Подарок со всей уверенностью пришелся по вкусу и с еще большей уверенностью, готов был заявить Регис, — не понравился.
Впрочем, на иную реакцию он не рассчитывал.
Теперь не шрамы, теперь эта безупречная, эффективная, сама по себе весьма красивая, и все-таки бесполезная магическая безделушка будет напоминать ей, Трисс Меригольд, о том, чего она лишилась, что — дорого заплатив за победу отныне непобедимого Севера — утратила.
Подарив его, искусную поделку мэтра Браатенса, взамен он, Эмиель Регис Рогеллек Терзиефф-Годфрой, собственноручно лишил ее, Трисс Меригольд, дара куда более ценного, куда более важного, — отнял надежду.
Еще неделю назад крохотная, робкая надежда — когда-нибудь, может быть, нескоро, однако всенепременно шрамы разгладятся — была. Сегодня она исчезла, растворилась в золотистом сиянии, в магической пульсации; стало понятно — шрамы останутся, вечное напоминание о Соддене, о непобедимости непобедимого Севера — навсегда.
А красота, даже красота чародейки, — явление мимолетное.
По счастью, иллюзии живут долго.
Регис был зол. Впервые за все время пребывания в Соддене, Регис был зол. И в кои-то веки не безадресно.
— А-а-а, мой дражайший друг, мэтр Терранова! — каким-то ирреальным образом умудряясь даже под стиснутыми губами продемонстрировать воистину звериный оскал, улыбнулся Эмиель Регис, волонтер из Бругге. — Помню-помню. Опять, стало быть, ищите ренегата? Ну и как, успешно?
— Что-о-о? — тряхнул брылями мэтр Терранова.
Трисс Меригольд, необыкновенно теперь величественная, выглядела спокойно. Даже умиротворенно.
— Ничего, мэтр Терранова. В прошлый ваш визит я забыл сказать — еще раз, хотя бы один-единственный разочек попробуете нарушить покой госпиталя, покой госпиталя и мой персональный — вышвырну, мэтр Терранова. Вот этими вот руками, — хрустнул костяшками Регис, неизвестно как и неизвестно когда растеряв всю свою, думалось, безграничную доброжелательность:
— И молите богов, как бы я попутно... вот этими вот руками, вот этими вот пальцами... вам бы ничего не вывихнул. А случись вам быть недостаточно внимательным, могу и переломать.
— Да как ты смеешь! — побагровел мэтр Терранова, но уже далеко не такой самонадеянный и властный, каким был ранее или, что куда вероятнее, привык казаться.
— Смею, мэтр Терранова. Еще как смею. Потому что терпеть не могу бестактность. Потому что вас, милейший, ни тогда, ни сейчас я не приглашал. Чего никак нельзя сказать о вашей коллеге, госпоже Меригольд, подозреваю, вы знакомы, верно? — Регис выдохнул. В кои-то веки сердце стучало бешено. Но уже не от переполнявшего вампира, может, праведного, может, не очень праведного гнева.
— И потому что все вопросы, касательно вашего Ордена, я решаю с ней и только с ней. Подтвердите, госпожа. Однако... если вы здесь по иному вопросу, мэтр Терранова, и вам требуется моя профессиональная консультация — например, по вопросам лечения алкоголизма или избыточного веса — вновь прошу прощения, придется подождать.
Терранова молчал. Красный, потный, похожий на неизвестно каким боком очутившегося в своре гончих бульдога.
А Регис улыбался. Улыбался Трисс Меригольд. Потому что вне зависимости от того, насколько иллюзорна была гладкость кожи под медальоном мэтра Браантеса, сила, которую источала эта удивительная молодая женщина была абсолютно подлинной.
И страшно заражала.
Призраки с холма (ноябрь 1262, Коршунья гора)
Сообщений 21 страница 24 из 24
Поделиться212017-05-21 18:06:03
Поделиться222017-06-07 19:54:34
Артауд удивился. Опешил. Трисс видела, как округлились его глаза, как тревожно задрожали одутловатые щеки – как будто он внезапно проглотил ежа, а теперь не осмеливался выплюнуть, страшась оконфузиться. Он даже поначалу не мог совладать с собственным голосов и, потеряв инициативу, оказался под шквалом угроз, коих никак не ожидал услышать.
