Ведьмак: Глас рассудка |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Ведьмак: Глас рассудка » Книжные полки » В теории и практике (Аэдирн, 1269-й год)
Время: середина января 1269 года.
Место: где-то под Кислобором, Аэдирн.
Участники: Эмиель Регис, Феликс Фогг (в качестве приглашенной звезды), Каролис.
Ничем непримечательный вечерок после долгой и едва не ставшей вечной разлуки необходимо проводить с размахом, шиком и, разумеется, придурью.
А ещё активно пользуясь ножами.
Но только в благих целях.
Отредактировано Каролис (2017-02-17 11:38:52)
Выражение «обошлось малой кровью» Регис недолюбливал. Недолюбливал по той простой причине, что, как правило, малая кровь означала не более трех телег, потребных для вывоза трупов, в этой «крови» измазанных.
Кислобору повезло: на все про все ушло две телеги и трое розвальней. Хотя, справедливости ради, розвальни были только одни, зато в похоронно-санитарной процессии участвовали трижды.
Многие из казавшихся мертвыми оказались живы. Побиты, поломаны, изранены, но живы. Активных действий в излечении страждущих Регис не принимал, здраво посудив, что под боком у избранных сынов Господа и человечества, тактикой энергичной демонстрации собственных разносторонних способностей все-таки стоит пренебречь в пользу тактики миролюбивого ничегонеделанья. Ничего не делать, впрочем, не вышло также.
Пришлось помахать лопатой. Махать лопатой пришлось под чутким руководством Азалии Фогельгард, здешнего солтыса в платьице. Платьица Азалия предпочитала строго в мелкий цветочек, тем самым, должно быть, сглаживая острые углы своего, мягко выражаясь, дико-образного характера. То есть патологически зверского. Никогда прежде Регис не встречал низкушка, до того верткого, громкого и свирепого. С другой стороны, причин для мягкой покладистости у Азалии не было. Полуразрушенное село нуждалось в восстановлении, люди — в работе, избранные сыны Господа и человечества... В чем нуждались избранные сыны Господа и человечества, Регис догадывался, как, в общем-то, догадывались и сами кислоборцы, делая все возможное, дабы исключить возможность повторения пройденного. Одного раза было вполне достаточно.
От зрелища распятых по обочинам тракта мертвецов воротило по-прежнему. Всех, кроме Теуса Опятки, местного пророка и медиума. Этого посеребренные тонкой ледяной коркой трупы открыто и откровенно радовали. Открытее и откровеннее радовало лишь присутствие Ордена. В большинстве своем от пророка шарахающегося. За исключением Крестителя. Креститель, похоже, не чурался любой компании, при всем при том странным образом игнорируя уголовно-творческий дуэт колдуна-пиздабола и Первого Говнюка Севера. Дуэт, безусловно, узнанный, ибо улыбка, которой Креститель время от времени одаривал пиздабола и Первого Говнюка Севера, от узнавания спасибо что еще не лопалась.
В остальном, жизнь налаживалась.
И даже спонтанный взрыв бочки с последующим омовением в селедочном рассоле прелести утра не испортил. В конце концов, селедка — не кровь, и точно не худшее, чем в последние дни воняло от Региса.
Потому что под завалами выживших как раз не было.
— Спи-спи, — коротко бросил Эмиель Регис Рогеллек Терзиефф-Годфрой, стягивая вонючую рубаху через голову. Чешуя в волосах поблескивала.
Конечно, им с Каролис следовало бы снять отдельную комнату, но, увы, с прибытием в деревню отряда орденцев спрос несколько превышал предложение.
Рубаха воняла дико. Через миг дико завоняла вся комната. Селедка, к сожалению, оказалась несвежая.
История, как ей и положено, развивалась дальше. При этом неким феноменальным образом обтекая саму чародейку. То есть, события происходили. И где-то там, далеко, и где-то тут, совсем под веснушчатым носом. Однако нос этот веснушчатый в них не совался.
Проспал.
Он всё на свете проспал. В самом буквальном смысле.
Первое время пребывание в патологическом состоянии анабиоза её раздражало. А чем больше раздражало, тем больше она проваливалась в патологическое состояние анабиоза. Сил не было. От слова совсем. И с анабиозом пришлось смириться.
Каролис спала. Сперва - целыми сутками. И ни грохот, ни возня, ничего на всём свете не мешало исполнению этой сладкой прихоти. Затем она застала ночь в бодрствовании. И шершавую спину, трущуюся о бок. Но не сказала ни слова. Сил по-прежнему не было.
Следующей ночью спины рядом не было тоже. Одна непроглядная мгла, тишина - и одиночество.
Никаких блондинистых вампиров на горизонте не наблюдалось. Молодых, отчаянных и суицидальных - тоже. Каролис недоумевала: как так? Вот она закрывала глаза - и все были. По своим местам, ролям, полочкам. А вот открывает - и ничего. Никого.
Даже заразительно скребшейся пару дней назад мыши.
Она сразу напридумала себе удивительную историю - и сразу же в неё поверила. По итогам истории, её старые (хотя вряд ли в прямом смысле) знакомые отправились в лучший мир. Однако ни в коем случае не загробный. Просто в такой, где фанатики не сжигают сёла по выходным, где за дружбу не избивают лопатой, предварительно привязав к колесу. Лучший - одно ёмкое слово, заменяющее любые объяснения.
Следовало всё же порадоваться - так думала Каролис. Потому как открывая глаза, она не заметила себя распятой на кресте. А ведь кому-то явно повезло меньше.
Возможно потому что у них не было удивительно харизматичного и правдоподобно умеющего улетать от всех насущных проблем друга.
Или любовника.
Кто знает, как оно за четыре года всё изменилось.
И покуда история где-то там вершилась и вовсю развивалась дальше, Каролис активно занималась тунеядством. И периодически - притворялась мёртвой. Практика полезная. Всем стоит посоветовать.
Но время шло. И надобность в практике терялась.
Со временем любой скрип, любой "треньк" и любое колебание воздуха окончательно воспитает в ней параноика. Посему, под подушкой заблаговременно завёлся нож. Обыкновенный. Для сыра, возможно. В прочем, нож был туп как валенок. Однако в умелых руках и таким ножом можно было доставить не одну неприятность. А целых даже две - по количеству выковырянных глаз.
В прочем, параноиком она не стала. Но в ответ на "Спи-спи" чертыхнулась и возвела нож для выковыривания глаз в боевую позицию. Так, на всякий случай.
Каролис до конца-то и проснуться не успела. Скорее, всё вышеописанное предполагалось сделать рефлекторно. И рефлекторно оно же было и сделано. Судя по закрытым глазам и заспанному, слегка помятому лицу.
И ещё по отсутствию штанов. Ибо засыпать в одиночестве в комнате, по обстоятельствам рассчитанной на проживание троих, она уже привыкла.
А казусы случались разные. Например, как оказалось, в состоянии "нестояния" очень легко забывается закрыть дверь. А всякие ходят, всякие рыщут. Отсюда и паранойя, и заведшийся под подушкой нож.
В прочем, это она объяснять не будет. Лучше откроет глаза. И нож спрячет обратно, под подушку.
- Вот это ароматы, - сморщит она свой веснушчатый носик, покуда руки будут бегать по полу в поисках штанов. Неприлично, в конце-концов, в исподнем встречать старых друзей. - Если кто-то пытался придумать духи с ароматом сточных каналов Новиграда, ему это почти удалось. Не хватает только нотки гниющих утопленников. Без них теряется композиция. Дилетанты.
Руки сами собой потянулись к окну. Но оно заблаговременно переползло на другую стену. Либо было там всегда. Просто она не замечала, изначально избрав местом отдохновения кровать в самом тёмном и теплом углу. В полусумраке мелькали знакомые плечи и седины. А вот спина казалась совсем чужой.
