— Ну так вот, — продолжил Регис, вытягивая из-под себя грубое, ворсистое одеяло и накрываясь настолько, насколько позволяла укрыться без боли до сих пор никак не желающая регенерировать поломанная нога. Чугунок с мышью устроил под левым боком — спал Регис чутко и вряд ли был способен опрокинуть его во сне. — Я говорил об истоках моей... хм-хм... забавное, как ни крути слово, «элоквенции»... о ее причинах и следствиях. Ну что ж, мой маленький друг, послушаем меня, — поглядывая сверху вниз на мышь, копошащуюся в шелухе, сентенциозно, но доверительно, как говорят с тем, кто никогда не сможет возразить, делился нажитым Эмиель Регис Рогеллек Терзиефф-Годфрой. — Ее истоки в слишком длительном периоде адаптации... иными словами, я так долго надеялся отыскать свой собственный, уникальный, ни на что не похожий путь, что... выражаясь полным юношеского максимализма и очарования языком одной моей прелестной знакомой... умудрился просрать и всех спутников, и всех проводников. Это не конец истории, мой маленький друг, это самое что ни есть начало, — опуская голову на согнутый локоть, доверял многое и даже лишнее мелкому грызуну с рыже-серой, маслянистой на ощупь шкуркой Эмиель Регис Рогеллек Терзиефф-Годфрой. — Не могу избавиться от дурной привычки, мой маленький друг: я не просто переживаю свой личный, персональный опыт, я имею склонность делать выводы, резюмировать, вычленять константы... когда нужно — прибегать к вивисекции и... что особо важно... даже без надобности анатомировать суть. Делюсь опытом, мой маленький друг. И верю — чужие промахи достаточно благодатная почва для работы над ошибками. Конечно, разумеется... как иначе! если ты осознаешь собственные ошибки и созрел к тому, чтобы их исправить или хотя бы... пусть мысленно...  начать исправлять.
Мышь замерла на дне чугунка. Маленькая, рыже-серая.
Вернулся Детлафф.
Регис молчал. Разговоров не требовалось.
Если приглядеться, пакля меж бревен торчала в цвет мышиной шерсти. Такая же рыже-серая.
Наверняка маслянистая на ощупь.

Разбудила природа.
За мутным стеклом единственного на всю хату окна едва различимый сквозь переплетение кривых сучьев и тонких стволов занимался блеклый в клубах тумана рассвет. Мышь спала в чугунке. Дергал ухом неспящий конь Детлаффа. По возможности беззвучно, Регис поднялся над койкой. Снял повязки, аккуратно сложил в углу пропахшие смолой ветки, растер затекшие предплечье и голень. Шрамы затянулись, гематомы рассасывались. Полностью стерся рубец на груди. И только следы раскаленных ладоней чародея — келоидные рубцы под ключицами — исчезать не хотели. Впрочем, он привык.
Все так же по возможности беззвучно, переоделся в чистую рубаху, повертел в руках кафтан — надевать не стал, зов природы был совсем уже невыносимым.
Ночью шел снег. В отсутствие мороза сугробы казались зернистыми.
Пристроился за углом.
На свежую голову идея с друидами выглядела еще соблазнительнее. Затаиться в глуши, подальше от людей, подальше от нелюдей. В кои-то веки ни о чем не думать и ни о чем не сожалеть.
Нет, не прав был Детлафф. Не похож он на человека и нет в нем ничего человеческого. Куда ближе людям был сам Детлафф. Такой же скрытный, такой же замкнутый, такой же не понимающий, что это за блюдо — жизнь, как к ней подступиться, в какую плошку накладывать и с которой из вилок есть.
Захрустел снег.
Регис обернулся. Поправил штаны. Перед ним был человек. Самый обыкновенный мужик. Борода, меховая шапка, пара притороченных к ремню кроличьих тушек. Топор в руке.
— Доброе утро, — флегматично приветствовал мужика Эмиель Регис.
— Э-э-э…
— Ваша собственность? — кивая на угол, уточнил Регис. — В таком случае прошу прощения, что пометил.
— Э-э-э… не-е-е, — протянул мужик, убирая топор за пояс. — Не моя. Энто ничейная собственность. Как токмо Збышко, чернокнижник наш, поладил сюдава ведьм своих таскать, так ничейная и сталася…
— Была ничейная, стала — общественный реабилитационный центр, — сентенциозно заметил Эмиель Регис.
— Э-э-э…
— Хорошего дня, говорю.
— Э-э-э… И тебе.
Мужик поклонился. Регис кивнул.
Хрустел снег.
Скрипнула дверь. В избе было холодно. Регис принялся собирать вещи. По возможности беззвучно, в полной, абсолютной тишине.