Регис – тот самый спокойный, мирный и доброжелательный Регис, – обращался к заявившемуся в его госпиталь мэтру жестко, безапелляционно и угрожающе. Трисс даже удивленно вскинула бровь, поглядывая то на хрустящего костяшками Региса, то на побагровевшего – еж в его глотке, очевидно, принялся колоться, – Терранову, но в разговор не вмешивалась, покуда чародей не стал выглядеть так, словно бы в следующую секунду взорвется как ведьмачий самум и сожжет жаром своего гнева весь госпиталь. Оставшуюся часть госпиталя.
— Полноте, Артауд, – примирительно, хотя и без улыбки начала наконец-то Трисс. Маленькие водянистые глазки вперились в нее. Можно было поклясться, что чародей думал уж не мираж ли ему привиделся. Она кивнула Регису, когда тот просил подтверждения, и теперь тоже со всей очевидностью отдавала предпочтение безродному лекарю, а не коллеге по цеху. Негодующего Терранову можно было понять.
— Меригольд, – чародей надулся еще сильней.
— Оставь в покое моего друга, – последнее слово прозвенело в голосе сталью. Этот контраст миловидной, хоть и попорченной следами войны внешности и источавшей ею ауры зловещего напряжения давал понять, что здесь не все так радужно, как могло бы быть при встрече двух хороших знакомых – чародея и чародейки. – Будь так любезен.
Повисла короткая пауза. Где-то на улице треснула ветка. Яссек – решила Трисс и плавной походкой подошла к Артауду. Она первый раз улыбнулась ему. Положила руку на округлое плечо, повела по спине точно приобнимая друга и откинула полог шатра, провожая чародея и выходя с ним.
— Мэтр Вильгефорц тоже здесь?
— Что? – поросячьи глазки растерянно замигали. – Нет…
— Вот и славно, – голос Трисс не был приторно сладким, но настойчиво подталкивал, направлял мысли Террановы в нужное русло. – Тогда, ты будешь первым, кто сообщит ему, что ещё одна из «двадцати двух» жива. Какая удача, Артауд. Какая удача.
Терранова тоже почувствовал теплое касание удачи, но не потому, что Меригольд жива, а совсем по другим, корыстным и сдобренным амбициями ничего не представляющего из себя человека причинам.
«Нужно сказать Регису, чтобы уезжал отсюда. Гордыня чародеев способна на многое», – смекнула Трисс, прощаясь с коллегой на самом краю отведенных под лазарет территорий.
Скоро в этот край придет зима, а затем и весна. И вместе с ней из пепла костей поднимутся новые молодые всходы.
Поделиться232017-06-21 12:04:49
— А теперь, мэтр Терранова, будьте добры, позвольте нам закончить с госпожой Меригольд, — голосом, в котором сосредоточилось холодное, равнодушное, в то же время какое-то колючее ничто, произнес Эмиель Регис, на сей раз без улыбки.
— Как пожелаете! — картинно поклонился Артауд Терранова, что выглядело точь-в-точь так, будто бы набитый холодцом бычий рубец решил сделать пару кувырков через голову, используя вместо перекладины эластичную тесемку для трусов.
Убедившись в достаточной эффектности содеянного — лицо Региса в буквальном смысле окаменело, — маг вышел.
Вот и все.
— Вероятно, пора прощаться, — без долгих предисловий констатировал вампир, сам для себя неожиданно понимая, что не имеет ни малейшего представления, куда девать руки. По странности неуклюжие и почему-то тяжелые.
Он не любил магов. Не любил вовсе не потому, что в среднем по статистике представители его вида с представителями этой, в общем-то, полезной и нужной миру профессии имели столько же духовно родственного, сколько вилка имеет с разделанным ею шницелем, не любил даже не потому, что не доверял — а не доверять магам ох как стоило, — не любил потому, что они, мэтры и мэтрессы, воплощали собой все то, от чего так долго, так упорно хотелось, но до сих пор не удавалось избавиться самому Регису. Эгоизм. Тот самый эгоизм, который мэтры и мэтрессы не только не пытались скрыть, который мэтры и мэтрессы каждым взглядом, каждой улыбкой подчеркивали. И Трисс Меригольд, случись им встретиться при чуть менее трагических обстоятельствах, он наверняка бы счел одной из тех ветреных особ, для которых ценность чужой жизни измеряется ценой туфелек, ради спасения этой самой жизни безвозвратно испорченных. Окажись цена туфелек выше, понимал Регис, — черт с ним, с человеком; черт с ним, с человечеством. В конце концов, в отличие от туфелек, вопросы собственного размножения люди научились великолепно решать самостоятельно. И все-таки. И все-таки они встретились здесь, на Коршуньей горе… Удивительное дело! Поразился Регис. Даже мэтр Вильгефорц, даже мэтр Терранова, какими бы беспробудными эгоистами они не были, все же были героями, настоящими героями. Подлинными. Потому что цену победы знали и уплатили ее сполна.