Каролис протёрла глаза. Подумала, будто спросонья могло показаться совсем не то.
Картина, разумеется, не изменилась.
- Что с тобой? - произнесла она голосом, которым у мёртвых оповещаются о самочувствии. - И всё же, не мешало бы проветрить. И наверное даже помыться.
— Что со мной? Помогал в транспортировке провизии, пал жертвой несчастного случая, — бросая под ноги зловонную рубаху, пожал плечами Эмиель Регис, и, поскольку полевой образ жизни бытовому педантизму редко когда способствовал, заталкивая пяткой сапога под койку. Феликса.
По нынешним неспокойным временам несчастные случаи вообще редкостью не были, а уж применительно к Эмиелю Регису и вовсе казались такой же неотъемлемой частью жизни, как, допустим, припадки для эпилептика. Причем хронического. К сожалению, частота проявлений несчастного вокруг гуманиста и вомпера не только не шла на спад, но с каждым днем прогрессировала. Дальше — больше, понимал Регис. И все-таки... И все-таки. Жизнь налаживалась.
Просыпаться под сопение веснушчатого носа ему нравилось. Это был уникальный нос, особенный. Нос, который он бы узнал из тысячи, как каждую ночь — просто потому, что мог, просто потому, что нравилось — узнавал едва различимые под пальцами очертания шрамика. Маленького, даже крохотного. Великолепная работа медика.
Регис ухмыльнулся. Ничего пошлого. Каждую ночь с соседней койки — прямо-таки гимн целомудрия — сопело ходячее воплощение всех говн Севера. Рядом с Феликсом предаваться ностальгии, забывая, как тонка временами грань между теорией и практикой, разумеется, было немыслимо.
— Но ты не о провизии, — разумеется, не о провизии. Редкую чародейку смутишь запахом. Она говорила о следах прошлого. К сожалению, на сей раз не общего.
— Гранит. Самый обыкновенный гранит. Таким образом, если вдруг вздумаешь сравнить меня с кремнем, помни: это не столько шутка, сколько полное соответствие действительности. О, будь уверена! Я давно помышлял избавиться от сей затейливой инкрустации, одна беда... Вернее две: я не отражаюсь в зеркалах — primo; secundo — для успешного извлечения требуется трансформация. У меня, к глубочайшему прискорбию, нет на примете ни одного доктора, который при виде моего подлинного очарования, прошу простить, не потонул бы в собственных испражнениях. Ну что я могу сказать? Нервные нонче пошли лекари. Штаны на изголовье. А ножик туповат. Если хочешь, могу подарить скальпель. Правда, с ним осторожнее. Очень уж острое лезвие.
- Так а... Почему бы и нет?
Язык её убежал далеко-далеко вперёд. А вот думалось, благо, по-порядку.
Сперва - всё же о штанах. И о самой неудобной в мире застёжке на ремне. Затем - о рыбьей чешуе. И вообще о рыбе.
Пахло отвратительно. Настолько, что неподготовленного к таким суровым испытаниям судьбы нюхача прошибало на скупые слёзы.
Каролис, к счастью, жизни понюхала. И в буквальном, и в переносном смысле. Посему, к этому вопросу она подошла философски: привыкла. Как привыкают, например, к отсутствию нескольких пальцев.
Привыкать куда удобнее, когда занят параллельно чем-то иным. Например, сбором чешуи. Чародейка хмыкнула. По цвету она была точь-в-точь. Практически вся. И блестела словно серебряные капли. На таких же практически серебряных волосах.
- Регис, - выдохнула она вампиру в шею. И приложилась губами к правой щеке, оставляя мокрый отпечаток. Правда, после украдкой вытерла губы о рукав рубашки. Привкус рыбного рассола, пропитавший кожу, не способствовал оральной любвеобильности. - Настоящее оружие не должно прятаться в рукаве. Иногда одного факта его наличия хватает для храбрости, а вида - для изменения корня ситуации в ту сторону, в которой эту самую храбрость не будет необходимости проявлять. То есть, меч мне ещё и для красоты. Совершенно верно. А ещё, уверяю тебя, им удобно чистить картошку. Если приноровиться. Хотя скальпель не помешал бы.
Чешуи в волосах оказалось много. Зато было, чем занять руки.
- И откуда же этот кремень в... Прошу прощения... В тебе взялся? Если честно, не имею ни малейшего понятия, как такое недоразумение могло произойти. Разве что кто-то намеренно всовывал в тебя гранитные колья, проверяя старые тупые кметские байки о упырях. Чтобы поглядеть, как оно, с колом, пусть и не осиновым, в позвоночнике живётся. Да и живётся ли вообще. И ни за что не поверю, будто ты при этом стоял смирно и улыбался. Нет. Здесь должно быть нечто определённо грандиозное. Ты ведь обязательно мне это расскажешь, да? А я расскажу, как меня дважды едва не сожрали оборотни. Было, к слову, весело.
Она вздохнула. Хотя скорее попросту переводила дух. Выглядел вампир уставшим. Но подозрительно счастливым.
Каролис хмыкнула. И приложилась губами ещё раз. Только на это раз - к плечу.
- Альтруизм в больших дозах вредит здоровью. И работает это в обе стороны.
Гранит засел крепко. В прочем, кто бы сомневался. Каролис ткнула пальцем в кусочек, показавшийся самым маленьким. Он даже держался неким обособленным образом, одиноко произрастая под лопаткой. И конечно же он не поддался в ответ на расшатывания. Будто собственная кость. Попросту торчащая из тела. В прочем, опять же, кто бы сомневался.
- Так а... Почему бы и нет? - вторила она самой себе наконец тогда, когда мысли догнали язык. - У нас нет лекаря, который не ссался бы в штаны от вида твоих изумительного размаха крыльев, но у нас есть... Я. Которая не боится ни крыльев, ни клыков, ни скальпелей, ни вида и запаха крови. И которая думает, что на спине тебе будет спать куда удобнее без этих штук. Таким образом, нужда в зеркале так же отпадает. В командах, приказах и подсказках, в прочем, нет. Но зато, в отличие от чародеек, действительно поклоняющихся исследовательской работе, я не прихвачу твоё лёгкое или позвонок втайне от тебя самого. Я хочу помочь тебе, Регис. Как ты когда-то помог мне.
Спорить о том, что оружие для красоты, в среднем по статистике, носят мальчики, не достигшие девятилетнего возраста; спорить о том, что открыто публичная демонстрация меча, булавы, да хотя бы скальпеля возбуждает примерно так же, как возбуждает публично открытая демонстрация боеготового фаллоса — со всей скабрезностью, но в основном — желание укоротить демонстратора на голову — Регис не стал. Каролис была болтлива. А, быть может, и не была. Быть может, ее болтливость суть всего-навсего попытка переломать ноги на старте его собственной, неутомимой, неиссякаемой болтливости.
Это были странные, очень странные отношения. И было непонятно, чего ожидать от их, наверняка, еще более странного развития.
След от поцелуя горячел на щеке. Горячело на плече что-то похожее.
Шрамы под ключицами она уже видела. Вчера или позавчера, кажется. С гранитной крошкой под лопатками, с гранитной крошкой вдоль позвоночника у них была одна, общая на двоих история.
«До чего все-таки замечательные у нее веснушки на переносице, — думал Эмиель Регис Рогеллек Терзиефф-Годфрой. — И какой чудный шрамик, едва заметный под пальцами».
Пластинки чешуи падали на пол. Блестящие, перламутрово-серые, почти что насквозь прозрачные.
— Скальпель, разумеется, не сделает тебя красивее, элегантнее, внушительные, картошку им чистить опять-таки удовольствие на любителя, зато он... скальпель, Каролис. При должной сноровке один взмах и все, этого достаточно.
Резким движением Регис перехватил ее запястье. Теперь она тоже пахла селедкой. Утренняя рыбная романтика.
