обратном.
Да, Мишариэль могла сколь угодно опровергать сказанное — пусть её; Торувьель и не желала знать, как там было на самом деле. Значение для неё имел один лишь факт того, что та путалась с dh'oine — и неважно, насколько близки были её с ними отношения. Сама только мысль об этом была Торувьели отвратительна и вызывала рвотные позывы. Рыжеволосая эльфка была не единственной из таких вот, оседлых в человеческих городах seidhe, кого скоя'таэлям уже доводилось встречать, но, сталкиваясь с ними, свободные эльфы с Синих Гор каждый раз испытывали лишь один набор чувств: омерзение и гнев. Любой из них скорее пошёл бы на шибеницу — с гордо поднятой головой и пылающим непокорностью взглядом, чем примирился с очевидным господством человеческой расы, и это не говоря уже о том, чтобы разделить с dh'oine постель. Торувьель скривилась ещё сильнее и передёрнула плечами.
— Нам не нужен выкуп, — она тряхнула волосами, и запутавшиеся в них крохотные веточки, потревоженные этим движением, посыпались с её головы. —  У dh'oine нет ничего, что им бы принадлежало на самом деле. Всё, что, как они думают, у них есть — и так наше.
Скоя'таэли, окружавшие их, издали одобрительный гул.
— Я. Я главная, — Торувьель, расправив плечи, выступила чуть вперёд, хоть это было и не совсем так: она действительно могла считаться таковой — но лишь по праву старшинства.
В куда более глобальном понимании лидером и вдохновителем эльфского сопротивления являлся Исенгрим Фаоильтиарна, а такие маленькие стихийные отряды, как этот, формировавшиеся на скорую руку только для того, чтобы распасться на следующий же день, чаще всего обходились без командиров.
— Ох, прости, мы совсем позабыли о законах гостеприимства, — Торувьель усмехнулась, широким жестом обвела рукой шумящие кронами деревья. — Добро пожаловать, sor'ca, чувствуй себя как дома. Весь лес в твоём распоряжении.
Из толпы скоя'таэлей послышались редкие смешки, которые быстро стихли под строгим взглядом посерьёзневшей Торувьели.
— Но как уже сказал, тебе нечего опасаться... здесь, — голос эльфки тем не менее как будто немного смягчился. — Можешь оставаться с нами сколько пожелаешь — мы с радостью послушаем твои истории — или вернуться к... людям — мы поможем тебе добраться до города, но... — Торувьель подняла глаза к темнеющему — время за этими разговорами летело незаметно — небу, — это будет завтра. Уже смеркается.
Так что хотела того Мишариэль или нет, ей предстояло провести грядущую ночь в лесу со скоя'таэлями.
— А сейчас нам пора бы убраться отсюда — мы и без того слишком задержались, — Торувьель подала знак своим товарищам. Эльфы, стоявшие до этого плотным кольцом, рассыпались: одни вскочили верхом, уводя добытых коней к горизонту, другие один за другим отступали к лесу и тихо исчезали среди деревьев.
Спустя мгновение от отряда скоя'таэлей не было и следа: остались лишь Торувьель с Мишариэлью наедине с коченеющим трупом лорда Неймеларда.
— Ну, идём, sor'ca, я отведу тебя к лагерю. Жаль только, придётся испортить твои чудесные сапожки, — эльфка протянула Мишариэли ладонь, помогая сойти с тракта и ступить на мягкую влажную, густо пахнущую влагой и прелыми листьями землю. — Следуй за мной и постарайся не отставать.
Некоторое время они шли в молчании, но в конце концов Торувьель, гложимая своими мыслями, не выдержала.
— То, что ты сказала про Аэлирэнн там, на тракте... Это правда? — она шла впереди, указывая и расчищая им путь, так что ей пришлось обернуться через плечо, чтобы видеть Мишариэль. — Ты действительно её знала? Сколько же тебе лет?
Знаменитое восстание Аэлирэнн случилось чуть более ста лет назад, Торувьель тогда ещё даже не родилась, но кто из сеидхе не слыхал этой легенды? Смелая дева в борьбе за призрачные идеалы повела свой народ — способную к деторождению молодёжь — на верную гибель — и на века превратилась для эльфов в символ несломленной воли, гордости и свободы; скоя'таэли шли в бой и погибали с её именем на устах. Торувьель считала, что никого из свидетелей тех событий уже не осталось в живых.
Она немного замедлила шаг, дождалась, пока Мишариэль поравняется с ней плечом к плечу.
— Расскажи мне про неё. Расскажи всё. Какой она была? — Торувьель как могла старалась сдержать своё радостное возбуждение, но как ни старалась — оно рвалось наружу, превращая её из суровой воительницы в любопытствующее дитя.