Крылья породистого носа дрогнули. Презент, оставленный на пороге конем Детлаффа, ароматировал довольно резко, в то же время, выражаясь профессиональным языком, сбалансировано, что в свой черед свидетельствовало о полном отсутствии проблем с пищеварением и вполне однозначно намекало на здоровый, богатый полезными нутриентами, в общем-то разнообразно и бережно подобранный рацион.
— Не дриады, а друиды, — поправил Детлаффа Эмиель Регис Рогеллек Терзиефф-Годфрой. Даже по собственным меркам выглядел Детлафф необычайно хмуро, а поскольку едва ли причиной повышенной хмурости был конь, как-то подсознательно Регис догадывался — очень может быть, причина кроется в нем.
— Боюсь, сколь бы велико ни было мое желание наведаться в Брокилон, едва ли дриады примут нас с распростертыми объятиями. Поясню. В любое другое время — всеобязательно приняли бы, сейчас... война, Детлафф. А война, как ты, надеюсь, знаешь, не лучшее время для бескорыстных жестов. Проще говоря, помощь дриад нам нечем оплатить. Мы с тобой не люди и не эльфы, следовательно, интереса для лесных дев не представляем. По счастью, в вопросах оказания коммерческих услуг друиды куда менее щепетильны и куда менее разборчивы. К тому же, нынешняя фламиника — моя давняя подруга. Нет, не такая, как Сиринна... Совершенно ничего общего, — поглядывая на Детлаффа уверил Эмиель Регис Рогеллек Терзиефф-Годфрой. — Вдобавок, я, как, впрочем, и ты — реликт. Уникальная форма жизни, требующая бережного отношения. Ибо в отсутствие оного имеет все шансы подохнуть с вилами в печенках за первым же углом. Друиды ценят жизнь, Детлафф, любую жизнь. За исключением, быть может, людской. Поэтому да, мне они помогут. И тебе, представляешь, тоже. Хотя бы избавив тебя от моей обременительной, как посмотрю, компании.
Регис перевел дыхание. Мороза не было. Ожидаемо не вовремя наступила оттепель.
— Я много говорю, но никогда не спрашиваю. Захочешь поведать мне историю твоего прошлого — поведаешь. Тогда и так, когда и как сочтешь необходимым. Однако я не слепой, Детлафф, и я не глуп — скорее наоборот — вижу, насколько неприятные воспоминания воскрешает и будоражит в тебе мой светлый и добрый образ. Выводы предоставляю право сделать самостоятельно. Что до Туссента... ну, кто знает, вдруг на пути на подвернется какой-нибудь телепорт.

Регис врал.
Там, где сквозь частые проплешины в кронах лип, дубов и сосен пробивались желтовато-белые лучи утреннего солнца, на серой, укрытой туманом земле, верхний слой снега подтаял. Из ноздреватых проталин выглядывал черный от влаги, густо пропахший киселью, валежник; показались серо-рыжие нагноения прошлогодней листвы. Погода менялась и менялась стремительно. Торопилась природа, лихорадочной сменой зимы и осени, будто бы говорила — она испугана, испугана, как и все человечество, перспективой не дожить до весны.
Регис врал.
Никакой ощутимой помощи ни друиды, ни дриады, ни спешно организованный ими консилиум ни предложить, ни продать не могли. Увы, даже ославленные на весь мир побеги окопника красного — совершенно не заменимого в процессах искусственной стимуляции формирования medulla ossium rubra*, органа, доподлинно успел выяснить Регис, наиболее поврежденного, — сколь бы ювелирно-проникновенные симбиотические связи не выстраивали, в аспектах убыстрения регенеративных процессов вампирьего организма были ничуть не эффективнее притирок из свеклы. Поэтому поход к дриадам, чья историческая родина, Брокилон, приходилась исторической родиной и окопника красного, Регис даже не рассматривал. Как в общем-то не стал бы рассматривать и поход к друидам, пропитанная мудростью веков магия которых в борьбе с вампирьми недугами была полезна не более, чем полезен для репутации антикварной лавки заглянувший в нее слон... Но все-таки рассмотрел. Причина была. Одна единственная. Детлафф. И только он.
Не в пример Брокилону, Каэр Мырквид, приграничье Туссента, так и не успел до сих пор испытать на себе все ужасы и тяготы настоящей войны. Войны, с которой Детлафф, похоже, никогда не сталкивался и встречу с которой, получается, — абсолютно невозможно предугадать, как перенесет.
По неизвестно откуда устоявшейся традиции, неизвестно из какой глубины веков, всем видам жертвенности Эмиель Регис Рогеллек Терзиефф-Годфрой предпочитал тот вид, который вел на заклание собственные нужды, собственные потребности. И собственный, личный, персональный, комфорт.
Наверное, подозревал Регис, именно так выглядит искупление грехов.
— Довольно о Сиринне, Детлафф, — Регис почти до самой переносицы надвинул капюшон. — И если что, ошибок не совершает либо тот, кто никогда не жил, либо тот кто при жизни мертв. Насчет телепорта я не шутил, друг мой, доберемся до ближайшего города, отыщем чародея и, считай, мы в Туссенте. Платить, к слову, куда разумнее серебром.
Природа торопилась, в лихорадочной смене сезонов года мир как будто бы замер. Тихий, спокойный, пропахший киселью валежника. Вне пространств и времен.
______________
* — красный костный мозг (лат)