— Людям свойственно совершать глупые поступки. И, разумеется, чем благороднее побуждение, тем глупее последствия. Насколько знаешь, сходное поведение свойственно и нелюдям, — запястье у нее было тонкое, кожа — горячая. — Есть одна девочка, пепельноволосая, — ты, должно быть ее видела, здесь, в селе, — девочка, на долю которой выпали совсем не детские испытания. Разве ж мог я остаться в стороне? О, разумеется, нет! У меня, видишь ли, природная склонность спасать маленьких девочек. Нет, Каролис, она... дочь моего доброго друга. Ведьмака Геральта. Переходим к самому интересному: колья в меня не вбивали, меня расплавили. Вместе с гранитной колонной. Вот этой самой, оттенка мокрого серого бархата. Я не позволю прикоснуться к себе ни одному чародею... Какое счастье, ты — исключение, моя дорогая Каролис, потому что прежде всего — женщина.
Он улыбался. Заброшенная под койку Первого Говнюка Севера рубаха воняла. Воняла так, будто бы в ней успели разложиться один левиафан и, минимум, два кракена.
— Осталось только спросить мнение Феликса. Волей случая, — Регис покосился на браслет. — Общая у нас с ним не только комната.
- Отпусти.
С неким непонятным выражением лица взирала она на свою кисть, перехваченную когтистой рукой Эмиеля. Рыбная чешуйка застряла между большим и указательным пальцами. Вторая приклеилась к ногтю безымянного.
Вопреки мимолетно мелькнувшей мысли, хруста ломаемой кости не было. Боли - тоже. Хотел бы сделать вред, оставил бы на крыше амбара. Или - ещё ранее - даже на крышу не эвакуировал в нещадных попытках приключиться спасению бренному чародейскому тельцу.
- Пожалуйста, - добавила она спустя какое-то мгновение. Тоном, которым не отдают приказы, но настойчиво просят. К тому же, начали затекать пальцы. Начиная с самых кончиков.
О синяках она не беспокоилась никогда. Ссадины, царапины, сломанные рёбра, шрамы и чей-то нож, застрявший в животе - это всё дело можно сказать житейское. Куда как труднее давалась диагностика изменений, происходящих на психологическом уровне.
Каролис хмыкнула.
Он улыбался. Она - нет.
Читать мысли Каролис не любила. Однако исправно делала это. Когда была необходимость, да и когда необходимости особо не возникало. Ей могло статься попросту интересно, о чём таком мог думать вон тот кмет с вилами, или девочка, смачно хрустящая яблоком. И пусть это считалось наглым нарушением личного пространства, Каролис делала это. Она читала чужие мысли.
А вот с Эмиелем Регисом, вампиром и гуманистом, такой фокус не проходил. Посему, рядом с ним Каролис терялась, и начинала ощущать себя обыкновенным человеком. Самой простой, незаурядной женщиной. У которой, помимо явного таланта разводить неимоверную болтологию, больше никаких талантов в принципе и не имеется.
И ей это, безусловно, нравилось. Быть обыкновенной, непримечательной женщиной. Такой, какой могла бы она быть, не случись родиться Истоком.
В прочем, временами Каролис размышляла: может, она лишь думает, будто ей нравится казаться обыкновенной?
- Если ты попросишь, Регис, я к тебе никогда больше не прикоснусь. Ни как чародейка, ни как женщина. Никто не выбирает, кем ему родиться. Ты ведь это понимаешь.
Он не боится. Он не может бояться её.
В прочем, страхи есть у каждого. Кем бы ты ни был. И великие и ужасные вомперы тоже их имеют. Возможно только, гордость не позволит в этом признаться.
Не так уж на самом деле все эти страховидлы от людей отличаются.
Все, например, чего-нибудь да боятся.
- Узы, значит? Показать бы этот браслет одной моей знакомой. Она когда-то рьяно доказывала, что не бывает таких чар. А я доказывала, что при наличие времени, сил и фантазии возможно абсолютно всё. В прочем, не суть столь важно... Он чувствует то же самое, что и ты? Голод? Усталость? Боль? Не пойми неправильно, впервые вживую сталкиваюсь с таким. Хочу понять.
Она глядела в его антрацитовые глаза и не понимала своих чувств. Диалоги между ними всегда случались странные и необычные. Но вести их, в конце-концов, хотелось. Хотя бы ей. Однако же было это не менее четырёх лет назад. Много воды с тех пор утекло. Слишком много, надо сказать.
Она глядела в его глаза и понимала: мир не изменился, а вот они - да.
Эмиель Регис стал, вероятно, совершенно иным. Либо же она его никогда и не знала.
- Я не боюсь тебя, - почувствовала чародейка нужным это сказать. И не поверила собственным словам. - И помощь свою всё ещё предлагаю. По мере сил, возможностей и желания. И... Давай всё-таки выкинем эту рубаху в окно. Ну невозможно же...
Руку он выпустил.
Утро слегка разладилось. А ведь, казалось бы, у вонючей селедки не могло быть конкуренции. Но она была. Всепобеждающая непостижимость природы человеческой.
Можно выглядеть, как человек, можно есть с человеком из общего горшка, жить бок о бок с человеком, любить человека — тоже можно; думать, как человек, понимать, откуда вместо улыбки обида и что это за странная, вовсе не добрая грусть в голосе — увы. Таких высот понимания природы человеческой он не достиг и, сдается, достигнет едва ли.
Не спасала даже нагота. Практикуемая зачастую отнюдь не с медицинскими целями. Или в этом-то все и дело. Вероятно, Регис начинал догадываться, потребовалось каких-то жалких четыре с горкой столетия: близость стирала границы, рушила барьеры, маскировка давала трещины — с близкого расстояния вампир выглядел вампиром, чародейка — не имело смысла отрицать очевидное — женщиной.
А ведь, казалось бы.
— Хм-м-м-м, — задумчиво протянул Эмиель Регис Рогеллек Терзиефф-Годфрой, растирая подушечками пальцев рыбные чешуйки. Полупрозрачные, перламутрово-серые. — Я никогда не любил чародеев. Для таких как я, чародей куда опаснее ведьмака. Убивая монстра, ведьмак зарабатывает на хлеб. Чародей... Чародеи монстров не убивают. Как правило. Как правило, с монстрами чародеи экспериментируют. На благо науки и человечества, разумеется. Благородная цель. Средства... разные. Суть экспериментов? Вариабельна. Нет, Каролис, обманываю. Бессердечно тебя обманываю, потому что «вариабельность», дорогая моя, болтается исключительно где-то между пыткой и выжигающей разум агонией. Чародей, которому я обязан экстравагантностью облика, что-то подсказывает, экспериментировал много, долго, с чувством, с толком, презирая полезные свойства послеобеденного сна и прогулок на свежем воздухе. Только вот не понимаю, действительно не понимаю, какое это имеет отношение к тебе? Быть может, ты не заметила: скальпель в твои руки я вкладываю сам, по доброй воле, в здравом уме, без жалоб на трезвость памяти. А значит? Значит, я тебе доверяю, моя дорогая Каролис. Собственную шкуру в числе прочего.
Нет, все-таки непостижима, совершенно непостижима природа человеческая.
А ведь, казалось бы.
— Любопытные у тебя знакомые, Каролис. Любопытные, ибо чуднó оно — слышать о чародейке, для которой, видишь ли, существует нечто невозможное. Или, что, осмелюсь предположить, близко к истине, она чересчур молода, чересчур категорична либо чересчур неопытна. Впрочем, неважно. Боль. Браслеты передают боль. Я почувствую — Фил почувствует. И за грубость прошу извинить. Я почему перехватил твою руку... Как ты знаешь, мой организм обладает не мыслимой для человека регенерацией, словом, прекрасно справляется с любого сорта... инородностями. Не в данном случае. Спина, Каролис, побаливает. Побаливает, потому что... Опять я тебя обманываю. Избавиться от затейливой инкрустации я пытался, не вышло. Видимо, против магии никак не обойтись без магии. А выкинуть рубашку права не имею. Она, в общем, не моя. Она, в общем, Феликса. Причем абсолютно новая. Причем взял я ее без спросу.