А кровь чародеев… а кровь чародеев, понимал Регис, еще долго не остынет под Содденом.
— Вам пора собираться, Трисс. Мэтр Терранова нетерпелив, что уж и говорить о его… покровителе. И еще, — улыбнулся вампир привычной улыбкой всеведающего ментора. — Берегите себя. Обязательно берегите себя. Во-первых, потому что очень не хотелось бы, чтобы мои труды оказались напрасными; во-вторых, потому… потому что вы очень храбрая, Трисс Меригольд. И сами не представляете, насколько хорошая.
Поделиться242017-06-21 21:41:24
Странное… теплое, но тревожно щекочущее чувство разливалось в груди Трисс. Она ненавидела этот холм, на котором – выбитым на холодном камне менгера, – на долгие годы останется ее имя. Ненавидела войну, на которой потеряла друзей. Коралл. Аксель. Йойоль. Она ненавидела проклятое заклинание – интересно, кто это был? – которое оставило на ее груди неизлечимый никогда шрам. Ненавидела и лазарет, в котором несколько недель слышала крики и стоны, видела смерти и уродливые раны. Но все это стало ей родным, близким. Стало кусочком ее жизни. Частью ее самой.
Умница Летисия, долговязый и наивный Яссек и, конечно же, Регис. Иногда суровый, иногда неудержимо разговорчивый, а порой такой задумчивый и загадочный, что словно и не человек вовсе, а нечто могучее, древнее и мудрое, как ствол старого дуба. Доброта и забота этих людей многое сделали для Трисс Меригольд из Марибора, а она могла им отплатить сейчас лишь признательностью. Признательностью искренней, настоящей, с годами, проведенными среди чародеев, даже забытой, но воскрешенной в памяти болью и муками; верой в людей.
Повинуясь порыву, Трисс взяла Региса за руки, которые тот словно бы хотел скрыть или не знал куда деть. Холодные. Они всегда были холодные, но заботливые и чуткие к пациентам.
— Да, пора, – с нежной, скрывающей грусть улыбкой кивнула она.
Слезы так и просились хлынуть ручьем, и Трисс улыбнулась чуть шире, чтобы сдержать их. Расставаться, несмотря на всю ненависть к лагерю, боли и шрамам, ей так не хотелось. Расставаться, возможно, навсегда – Регис ведь уже не молод, – но с обещанием запомнить Содден не только запахом горящей плоти, но и проявлением человеческой доброты. Уже давно Трисс не чувствовала такой заботы. Когда… когда в последний раз? Всплыли в памяти и тепло материнских рук – забота слабой здоровьем женщины, – и назидательный, но ласковый голос ее наставника.
Трисс не удержалась – шагнула вперед и обняла Региса так, как на холме рядом с менгером. Обвила шею руками и закрыла глаза.
— Спасибо, Регис, – голос отчего-то был тихим. – Спасибо за все. Я никогда не забуду того, что вы все для меня сделали.
Они стояли обнявшись совсем не долго, но Трисс на удивление вспомнила за это время так много хорошего из собственной жизни – череду встреч, множество людей ради которых стоило жить и не сдаваться. Жить прежде всего для того, чтобы труд одного мудрого лекаря не пропал даром.
— Да, пора собираться, – плавно отстраняясь, повторила Трисс и неосознанно коснулась пальцами ромбовидного амулета на шее. Ценного не только как средоточие полезной иллюзии, но и как память. — Вы только берегите себя. И Летисию с Яссеком тоже. И по возможности уезжайте отсюда быстрее. Дальше от Артауда. Вы заслуживаете спокойной жизни, а не дерзких угроз чванливого чародея.
В кои-то веке Терранова оказался полезен – сказанные о нем слова стали причиной улыбок. Улыбок теплых, мягких… прощальных.