Регис выдохнул. Глубоко, трагично, даже страдальчески.
Непостижима, совершенно непостижима природа человеческая — потому в частности, что трудно, ох и трудно постичь то, о чем полагаешь ниже своего достоинства спрашивать.
А ведь, казалось бы.
- Кто знает...- протянула Каролис, складывая руки под грудью. Ответом это было или же просто так, вылетело, она и сама до конца не выяснила.
Самой примечательной и одновременно отвратительной привычкой у неё, недочародейки, была привычка разделять. Людей, например. По категориям, например. И категорий на самом деле было много. Вернее, подкатегорий. А категорий, в общей сложности, всего две: человек и не человек.
Жизнь заимела привычку не менее примечательную и одновременно отвратительную: она сводила Каролис с... Хм-хм... Личностями, которые под эти две категории не вписывались. Тем самым, херя всю систему.
Он - вампир с гранитом, вросшим в спину - тоже херил бедную систему. Потому как человеком в биологическом плане не являлся, но...
- Регис, я никого никогда не знала человечнее. И я отказываюсь считать тебя кем-то иным. Ты - тоже человек. А мы, люди, склонны к усложнению банальных банальностей. Извини. Не следовало такое говорить.
... но человеком он был. В любом другом из смыслов.
Человек - понятие достаточно абстрактное в её понимании. Например, к категории человека она относила тех, кто биологически рожден был иными существами. И наоборот. Потому как по статистике, из сотни считавших себя людьми лишь трое-двое людьми действительно являлись.
Возможно, лет в девяносто Каролис задумается о человечности и природе человеческой куда подробнее. А сейчас необходимо попытаться хотя бы дожить до этого возраста.
- А проблемы с взаимопониманием наблюдаются у меня со всеми. Без исключений. С... Если так можно, разумеется, говорить... Коллегами по цеху - тоже. Видишь ли, они банальнейше не знают о моём существовании. Я не училась в Аретузе, Регис, я не двимвеандра. Я - незарегистрированный Исток, которого прикарманила себе одна эгоистичная чародейка в надежде... А хер его знает, что она от меня хотела. Не получив желаемого, она оставила меня с тысячей вопросов и без единого ответа хотя бы на один из них. Даже более того: уже который год, подозреваю, справедливое мироздание строит будущее на костях моей Надин. Иного объяснения её пропаже найти не могу. Перед тем как попасть в Кислобор, я встретила Шеалу. Ту самую, де Танкарвилль. И поверь: я горю желанием встречаться хотя бы с одним из чародеев чуть менее, чем ты. Ибо если встречусь, уже тебе придётся собирать меня по кусочкам. Потому что вряд ли моя судьба будет полна радости, счастья и набитых пухом подушек. И я...
Она вздохнула.
- Я их всех сторонюсь. Не разделяя. Не выделяя никого конкретно. На самом деле, не вижу причины это говорить. Разве что мне хочется оправдаться перед тобой неизвестно в чём. И... Поблагодарить за доверие. Очень редкая штука в наши дни. Очень редкая... И я буду его оправдывать, Эмиель. Обязательно буду.
Окно пришлось открыть. Амбре несвежей рыбки, казалось, впилось под самую кожу, застряло в носу. Эпицентром являлась всё-таки рубаха. Но раз не бесхозная - значит, пусть дожидается хозяина. Хотя вряд ли её можно отстирать. Однако в комнате в любом случае заметно посвежело.
- Помнится, у меня сохранилась какая-то твоя одежда... - она уже почти взялась за ручку двери, намереваясь спуститься вниз и поискать в поклажах на спине лошади, но остановилась. Хмыкнула там про себя что-то едва разборчивое. И никуда не пошла. - Нет, не сохранилась.
Градус уныния поднялся. Пункта на два, если точнее.
- К слову, чародейкой моя знакомая не была. Отнюдь. Вампир она. Такой же, как и ты. Уж не знаю, шутка ли, а только с такими под боком и чувствую себя в безопасности. Неправильная я, наверное. И ты, наверное, неправильный. Посмотри на меня, Эмиель. Знаешь, почему неправильные? Потому что когда-нибудь мы начнём друг друга понимать. А простым людям это, как правило, не свойственно.
Что происходит, было непонятно. И, похоже, вообще невозможно понять.
— Не двимвеандра, значит? Исток? Ну, это я, моя дорогая Каролис, давным-давно осознал. Обыкновенные чародейки, вне зависимости от того, насколько успешно, безуспешно, с блеском или скрепя сердце, сдали выпускной экзамен, с мечом наголо по большакам не бегают — во-первых; во-вторых, на ступенях аптек скромных диллингенских вомперов, как правило, стараются не помирать. И я уже не беру в расчет твои тогдашние ночные, хм-хм, приключения, которые очень трудно назвать здоровой реакцией даже на самый страшный, самый необычный кошмар. Ничего нового ты мне не открыла, Каролис. А о Шеале, той самой де Танкарвилль, я — надо же такому случиться! — никогда не слышал. Теперь будь добра, отойди к окну, — улыбнулся Эмиель Регис Рогеллек Терзиефф-Годфрой, за долгую жизнь выучивший: не знаешь что делать? — начинай действовать.
Вот он и действовал.
С премерзким скрежетом койка Региса выехала на центр комнаты. Два табурета — один колченогий, второй — тоже, но чуть менее — расположились на расстоянии где-то в три шага по ее бокам.
— Итак, краткий инструктаж: чародейская анестезия на меня не действует. На Фила — да, но, есть подозрение, он все равно откажется. Таким образом, нам понадобится самогон, ибо тратить драгоценный ректификат по всяким индивидуальным нуждам мне не позволит профессиональный кодекс, а также не менее профессиональная жадность. Далее: полотенца, щипцы, скальпель... Ты когда-нибудь потрошила рыбу? Потрошила. Наверняка. Ну так вот, принцип схожий, разнится только глубина надреза. Что еще? Ах да, Феликс. Без него начинать, разумеется, никак нельзя, — улыбнулся Регис, недолго думая с чувством прокусывая кожу между большим пальцем и левым указательным. Все-таки несомненная польза от шаттенвальдовских браслетов была — выискивать, где и кого именно Феликс обыгрывает на данный момент в карты или чей ремонтирует сарай, оказалось без надобности — почует боль, догадается прийти сам.
— Ты права, Каролис, когда-нибудь мы обязательно начнем друг друга понимать. Изучение анатомии, говорят, сближает. Ну так что, скальпель?
К необходимости превратить двухместную комнату в трехместную Фил отнесся спокойно. Неожиданностью это не стало. Присутствие в комнате чужой женщины в исподнем не смущало. Во времена буйной молодости бывало всякое, да и заканчиваться она, вообще говоря, не спешила. В целом, он считал такой расклад очевидным с момента, как обнаружилось давнее знакомство Региса с боевой доброволицей и полная – через край – забитость еще недавно немноголюдной деревушки всяческими приезжими. К слову о которых, сейчас творилось довольно много вещей, занимающих мысли куда больше. В соображениях безопасности жить в коллективе было даже правильнее. А еще Каролис совсем недавно прикрыла щитом в числе прочих и его добропорядочную шкуру, что забыто не было.
Само собой, он понимал и принимал, что в переформированном коллективе оказывается в некотором роде лишним. Но продолжал невозмутимо возвращаться в ставшую трехместной комнату, по прямому назначению восстанавливая силы на своей временной кровати. Увы, больше в этом мелком поселении честному шулеру было вовсе нечем заняться по ночам. С другой стороны, в течение дня он в комнате практически не появлялся, занятый, как и все вокруг, малоприятными делами вроде выгребания трупов из труднодоступных мест, восстановления домов и прочей помощи тем, кого недавние события не совсем, но почти выбили из дружного строя тружеников.
Без неповторимого упыриного общества, успевшего стать привычным, было самую малость тоскливо, но отчего-то он полагал, что Каролис оно сейчас нужнее. Свободное время проводил, как правило, тоже вне комнаты, борясь с неизбежной скукой: бессмысленно играл без ставок, на жизнь вперед наслушивался краснолюдских баек, душещипательных сиротских биографий и прочего местного фольклора, не забывая краем глаза присматривать за тем, как не скрываясь присматривает за творческим дуэтом непонятно что задумавший Йоханн-Креститель. Много курил и умеренно тестировал местную выпивку.
Как используют эти двое время его отсутствия, Фил не задумывался, впрочем, сильно сомневаясь, что вомпер отвлечется от гуманных мероприятий даже ради ценного уединения. Кислобор был скорее жив, чем мертв, и Регис стремился поставить пациента на ноги как можно скорее, даже не ударяясь в фельдшерство напрямую. В этом, впрочем, были замечены все, кто вообще был замечен. Деревушка, как упоминалось, пользовалась популярностью.
В это утро зов настиг порядочного человека и по совместительству первого говнюка Севера всего лишь в общем зале таверны. Вдруг обнаружив свою драгоценную персону атакованной кусачим вомпером, пусть и не напрямую, а через шаттенвальдовские браслеты, Фил заключил, что его именно зовут вернуться в комнату с беспробудно спящей последние дни чужой женщиной в исподнем, куда не так давно направлялся и Регис. Будь это человеческие зубы, он бы с места не сдвинулся. Мало ли.
Упырь действительно обнаружился в комнате. Голопузый и смердящий рыбой. Впрочем, в последнем его явно обходила неопознанная тряпка. Почему-то под кроватью порядочного говнюка, хотя он ее не знал и тем более туда не запихивал. Чужая женщина выглядела вполне бодро и геройски терпела вонючесть обстановки. Кровать Региса отчего-то стояла посреди комнаты.
Появившийся на пороге Фил первым делом поморщился. Когда зал утренней таверны кажется не таким уж и неприятным местом в сравнении с комнатой, это выглядит весьма настораживающе. В укушенной руке порядочный человек и говнюк держал яблоко. Округлое, классически обладающее тонким черенком и резным листиком, словом, шедеврально идеальное. И даже совершенно точно не червивое - по причине своей полнейшей деревянности.
- Доброе утро, Каролис, чего тебе, вомпер?- на одной ноте обратился к присутствующим Фил, приветливо запуская в напарника по творческому дуэту деревянным шедевром.- И что здесь происходит?- он снова окинул взглядом непривычную обстановку и в частности неопознанную тряпку.
Отредактировано Феликс Фогг (2017-04-05 22:13:31)
- Пора, наверное, привыкать, что мне совершенно нечем тебя удивить, Регис. И раз уж на то пошло, то затяжной процесс умирания на ступенях аптеки диллингенского вомпера был одним из самых запоминающихся моментов моей бескультурной и сумасшедшей недочародейской жизни.
К окну она всё-таки отошла. И не преминула его распахнуть. Селёдочные миазмы устремились в образовавшуюся брешь, злостно хлестнув по щеке напоследок. Свежее стало. Лучше по запаху - покуда ощутимо нет.
Но это, однако, дело времени.
- По счастью или нет, а медицинские заклинания я не практикую. В ауре дело или же в энергетических потоках - понятия не имею, но они никогда мне не удавались. Более того: благо, сперва было принято решение попрактиковаться на животных. Пожалуй, второе самое запоминающееся воспоминание в моей недочародейской жизни, это как я, обвешанная козьими кишками, будто йулевская ёлка гирляндами, пытаюсь шваброй достать козью голову, зацепившуюся рогом за люстру. Не думаю, что с тех пор что-то могло поменяться. И сейчас уж точно не время это проверять. А зачем ты... Кусаешь...?
А потом она сама догадалась, зачем. И вопрос отпал сам собой.
На самом деле, полезная штука, браслеты эти. Огромнейший потенциал! Но фантазия ощутимо поскрипывала, когда Каролис пыталась придумать неординарное им применение. Пожалуй, она займётся этим позже. И - увы, ах - исключительно в своей фантазии.
- Я справлюсь, Регис. Справлюсь.
Тон, которым она это говорила, в прочем, оставлял желать лучшего. И как минимум задуматься, кого она в этом убеждает: вампира или же саму себя.
Оказывается, он тоже был человеком. Странно это было или же нет, Каролис ещё не успела подумать. Но сделала заметку на полях - обязательно подумать о странности сего необыкновенного дуэта.
- Доброе утро, Феликс.
Друзьями они не были. Знакомыми, вроде бы, тоже. Знали друг друга максимум по именам, да и то через вторые руки. Общего, однако, было между ними более, чем между некоторыми скапливается за всю честную жизнь: общие приключения, общая комната в таверне и общий Эмиель Регис. Для кого-то - друг, соратник и компаньон, а для кого-то - нечто неопределённо большее.
И ещё одна маленькая, малюсенькая деталь: Феликс был частью жизни Региса той, что неизвестна была для Каролис, а Каролис была отголоском жизни, в которую, возможно, не посвящали Феликса. Тоже, пожалуй, общее на всех троих. Что отнюдь не мешало чародейке чувствовать себя пятой ногой собаки. И немного даже злодейкой. Когда спала сутками напролёт, ощущалось это не так остро, как наяву. Когда спишь и не живёшь миром за пределами кровати оно как-то всё не так остро ощущается, нежели когда пытаешься втиснуться в гущу событий. По самые уши, как это обычно и бывает.
Иначе ведь не интересно, минус один к реализму.
С появлением в комнате Фила она почему-то умолкла и потупила взгляд.
И злодейкой стала чувствовать себя на порядок сильнее, чем когда-либо.
- Это так сказать предоперационная подготовка. Мы тут посовещались и... Пожалуй, Регис, лучше будет, если расскажешь ты. А я могла бы пока раздобыть самогон, бинты, бадью и немного храбрости.
— Чего мне надо? — ловя на лету деревянное яблоко, проводил взглядом Каролис Эмиель Регис Рогеллек Терзиефф-Годфрой. — Как всегда, ничего хорошего. И ничего личного. Не взирая на мой грандиозный жизненный путь и еще более ошеломительный житейский же опыт, некоторые мои поступки бесконтрольны и не поддаются логике. Скоро ты станешь соучастником одного из них.
Наспех заброшенная под койку, вероятно, безвозвратно испорченная рубаха Феликса воняла сильнее прежнего. Морозный воздух, запущенный Каролис с улицы, запах только подчеркивал.
— Ты, надо думать, помнишь мою самую сиятельную сторону? — несмотря на всю свою деревянность, яблоко казалось удивительно натуралистичным; сжимая кулаки, Регис не замечал, как острые когти оставляют на его поверхности глубокие, белесые борозды.
— Нет, я сейчас не о моем почти преступно выдающемся красноречии, даже не о моем наверняка преступном интеллекте, уступающем масштабами разве что моему же самомнению, я сейчас о блестящих осколышах вдоль хребта. На плечах. Под лопатками. С легкой руки Каролис было решено от них избавиться. Операция быстрая, легкая, к сожалению, весьма болезненная. Поэтому самогон. И нет, ни о чем не спрашивай. В твоих же интересах ни о чем не спрашивать.
Рубаха воняла. Узкий подоконник стал серебряным. Снежная пыль кружила в воздухе.
Регис опустился на койку, свою собственную, ту самую, которая посеред комнаты. Вдохнул, выдохнул, все крепче сжимая яблоко.
— Спрашивать не нужно, потому что я объясню сам. До недавнего времени мне казалось… зуд, то самое препоганое свербение, заставлявшее меня искать корабль до светлого будущего, вероятно, в Нильфгаардской Империи, чувство мошкоянтарности… мне казалось, в Новиграде оно… они… какая разница! Мне казалось, мошкоянтарность — это, Фил, утерянное, полузабытое прошлое. А будущее прекрасно. В частности — потому что далекое, конкретнее — потому что… не знаю, друг мой Феликс. Видимо, потому, что я в кои-то веки обзавелся компанией, которая ничего от меня не требует и которой ничего от меня не требуется. Потом… Потом, друг мой Феликс, появилась капитан аэдирнской армии. Ее ночной визит… Скажем так, пришелся весьма не кстати. Потому что прошлое вернулось. Потому что мошкоянтарность — нечто такое, от чего по мановению руки, по собственной воле не избавишься. Иногда необходимо вмешательство скальпеля.
Регис замолк. Снежная пыль кружила в воздухе.
Рубаха воняла.
— Мир меняется, люди вокруг меняются. И мне, Фил, мне тоже пора меняться, — кулак сжался, яблоко треснуло.
— Иногда, Фил, нужно бесконтрольно, наплевав на логику… попросту действовать. Не ради себя. Ради окружения.
Жизнь налаживалась, в целом — жизнь налаживалась.
А пока, не мигая, Эмиель Регис смотрел в светлые глаза Феликса, просеивая сквозь длинные, когтистые пальцы труху, в которую превратилось при всей своей деревянности удивительно натуралистичное яблоко.
«Предоперационная подготовка» ничего хорошего не предвещала. Фил перевел слегка настороженный взгляд на вомпера, все еще надеясь, что первая страшная догадка о том, кто здесь хирург, а кто пациент, не подтвердится. Увы, в последние дни ему везло обидно редко. Он не перебивал, только хмурясь и периодически косясь на продавливаемое упырскими когтями яблоко. Честно говоря, одного только заявления об участии его драгоценной персоны в чьем-то замысле, в суть которого его просветят по факту, уже было достаточно, чтобы несмотря ни на что взять и исключиться из дела, какие бы высокие цели оно ни преследовало. Но чертовы браслеты в который раз не оставляли выбора, кроме как тупо следовать упыриным идеям, зачастую действительно недоступным логике среднестатистического порядочного говнюка.
Яблоко треснуло, рассыпаясь трухой. Фил поджал губы. Всего на секунду. Неосознанно встряхнул укушенной ладонью, в которую только что впилась куча мелких невидимых заноз и щепок из разрушенного творения нескольких последних часов, оказавшихся потраченными впустую. На Региса он смотрел холодно, очевидно, не очень-то вдохновившись речью о мошкоянтарности и необходимости перемен. Чем вомперу не угодил деревянный фрукт, он предпочел не думать, только сделал зарубку на памяти впредь бросаться в него исключительно сомнительными шедеврами. Ну хоть посыпались останки деревянного идеала не на его кровать.
С чувством собственного раздражения по поводу напарника по творческому дуэту порядочный человек и говнюк давно свыкся, если не сказать сроднился - будто и дуэта иначе не бывает. Но это вовсе не причина изображать безмолвную декорацию, пусть все и спланировано без его участия. Уж самостоятельно решать, когда и о чем говорить, в частности спрашивать, он точно в полном праве.
- Похоже, я должен быть благодарен, что меня вообще об этом известили,- убийственно мягко заметил Фил, потирая атакованную занозами ладонь другой.- Валяй,- в этом ясно читалось «Помешать я все равно не могу». Сняв дублет, он уселся на один из табуретов.- Снова самогон? Знаешь, Регис, для доктора ты с прямо-таки ужасающей частотой норовишь меня споить. Лучше избавься от тряпки. Эта вонь и трезвого отрезвит,- открепив с пояса чехол с ножом, недавно творящим уничтоженный шедевр, бросил его на стол.- Я все же не склоняюсь к немедленному пополнению движения «Долой мошкоянтарность и логику». И все-таки спрошу. Почему, к примеру, было не избавиться от осколышей сразу после твоего возвращения к жизни? Если они болят, то должны были болеть всегда, и именно тогда - особенно. И как они связаны с твоей мошкоянтарностью? Никогда бы не подумал, что она засела у тебя в хребте. И к слову о капитане… Короче говоря, вы уверены, что сейчас наилучшее место и время?
Отредактировано Феликс Фогг (2017-05-15 09:40:13)
— Напомни мне, пожалуйста, Фил, сколько раз ты умирал? — ничуть не обращая внимания на эту заносчивую, пышущую недобрым энтузиазмом совершенно детскую обиду, обиду, абсолютно естественную для представителя вида, живущего до того мало, что редкий его представитель успевал — да что там — испытывал хотя бы мимолетное желание повзрослеть, ровно, устало произнес Эмиель Регис.
— Вопрос риторический, ответ я знаю. Ни разу, Фил. Ни разу, Фил, тебя не разрывали на куски, не закапывали заживо, не сжигали, не вплавляли в драгоценный гранит сверх меры изящных, с точки зрения архитектуры, разумеется, colonne cylindrique*. Ни разу в жизни, Фил, ты не был вязкой, липкой бескостной лужей... Подробности неинтересны, но я продолжу, Фил. Если ты не возражаешь, я продолжу. Так вот, когда кости — прошу прощения за тавтологию — закостенели...
Ни разу в жизни, Фил, ты не был... пародией на человека. Гротескной пародией, мерзкой. Едва волочащим ноги живым скелетом, обтянутым желеобразной массой дряблых, безостановочно пульсирующих мышц, сухожилий и вен. Как думаешь, насколько велики были шансы того, что моим случаем заинтересовался бы добрый, бескорыстный, порядочный лекарь? Не маг-вивисектор, именно лекарь. Обыкновенный лекарь. Человек, краснолюд, низушек, эльф. Я отвечу. Если ты не возражаешь, я отвечу. Ни одного, Фил. Любое обратное утверждение ошибочно, некорректно, неверно. Во-первых, да, потому, что среди сынов, впрочем, и дочерей упомянутых мною espèce biologique доброта, альтруизм, бескорыстие и тэ-дэ, друг мой, и тэ-пэ — явления исчезающе, парадоксально редкие; во-вторых, потому, что до Новиграда я... представь себе, Феликс, ну вот ничегошеньки не хотел. Разве что бежать. Бежать! Бежать! Бежать без оглядки. Как животное, старое, побитое животное. Как загнанный зверь. Мне продолжить? Если ты не возражаешь, я продолжу. Мошкоянтарность не в хребте, она, видишь ли — патетика, много патетики — в сердце. Пустое сердце, Фил, каменеет.
Рубаха смердела. Премерзко смердела. Хрен, астрономический херище с ней.
— До Новиграда мне было не за что бороться. До Кислобора — не за кого сражаться. Теперь есть. Видишь, Феликс, я предельно возвышен, предельно искренен, предельно же честен. Мир меняется, люди меняются и мне пора меняться также. Для начала неплохо бы перестать жить в скорлупе. И да, друг мой, здесь — идеальное место, сейчас — прямо-таки фантастически подходящий момент.
Но если ты возражаешь, если ты возражаешь... — Регис пожал плечами и ничего не ответил.
Прошлое надоело. Будущее — рождается в мучениях.
Иногда нужно стерпеть.
_________________________
* — круглая колонна (фр.)
Регис говорил. Фил слушал. Смотрел и слушал, ничуть не меняясь в лице. И находил все больше подтверждений, что время нынче особенное. Не понадобилось даже компота. В чем-то песня была старая. Мерзостные подробности – новые.
- Полегчало?- спокойно подытожил он. Жалости в тоне и взгляде не наблюдалось ни на грош.- Не припомню, чтобы я отрицал, что не понимаю, каково тебе живется. Не понимаю, черт возьми. Верно и обратное. И будет верно для любого мыслящего существа относительно всех остальных. Один из первейших законов нашего мира, частью которого не посчастливилось стать и твоему народу – именно это объединяет нас, общее для абсолютно всех. Никто не понимает, каково другому, и, как правило, понимать не хочет. То, что я ни разу не умирал, конечно, очень любопытная претензия. Но что-то мне подсказывает, что даже если бы мне довелось приобрести такой незабываемый опыт, ты так и остался бы редкостного менторства вомпером-аналитиком. А что-то еще подсказывает, что липкая масса собралась в тебя не сама собой. Ты не оставался один. Пусть я никогда и не умирал, но даже мне доводилось извлекать из живого и дышащего мяса всяческую забившуюся в него извне дрянь. Иногда - из своего собственного. Дурное дело нехитрое, попытка почти не пытка, было бы желание, эт цэтэра, тэ дэ и тэ пэ. Не знал, видишь ли, что для этого необходимо найти человека с медицинским образованием. Но на диво жив и от чужеродностей избавлен. Это позволяет считать, что найти достаточно просто человека. Прямо сказать, заикнись ты об этом в день нашего знакомства, и получил бы свою быструю и легкую операцию вместе с ужином. Выходит, не там искал. Точнее, просто не искал. Право твое. Что до возражений, ты наблюдаешь на окраине Кислобора мои сверкающие пятки? Вот и я как-то нет.
В чем-то песня была старая. Некогда за этот напев довелось получить по зубам, бессовестно разбудив сытое и пригретое домашнее животное.
Первый северный говнюк повел плечом, ни на миг не изменяя собственной невозмутимой традиции. Вздохнул. Ухмыльнулся. А потом вытянул руку и легко ткнул костяшками сжатого кулака в вомперскую грудину.
- Будь, Регис. Если помнишь, как раз на этом я всегда категорически настаивал. И раз для достижения цели не обойтись без оперативного вмешательства – так тому и быть. Упыриная ты, блять, задница.
Отредактировано Феликс Фогг (2017-05-20 12:42:42)
Регис молчал.
Утро портилось. Чудесное утро, начатое в компании селедочных бочек, ворованных рубах, Ее Свирепого Низушества Азалии Фогельгард, демократичным путем избранного кислоборского главы, и, разумеется, не в первую, не в последнюю — в какую-то обособленную, ни с чем не сравнимую очередь — с веснушчатой Каролис.
Говорить было нужно. Даже — настоятельно.
Регис молчал.
Человеческий язык, несмотря на все свое семантическое разнообразие, все-таки был до обидного, до прискорбного, невероятно, удручающе скупым.
Регис молчал.
К подлинному, настоящему, стирающему мыслимые и немыслимые барьеры эмпато-телепатическому общению этот вид был, к сожалению, категорически, катастрофически не приспособлен. Увы.
Регис молчал.
Потому что говорить вслух о том, о чем говорить следовало — даже настоятельно — казалось попросту невообразимым.
«Первый человек, которого я встретил после воскрешения, был магом. Глупый, самовлюбленный, самоуверенный, тщеславный, как и большинство глупых, самоуверенных мегаломанов его профессии — непревзойденный в садизме садист. Я его убил. Не по собственному желанию... А есть ли разница? Я его убил».
«Второй была женщина. Моя ученица. Некогда славная девочка. Умная, добросердечная, отзывчивая, моя милая медноволосая Сиринна. Она предала меня. Променяла на кусок шпика, пару луковиц, носок с мелкими монетами и — что любопытно — светлое будущее в компании известных нам рыцарей. Впрочем, нет. Те рыцари, само собой, были никакими не рыцарями. Разбойники, мародеры, обыкновенные грабители... Я ее убил. Нет, не вот этими вот клыками, не вот этими вот когтями, не вот этими вот пальцами. А есть ли разница? Для нее, моей бывшей ученицы, медноволосой, вмерзший в лед негостеприимного Ангрена деревенской целительницы Сиринны?
Ах да, рыцари... разбойники. Мародеры. Обыкновенные грабители. Их я тоже убил».
«А ведь были и другие. Много их было, Феликс, много. Мертвых душ на моей совести. И мало, очень мало, удручающе мало, исчезающе мало тех, кто, соприкоснувшись с моей мошкоянтарностью, по-прежнему числится среди живых».
«За одним исключением. За исключением того, кто вернул меня к жизни. Кто меня воскресил».
— Полегчало, — кивнул Регис, поглядывая на кулак в районе груди. — Перекрестное словоизвержение — говорю как доктор — панацея от всех болезней. Спасибо, Фил, спасибо. Ну и руку-то убери.
«Детлафф. Его зовут Детлафф. И ты прав, Феликс, очень трудно, до невозможного трудно, понять как человека, понять мотивы и мотивации существа, для культуры которого дружба, настоящая дружба, преданная, верная невозможна в принципе без выпитой крови друзей же. Я — вампир. Я, Феликс, вампир».
В остальном мы не такие уж и разные. Наши виды. Для счастливой жизни мне потребно то же самое, что и вам, людям, — нет, не есть и пить...
Стереть из памяти препротивное прошлое. Быть кому-то другом, кого-то...
— Не хочу терять профессионального достоинства перед Каролис.
Какая странная закономерность наблюдалась по обыкновению у людей: чем глубже в жопроблемах они застревали, тем сильнее в ход шло использование одного не слишком возможно уместного, не слишком возможно эффективного, но достаточно распространённого и известного метода - люди бухали. В самом что ни на есть грубом, прямом и чёрном смысле данного определения.
И чёрт был бы с ними, с пропитыми низушками и дерзким краснолюдом за прилавком таверны, ежели бы медовухи, спирты, водки и прочее-прочее не были сейчас стратегически важными для успеха дела запасами.
На счастье, экстренные запасы домашнего самогона на сахарной свекле обнаружились у самого краснолюда. Литровую увесистую бутыль отдал за двадцатку. И хотя жаба душила не только его, но и саму Каролис, сделка имела место быть.
Потому что Каролис представить, что может чувствовать Феликс в процессе акта внезапной полевой медицины, могла. Но лишь приблизительно. Она сравнивала этот опыт с единственным опытом серьёзного вмешательства в собственное тело - когда ей пришлось заново ломать неправильно сросшуюся кость, и сращивать её уже правильно. Но там были эфиры, какие-то декокты с наркотическим эффектом, пучки лаванды, развешанные повсюду, и платок, пропитанный мятным маслом, прямо под носом.
А здесь будет всего-то самогон. И никакого мятного масла.
Каролис думала, пока рылась в погребе таверны. Думала много. Не о том, что её сюда не пускали.
А о том, что, по сути, она бы действительно могла вмешаться магией. Заставить... Уснуть, возможно. Ввести в транс. Засунуть в видение о соломенных единорогах.
С Филом подойдёт.
С Регисом - увы.
С Регисом либо неласково колотушкой по затылку, либо баснословное количество спирта, ласково принятое на грудь. Оба метода неэтичны, устарели, бла-бла-бла...
Но что поделать. Что поделать, - думает Каролис.
И выуживает с заплесневелой полки бутылку из тёмного стекла. Судя по запаху, вышедшему из широкого горлышка после удаления пробки, содержимое было алкоголем. Каким именно - понять было трудно. В прочем, если это будет невозможно пить, всегда можно попробовать использовать для дезинфекции.
Сумка пополнилась настойкой из горькой полыни, которая за время приобрела странный зеленоватый оттенок. Но она была на спирту, жгуче-горькой на вкус - и неплохо уносила сознание в далёкие дали. Авось, как говорится.
Бинтами послужат толстые бязевые повязки, которые когда-то были бязевой простынью. Тавернское бельё Каролис не крошила. Повязки у неё уже были.
Если хорошо покопаться во всех вьюках, которые таскает Яблочко, где-то мог бы даже человеческий палец затеряться.
Несвежий, конечно. Хотя кто знает.
А вот бадьи места в комнате не было. Значит, бадья будет после. И каждому потребуется своя.
"Интересно, как они там?" - думает Каролис, перебирая банки в боковой сумке. Полезного ничего однако под руку не попадается. Разве что мыло, но опять же, напоследок.
Она думает, что они определённо не сидят в гнетущей тишине, сопровождаемой лишь скрипом собственных мыслей и оконных ставней под холодным зимним ветром. А потом думает, что это, по сути, не её дело. Её дело заключалось в доверху набитой тарой и уже опасно позвякивающей заплечной сумке, мешке с бинтами собственного производства, ведре с подталым снегом - и храбрости причинения адской боли.
И в отличие от тары, бинтов и ведра снега, храбрости наблюдалось мало.
Она уже жалела, что некогда открыла рот и предложила добровольную расправу. Жалела раз или два. И ещё пожалеет в процессе.
Но она пообещала справиться. И она сделает это.
Справится.
Двери открывать пришлось ногой. Потому что в руках было ведро. И искренняя надежда никого не зашибить.
Хотя судя по отсутствующим лицам присутствующих, с задачей пришибления справлялись и без дверей.
- Если что... Я могу ещё погулять где-нибудь с пару деньков. Если. Что, - хрипло проговорила Каролис, опуская ведро рядом со своей кроватью.
Она не знала, что ещё говорить. Потому что кажется сказала уже всё возможное. Поэтому просто стояла и гремела бутылками, доставая их из сумки и расставляя по тумбочке.
- Спирт с яблочным соком три к одному, домашняя самогонка на сахарной свекле, вино с неизвестным сроком годности и производителем, настойка на горькой полыни, увы, сделанная мной на пробу, и что-то непонятное и жутко пахнущее алкоголем. Взяла потому что плохо лежало. Итак. Господа. Кому что и в каком количестве? Кружек не будет. По-старинке, с горла и залпом. Желательно.
Фил покивал головой, возвращаясь к прежнему говнюковски-равнодушному облику. Регис на сей раз немногословно высказался о целебных свойствах дурных откровений, в то время как антипечальным мерам упырский организм все так же исправно сопротивлялся. Очевидно, мошкоянтарность боролась за существование. Может, операция и впрямь окажет благотворное влияние не только на физический комфорт. «Ну и к черту»,- решил Фил, не уточняя, чем же ставит под угрозу профессиональное достоинство монстра-гуманиста.
- Момент фантастически идеальный,- заверил он Каролис, вернувшуюся нагруженной настолько, что впору было заподозрить ее в применении магических способностей для благополучной транспортировки такого количества операционных необходимостей. Как выяснилось, к подбору алкогольных обезболивателей она подошла ответственно и творчески. Хоть упейся. И этому стоило радоваться.- Полынь,- серьезно высказался Фил, отстраненно отмечая про себя, что боевая доброволица, похоже, нервничает.- Или то, которое непонятное. По-моему, самое то.
Самое то, чтобы через него накачать алкоголем и гуманного упыря, наверняка не собирающегося изменять своей принципиальной трезвости даже по такому случаю.
- Держишься, хирургиня?- тихо спросил он зачем-то, присматриваясь к Каролис и по обыкновению улыбаясь равновероятно насмешливо и ободряюще.- Если не повредит процессу, может, и тебе продегустировать чего наименее экзотичного, чисто для храбрости?- на ответе он, впрочем, не настаивал: почти сразу отвел взгляд, и, прихватив полынную бутыль, отошел от «предоперационных приготовлений».
Бравада работала. Выковыривать что-то из собственного тела – штука мерзкая, но в меру – что-то вроде обгрызания мозолей в издании для взрослых. А вот доверяться чужим рукам было все же жутковато, да и мысль, что его хребет будет расковырян вовсе ни за что ни про что, упорно не желала затыкаться при всех доводах разума.
Фил прошелся до своей кровати, чтобы подцепить носком сапога вонючую тряпку и, перехватив свободной рукой, аккуратно забросить ее в открытое окно. Чем этот обонятельный кошмар был изначально, он предполагал, но поскольку Регис, даже будучи компрометирующе голопузым, упорно от вонючки открещивался, да еще засунул ее под кровать порядочного говнюка, устранить раздражающий элемент пришлось считаясь исключительно с самим собой. Затем, оставив бутылку на тумбочке, заглянул в свои седельные сумки, после непродолжительного копания извлекая на свет деревянную ложку и упорно не думая о моменте, когда она может пригодиться. Закрыл окно, откуда неслабо тянуло холодом. Стащив с себя рубаху, которую вовсе не хотелось бы заляпать кровью, сел у изголовья своей кровати. Снова взял бутыль и профессионально выдрал пробку зубами.
- Ну что, обезболивание начинать?
Отредактировано Феликс Фогг (2017-05-09 22:17:07)
Отрадно иногда почувствовать себя спиртовым барыгой. Новое, совершенно непередаваемое ощущение.
Словно собственными руками преподносишь яд.
Хотя ядом это является лишь в некоторой степени, скребётся всё-таки где-то на душе нехорошее чувство соучастника преступления против природы.
- Держусь. Нет выхода, - кисло заметила чародейка и столь же кисло улыбнулась. Вышло плохо и ненатурально. - Хирургиня это производное от слияния "хирурга" и "героини"? Вполне...
"Хотя героиня всё же вряд ли. Членовредительство за геройство не считается. А по-другому и не выходит почему-то", - добавила она уже мысленно.
Цинизм сейчас был неуместен. А успокаивать людей она умеет исключительно подзатыльниками. Что, в прочем, ещё более неуместно, нежели цинизм.
Стоило ко всему относиться проще. Стоило ко всему отнестись как к эксперименту. Не слишком гуманному, не слишком прозаичному и достаточно трудному, но эксперименту. Так было бы легче. Не кололо бы где-то там, внутри. И не тряслись бы руки.
Ещё пару часов назад Каролис была полна святого энтузиазма разворотить спину Эмиеля Региса. В целях, разумеется, исключительно добропорядочных и благожелательных. А он был вроде бы даже согласен.
Она не знала, что данное действие будет иметь для вампира некий глубинный подковыристый смысл. И даже, по сути, не задумывалась над этим. Думала, может, действительно спать мешает. И цепляется за рубашку. Но никак не более того.
И продолжала запрещать себе размышления над данным вопросом. Потому что так тоже было легче.
- А что будешь ты? - обернулась она к Регису, гремя бутылками. - Или всё оставшееся? Я пожалуй воздержусь. Даже для храбрости. Потому что свалит очень быстро. И придется искать ещё одну зловредную чародейку с любовью к...
Она замолкла. Кашлянула в кулак. И едва не сказала "Живодёрство".
- В прочем, не суть столь важно.
Фил от рубашки избавился тоже. Это было несколько неожиданно, особенно если учесть, что не над его спиной будет проводиться действие. Мыслей было много. В основном даже не столько о предстоящей операции, сколько о необыкновенной ситуации, в которую они умудрились влипнуть.
Причём глубоко.
Причём очень сильно.
- То есть, браслет, который вас связывает, передаёт не только ощущения, но и проецирует физические повреждения одного на другого? Если так, то это здорово осложняет дело. Я бы даже сказала, что сейчас этот факт может заставить меня задуматься над собственной вменяемостью. И нормальностью моих предложений. Так что... Прошу, скажите, что это не так.
Вы здесь » Ведьмак: Глас рассудка » Книжные полки » В теории и практике (Аэдирн, 1269-й год)
